Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И вот тогда-то он, вдевая ноги в измятую джинсовую ткань, и понял, что не останется с ней. И начал хватать с пола что-то, какие-то носки, футболки, свитера и совать в дорожную сумку. И пускай она ехидничала ему вслед, Миньков молчал. Ему нечего было ей сказать, потому что он не знал, как будет дальше.

Без нее ему будет плохо, он всегда скучал по ней и уже через день-другой начинал названивать, но и с ней уже стало просто невыносимо. Он бесился от того, с какой маниакальной увлеченностью она отслеживает свои килограммы, с какой тщательной обязательностью качает, поджаривает, умащивает свое тело. Маникюр, педикюр, макияж, было что-то еще перманентное, он плохо слушал и не уловил…

Да, красива. Очень красива его жена. Практически безупречно красива. Господи, но есть же что-то еще! Что-то еще более ценное, важное и святое, чем просиживание часами перед зеркалом, махи руками с зажатыми в них гантелями и бесконечная трусца по беговым дорожкам.

Почему она не хотела его понять? Потому что никогда не пыталась или ей просто было неинтересно? Неинтересно то, чем он жил, о чем мечтал.

– Нарушаем? – Молодой лейтенант, остановивший его на дороге, обошел машину Минькова. – С какой целью приехали в наши края, Сергей Иванович?

– К бабке в деревню. – Миньков назвал населенный пункт, где решил в одиночестве праздновать Новый год.

– Ого! – удивленно воскликнул лейтенант. – Там же нет почти никого. Пара дворов и осталась. У меня дядька оттуда. Все дом хотел продать, да не берет никто, так и ветшает теперь. Ладно, не стану вас наказывать, Сергей Иванович, праздник все же на носу. Будьте осторожнее, счастливого пути.

Миньков медленно тронул машину с места, кивком поблагодарив лейтенанта.

Вишь как! Даже милиция прониклась пониманием в связи со святостью праздника, а Алку не пронять ни хрена. Пускай, конечно, святость та была не православной, а скорее семейной, но ведь Алка-то ни в бога, ни в черта не верила. И святого у нее ничего за душой не было, и в традиции она не верила семейные.

А вот Миньков во все это верил и всего этого желал всей душой.

– Эх, Алла, Алла, и почему ты так со мной?! – прошептал Миньков Сергей Иванович, съезжая с шоссе на проселочную дорогу, невероятно, но та оказалась расчищенной. – Могли бы, между прочим, вместе поехать…

Конечно, Алла не поехала бы с ним в глухую деревню ни за что. Это так он сам себя обманывал. И если бы даже ему удалось ценой невероятных усилий и щедрых авансирований уговорить ее совершить небольшое романтическое путешествие в забытый край, то, переступив порог бабкиного дома, его жена тотчас бы умчалась обратно.

Романтики было мало в плесневых углах, прогнивших досках пола в сенцах и занесенных пылью и паутиной крошечных оконцах. И вообще каким-то все маленьким оказалось, тесным и хлипким. Табуретка в кухне едва выдержала его вес, расскрипелась так, что Миньков поспешил с нее подняться. Панцирная койка в бабкиной спальне была очень узкой, почти солдатской и таращилась на него оскалом проржавевших пружин. Ящики старого растрескавшегося комода так и не выдвинулись, сколько он ни старался. Круглый стол в маленькой кухне, правда, порадовал. Все так же с деловитой прочностью стоял на толстых ножках посреди комнаты. И свет, как ни странно, под потолком вспыхнул, когда Миньков пощелкал головастым черным выключателем.

То ли власти закрутились и позабыли отключить участок линии электропередачи в опустевшей деревне, то ли ворам было недосуг в такой медвежий угол за кабелем подаваться, и тот уцелел. Но свет горел, и Сергей немного приободрился.

Поначалу-то, если честно, как только в дом вошел, хотел сбежать. И даже перед Алкой готов был извиниться, лишь бы не встречать Новый год в такой дыре в одиночестве. Но потом передумал.

Не мужчина он, что ли, чтобы так вот сразу паниковать и обратно ей в ноги падать?! Ему потом, кроме горечи, ничего, а Алке опять же радость: все случилось, как она и предсказала, не зря же хохотала ему вслед.

Нет, он никуда отсюда не уедет. Осмотрится сейчас, печку затопит. Если дров не найдет позади дома, где обычно они вязанками лежали, то пойдет по соседним дворам. Где-то что-то да завалялось. И заборов опять же кругом видимо-невидимо, не то что на два дня, на два месяца хватит топить.

Да и все необходимое у него с собой. Когда ехал, успел не только встречу с немцами на зама своего переложить, но и в супермаркет заехать, забив две тележки до отказа продуктами, выпивкой, спальными принадлежностями, яркой клеенкой, посудой. До праздника еще сегодняшнего шесть часов оставалось и завтра целый день до полуночи. Он и в доме порядок наведет, и елку установит, огромную упаковку елочной бижутерии с шарами, мишурой и бусами он тоже ведь не забыл прихватить. А как со всем этим справится, пойдет гостей к себе звать на новогоднюю ночь, лейтенант на дороге обмолвился, что пара дворов тут обитаемых осталась. Может, кто знакомый из его озорного детства, с кем задами снежные горки полировали и коньками лед на пруду рыхлили, здесь до сих пор живет?..

Глава 2

Он ненавидел, как она это делала…

Да он все в ней ненавидел, если уж признаться честно. Как она ходила, ненавидел. Не шла ведь, а как ладья плыла, медленно ворочая крутыми, будто корма, боками. Как разговаривала, слышать не мог. Говорила ведь, будто по учебнику словесности. Каждое слово утюжила необходимой интонацией, при этом нежно поводя подбородком. Нежно! Придумает же! Господи, это раньше ему казалось, что нежно. Теперь-то он это телячье подергивание видеть не мог. И голос ее тихий шелестящий в мозг впивался комариным жужжанием. Коса ее, хлобыстающая ее по пояснице, раздражала. Так бы и навертел ее на руку, так бы и…

Но как она поливала свои нелепые бегонии в нелепых цветастых глиняных горшках, он ненавидел особенно. Над каждым горшком щебечет, дура малахольная! Листочки перебирает, землицу рыхлит специальной крохотной лопаточкой, улыбается. Потом одной рукой листья приподнимает и осторожно с лейки прыскает прямо под корень. И лицо у нее при этом такое становится…

Такое препротивное, слащавое такое лицо с вытянутыми трубочкой губами, будто носик лейки она в этот момент имитировала. И ему хотелось орать в полный голос и колотить ее по толстой спине своими громадными кулачищами.

Но он не бил ее. Не потому не бил, что не хотелось – хотелось, и еще как, – а потому, что противно было ее касаться. Да и боялся ее он тронуть, чего уж вилять. Свободой своей долгожданной дорожил, потому и терпел и щебет ее, и плавное покачивание ее крутых бедер, и цветочки по подоконникам ненавистные терпел.

Выхода у него не было потому что! В угол он был загнан и обстоятельствами, и волею этой белокожей матроны, возомнившей себя его спасительницей.

Выбраться из этого угла хотелось до судорог и уже давно, но он не знал, как. Нет, выход-то был. И друзья опять же советовали, и даже планы какие-то составлялись ими же – он принципиально не принимал участия, – но все казалось ему таким нелепым, таким опасным, что он лишь отрицательно покачивал головой.

– Так нельзя. Это очень сильно бросается в глаза. Меня просто посадят, – хмыкал он, комкая бумажки, излинованные схемами. – Да и о чем это вы? Меня будто бы все устраивает…

Конечно, его ничто не устраивало. Ни в ней ничего ровным счетом не устраивало, ни само ее присутствие в его жизни, но он терпел. Пока терпел. Как-то угнездилась в душе уверенность, что так долго продолжаться не может, что рано или поздно случай ему все же представится, и он терпел.

И вот сегодня утром…

Будто кто под руку его подтолкнул сегодняшним утром, хотя и не рисовалось ничего такого друзьями-комбинаторами и самому не думалось о таком никогда. А потом вдруг будто прозрение!

ОН же знал! ОН верил, что так будет! Просто не знал – когда. А оказалось, что прямо сегодня!..

Глава 3

Весь остаток дня и половину следующего Миньков, засучив рукава рубахи и подвернув джинсы до колен, как заправская баба, елозил тряпкой по полам, подоконникам, окнам, дверям. Замучился воду греть, столько грязи скопилось. Хорошо еще, что дров от прежней деревенской жизни на заднем дворе осталось много, не разворовал никто. Видимо, и впрямь места были заповедными, что все нетронутым оказалось. Чуть ближе бы к городским владениям, уже и от домов бы ничего не осталось. Раскатали бы по бревнышку, растащили по кирпичику.

2
{"b":"136671","o":1}