Его лицо посуровело.

— Категорически запрещается причинять вред с помощью симпатии, особенно магистру. Несколько сотен лет назад за арканистами охотились и сжигали их живьем за такие дела. Мы не потерпим здесь подобного поведения.

Я услышал тяжелую злость, закрадывающуюся в голос ректора, и только тогда почувствовал, насколько он разгневан. Он перевел дыхание.

— Теперь ты понимаешь?

Я потрясенно кивнул.

Он снова махнул Джеймисону, и тот снова занес перо над бумагой.

— Понимаешь ли ты, Квоут, эти обвинения против тебя?

— Да, сэр, — сказал я как мог ровно. Все казалось слишком ярким, и мои ноги слегка дрожали. Я попытался заставить их успокоиться, но они только больше затряслись.

— Есть ли тебе что сказать в свою защиту? — коротко спросил ректор.

Я хотел только уйти. Взгляды магистров подавляли меня, мои руки похолодели и взмокли. Возможно, я бы покачал головой и выскользнул из комнаты, если бы ректор снова не заговорил.

— Ну? — раздраженно повторил он. — Нет защиты?

Фраза отозвалась во мне целым аккордом: этими же словами сотни раз пользовался Бен, бесконечно натаскивая меня в спорах. Теперь они вернулись ко мне, укоряя: «Что? Нет защиты? Любой мой ученик должен уметь защитить свои идеи. Не важно, как ты проведешь свою жизнь, твой ум защитит тебя лучше меча. Не давай ему тупиться».

Я сделал еще один глубокий вдох, закрыл глаза и сосредоточился. Через долгую минуту я почувствовал, как меня окружило холодное бесстрастие «каменного сердца». Дрожь прекратилась.

Я открыл глаза и услышал, как мой собственный голос произносит:

— У меня было разрешение на применение симпатии, сэр.

Ректор бросил на меня долгий суровый взгляд:

— Что?

Я завернулся в «каменное сердце», как в успокаивающий плащ.

— У меня было разрешение от магистра Хемме: и явное, и подразумеваемое.

Магистры зашевелились на своих местах, озадаченные.

Ректор недовольно потребовал:

— Объяснись.

— Я подошел к магистру Хемме после его первой лекции и сказал, что уже знаком с концепциями, которые он сегодня излагал. Он ответил, что мы обсудим это завтра. Когда он пришел на занятие на следующий день, то объявил, что сегодня лекцию буду читать я и на ней продемонстрирую принципы симпатии. Осмотрев доступные материалы, я показал классу первую демонстрацию, которую мне дал мой учитель.

Вранье, конечно. Как я уже говорил, в моем первом уроке участвовала горстка железных драбов. Это была ложь, но правдоподобная ложь.

Судя по выражениям лиц магистров, это оказалось для них новостью. Где-то в глубине «каменного сердца» я успокоился, радуясь, что магистерское раздражение основывалось на урезанной Хемме версии событий.

— Ты делал демонстрацию перед классом? — спросил меня ректор, прежде чем я успел продолжить. Он переводил взгляд с меня на Хемме.

Я сыграл наивность:

— Очень простую. А это не обычное дело?

— Немного странно… — заметил ректор, глядя на Хемме. Я снова почувствовал его гнев, однако в этот раз он, похоже, был направлен не на меня.

— Я подумал: наверное, таким способом подтверждают свое знание материала и переходят в более продвинутый класс, — невинно заметил я. Еще одна ложь, но опять правдоподобная.

Заговорил Элкса Дал:

— Что включала демонстрация?

— Восковую куклу, волос с головы магистра Хемме и свечу. Я бы выбрал другой пример, но мои материалы были ограниченны. Я думал, это еще одна часть проверки: показать свои знания на том, что есть, — снова пожал плечами я. — Я не смог придумать другой способ продемонстрировать все три закона на имеющихся материалах.

Ректор посмотрел на Хемме:

— То, что говорит мальчик, — правда?

Хемме открыл рот, словно собираясь это опровергнуть, затем, очевидно, вспомнил, что полный класс студентов были свидетелями нашего обмена любезностями. И не сказал ничего.

— Проклятье, Хемме, — взорвался Элкса Дал. — Ты позволяешь мальчику сделать свой образ, а затем притаскиваешь его сюда, обвиняя в злоупотреблении магией? — брызгая слюной, прошипел он. — Ты заслуживаешь худшего, чем получил.

— Э'лир Квоут не смог бы обжечь его просто свечой, — пробормотал Килвин. Он озадаченно смотрел на свои пальцы, словно прокручивал что-то у себя в голове. — Не с воском и волосом. Может быть, с кровью и глиной…

— Порядок! — Голос ректора был слишком тихим, чтобы назвать его криком, но в нем содержалась та же властность. Он обменялся короткими взглядами с Элксой Далом и Килвином. — Квоут, ответь на вопрос магистра Килвина.

— Я сделал второе связывание между свечой и жаровней, чтобы проиллюстрировать закон сохранения.

Килвин не отрывал взгляда от своих рук.

— Воск и волос? — буркнул он, не совсем удовлетворенный моим объяснением.

Я изобразил полуозадаченный-полусмущенный вид и сказал:

— Я сам не понимаю, сэр. Я должен был получить десять процентов передачи, в лучшем случае. Этого даже недостаточно, чтобы обжечь магистра Хемме, не то что сжечь. — Я повернулся к Хемме. — Я действительно не собирался причинять вам вред, сэр, — сказал я своим лучшим смущенным тоном. — Я предполагал только чуть-чуть нагреть ваши ботинки, чтобы вы подпрыгнули. Я держал куклу над огнем не больше пяти секунд и никак не думал, что обычный огонь при десяти процентах передачи может повредить вам.

Я даже стиснул руки: на все сто виноватый студент. Это было хорошее представление, отец бы мной гордился.

— Однако повредило, — язвительно отозвался Хемме. — И где, в конце концов, проклятая кукла? Я требую, чтобы ты отдал ее немедленно!

— Боюсь, что не могу, сэр. Я уничтожил ее. Она была слишком опасна, чтобы оставлять ее валяться просто так.

Хемме бросил на меня злобный пронизывающий взгляд.

— На самом деле не так уж важно, — пробормотал он.

Ректор снова взял поводья в свои руки.

— Все это значительно меняет дело. Хемме, ты все еще выдвигаешь обвинение против Квоута?

Хемме бросил на меня свирепый взгляд и ничего не ответил.

— Я предлагаю вычеркнуть оба обвинения, — сказал Арвил. Старческий голос магистра стал для меня сюрпризом. — Если Хемме поставил его перед классом, значит, он дал разрешение. И это не злоупотребление, если ты даешь свой волос и смотришь, как его втыкают в голову куклы.

— Я ожидал, что он лучше контролирует то, что делает, — сказал Хемме, стрельнув в меня ядовитым взглядом.

— Это не злоупотребление, — упрямо сказал Арвил, уставясь на Хемме из-за очков, морщины доброго дедушки сложились в гневную гримасу.

— Это подпадает под «неосторожное применение симпатии», — холодно заметил Лоррен.

— Вы предлагаете вычеркнуть два предыдущих обвинения и заменить на «неосторожное применение симпатии»? — спросил ректор, пытаясь вернуть хотя бы видимость официальности.

— Да, — сказал Арвил, грозно взирая на Хемме сквозь очки.

— Кто за предложение? — спросил ректор.

Раздался хор «да» — от всех, кроме Хемме.

— Против?

Хемме промолчал.

— Магистр архивов, каково наказание за «неосторожное применение симпатии»?

— Если кто-то получил травму, студент-нарушитель будет выпорот одинарным кнутом не более семи раз.

Я задумался, что за книгу цитирует магистр Лоррен.

— Назначаемое число ударов?

Хемме посмотрел на лица остальных магистров, понимая, что волна пошла против него.

— Моя нога в пузырях до колена, — проскрежетал он. — Три удара.

Ректор прокашлялся.

— Кто-нибудь из магистров возражает против этого наказания?

— Да, — хором сказали Килвин и Элкса Дал.

— Кто желает отменить наказание? Голосование поднятием рук.

Сразу подняли руки Элкса Дал, Килвин и Арвил, за ними ректор.

Мандраг руки не поднял, как и Лоррен, Брандье и Хемме. Элодин жизнерадостно ухмыльнулся мне, но тоже не поднял руки. Я выругал себя за вчерашний поход в архивы и дурное впечатление, которое произвел на магистра Лоррена. Если бы не это, он бы склонил весы в мою сторону.