Северные ворота распахнулись настежь. С башни махали красными бумажными фонарями.
— Братья идут из Гуандуна и Фуцзяни, — услышал Ю.
И в самом деле через ворота в полном порядке проходило две тысячи повстанцев. Это были ремесленники и земледельцы с разных концов юго-восточного Китая. Больше всего здесь было гуандунцев и фуцзянцев. Они шли всю ночь и были измучены и запылены. Их встречали в городе земляки и местное население в праздничных одеждах. Вооруженные дружины тайных обществ охраняли улицы.
Начало светать, когда цинские войска окончательно оставили Шанхай. Окружной начальник был убит, наместник взят в плен. Командующий войсками генерал исчез неизвестно куда. Говорили, что он бежал. Но Ю знал, что его похитили члены тайного общества.
Ю потерял своего хозяина — Фу. Мальчик слонялся по городу весь день, наслаждаясь свободой. Повсюду он слышал о тайпинах. Говорили, что "великий полководец Небесного Благоденствия" послал целую армию на помощь Шанхаю. А другая его армия идет на Пекин. Еще немного — и власть цинских императоров падет во всем Китае!
Вечером в городе была иллюминация. Вспыхивали ракеты, пылали просмоленные связки хвороста. На лодках, плывших по каналу, жгли листы бумаги с заклинаниями. По улицам несли пестро размалеванные драконьи головы с хвостами в несколько метров длиной.
Устье великой реки Янпзы было в руках повстанцев. Соседние городки, расположенные на плоской низменности, изрезанной реками и каналами, перешли к "Обществу Неба и Земли". Путь к морю для тайпинов был открыт.
Но так ли это?
На реке Хуанпу густо дымили большие черные пароходы с английскими, американскими и французскими флагами. На них горели яркие фонари, и медные отсветы плясали на взбаламученных водах реки. Колеса поднимали высокие валы пены.
Говорили, что иностранцы не будут защищать маньчжурскую власть. Но пока что они занимали на реке удобную боевую позицию. Они "охраняли" сеттльмент. Жерла их многочисленных пушек были направлены на китайский город, праздновавший свободу.
В декабре 1853 года два человека ходили по Шанхаю. Один из них был в русской военно-морской форме, другой — в круглой шляпе и плате. Последний был мужчина дородный, неторопливый, с умным, несколько грустным лицом и тяжелой походкой пожилых людей, хотя по лицу никак нельзя было дать ему больше лет сорока — сорока пяти.
Помилуйте, — говорил он, — куда вы меня тащите? Там грязно. Лучше пойдемте обратно, в ту улицу, где такой приятный запах. Чем это, бишь, пахнет?
Я уже говорил вам, Иван Александрович, — отвечал офицер, — там делают гробы. Впрочем, ежели желаете, то можно и вернуться.
Они вернулись в мастерскую, где, кроме гробов, делали еще сундуки и шкатулки. Приятный запах издавало камфарное дерево, из которого все это делалось.
Здесь, среди изделий с искусными украшениями, равнодушный взгляд дородного человека в плаще несколько оживился.
— Уверяю вас, — сказал он своему спутнику, — что таких умелых рук вы нигде не найдете, кроме Китая. Я не ученый и не моряк, но тут я вижу искусство. И сколько труда! И этот труд стоит гроши!
Он купил шкатулку и несколько резных вещей из дерева. Постоял, подумал, купил еще модель джонки с парусами и веслами и велел доставить в гостиницу.
Иван Александрович, — нетерпеливо сказал офицер, — ведь мы с вами собирались посмотреть на восставших. Вот, слышите, палят из пушки?
Это верно, посмотреть надо. А далеко?
Нет, совсем недалеко. Несколько улиц пройти — там и лагерь. А восставшие сидят за стеной и отстреливаются.
Расстояние действительно было небольшое, но прогулка заняла немало времени, потому что Иван Александрович быстро ходить не любил. Около десяти минут он стоял на набережной и смотрел на парусные клиперы.
Красивые суда, — сказал офицер. — А ходоки какие! Они не ходят, а бегают по морям.
Верно, — ответил Иван Александрович. — Так это и есть опиумщики?
Главный склад контрабанды не здесь, а в Усуне, возле устья Хуанпу. Вы их там видели, Иван Александрович.
Да, — задумчиво сказал человек в штатском, — И это четыре пятых всей европейской торговли с Китаем?
Так сказывали мне английские офицеры.
Иван Александрович вытащил записную книжку и несколько минут писал в ней карандашом.
А еще вы говорили, что вам не интересны цифры и научные сведения! — насмешливо заметил офицер.
Помилуйте, какие же это научные сведения! Это рассказ о насильственном отравлении людей. Я вчера и про Стокса записал.
Про какого Стокса? А! С парохода "Спартан"? Так ведь он лейтенант морской пехоты.
Неважно, какой он пехоты, но интересно, как он китайцев за косы расшвыривает.
Офицер пожал плечами:
Да что в том? Европейцы здесь все так себя ведут.
Ну, вам-то все равно, а я пишу про то. что вижу…
Лагерь цинских войск, осаждавших Шанхай, выглядел довольно странно. Это было скопление шатров, заборов из бамбука, кирпичей, флагов и кумирен, где проживало начальство. То и дело носильщики проносили в паланкинах офицеров, которые сидели, важно развалясь.
Лагерь был отделен от стены осажденного города рвом. По ту сторону рва гудела целая армия продавцов. Сверху спускали на веревках корзины с деньгами, а снизу поднимали в тех же корзинах кур, апельсины, одежду и даже громко визжащих живых поросят. Цин-ские артиллеристы спокойно взирали на это зрелище.
Не понимаю, — сказал человек в штатском, — зачем же осаждающие дозволяют торговать с осажденными?
Извольте видеть, Иван Александрович, — несколько ехидно объяснил офицер, — с этой стороны находится европейский сеттльмент, и ежели залетит туда ядро или пуля, то неприятностей не оберешься. Поэтому пинские войска предпочитают не стрелять.
Забавно! — заметил путешественник в штатском.
Как вам нравится здешнее зрелище? — спросил его спутник.
То, что я вижу здесь, есть следствие того, что видел там, — пробурчал Иван Александрович.
Где "там"?
Иван Александрович кивнул головой в сторону реки Хуанпу с ее строем опиумных клиперов.
Видите, Иван Александрович, — улыбнулся офицер, — вы волей-неволей становитесь философом. А помнится мне, вы говорили, что вам нужны чудеса, поэзия, огонь, краски. Вот вам и чудеса, и поэзия, и огонь, и краски! Чем же плоха эта картина?
Мне более интересны картины жизни, — сухо отвечал человек в штатском. — нежели картины войны. Да и что за картина, где люди стараются обмануть или убить друг друга! Пойдемте!
— Надоело? — лукаво спросил офицер.,
— Поскорей бы на фрегат. Там хоть и качает, а все-таки дом. Пойдемте!
Они покинули лагерь осаждающих.
Два человека внимательно смотрели им вслед. Один был католический патер в черной сутане и широкополой шляпе. Другой — видимо, иностранный консул. На нем были цилиндр, надетый несколько набок, белый жилет, черный сюртук и полосатые брюки. В одной руке он держал сигару, другая была засунута в карман. Его русая бородка клинышком как-то особенно подчеркивала гладко выбритые впалые щеки.
Кто это? — спросил он. — Вы их знаете, падре Салливен?
Один из них несомненно русский морской офицер с того фрегата, который дрейфует в устье Янцзы. А второй — секретарь русской экспедиции в Японию и, говорят, писатель. Его фамилия Гончаров.
Писатель? — удивленно переспросил консул. — Разве в России есть писатели?
Прошло несколько месяцев.
Несмотря на "торговлю", которую Гончаров наблюдал у стен осажденного Шанхая, еды у повстанцев становилось все меньше.
Ждали помощи от Небесного Царя, из Нанкина. Но победоносные армии тайпинов не подходили.
Зато цинских войск становилось все больше. К нестройным звукам гонгов, которые доносились из лагеря осаждавших, прибавились новые звуки.
Это были длительные сигналы труб и механический стук барабанов. Эти звуки шли из иностранного сеттльмента. Там высаживалась французская и английская морская пехота.
