Эти слова Плиния Старшего усложняют ситуацию до предела, так как Полярный круг — это северное побережье Исландии и достаточно «экстремальные» территории в Норвегии и Гренландии. В настоящее время условия жизни здесь совсем не напоминают то, о чем рассказывают античные авторы. А они говорят, что Туле плодородна, что на ней богато произрастает поздно созревающий урожай. С начала весны жители питаются кореньями и молоком; для зимы они запасают древесные плоды. В одних источниках о земледелии речи просто не идет, в других же утверждается, что, наоборот, обитатели Туле питаются просом и медом, почти не имея домашних животных. Практически всегда упоминается пчеловодство, которое, как известно, невозможно ныне даже на широте 64 градуса, а уж тем более — близ Полярного круга.
Впрочем, многое в описаниях Туле не похоже на привычные нам образы Севера:
«Потом [Пифей] рассказывает о Туле и о тех местностях, где нет более земли, моря или воздуха, а вместо них — смесь всего этого, похожая на морское легкое, где земля, море и вообще все висит в воздухе, и эта масса служит как бы связью всего мира, по которой невозможно ни ходить пешком, ни плыть на корабле. Что это имеет форму легкого, Пифей сам видел, как он говорит; все же остальное он сообщает по слухам».[99]
«Морское легкое» стараются понять как изображение тумана и мелкого льда, которые как бы переходят одно в другое, образуя густую, почти единую смесь. Однако нигде в сообщениях не говорится о холоде! Между тем Пифей совершил путешествие на Туле летом, а в летние месяцы такое природное явление не характерно для широт даже в районе Полярного круга. И уж едва ли греческий путешественник назвал бы подобное явление «связью всего мира» — даже в приступе поэтической одержимости. Тот, кто оказывался в подобных погодных условиях в северных морях, знает, что они совсем не располагают к поэтическим вольностям. Если Пифей и имел в виду туман, то не при минусовых температурах!
И еще одно странное утверждение Пифея приводит Плиний Старший:
«Пифей из Массилии утверждает, что севернее Британии высота морского прилива равна 80 римским локтям».[100]
Столь огромная приливная волна образуется лишь в результате стихийного бедствия — урагана или пунами. Быть может — как полагает большинство издателей Плиния, — перед нами тривиальная ошибка переписчика. Однако рассказ о волне такого рода вызывает любопытную ассоциацию с валом, заливающим гибнущую землю. Может быть, Пифей — или его информаторы — были свидетелями катаклизма, связанного с погружением под воду какой-то территории, которую они восприняли как грандиозную морскую волну?
Чтобы спасти «историческую реальность», некоторые из исследователей стремятся обнаружить Туле значительно южнее, чем это следует из описаний Пифея. Например, утверждается, что этим островом мог бы быть район Гебридских или Шетлендских островов, лежащих на подводных возвышенностях, которые во времена Пифея могли подниматься над уровнем моря.[101] Они, конечно, находятся слишком близко к британскому побережью, зато климат на них вполне подходит под описания Плиния и Страбона.
Однако, помимо однозначного указания на протяженность дня и ночи, Пифей оставил нам и важное астрономическое наблюдение по поводу Северного полюса. Он описал расположение последнего, которое имело место лишь в конце IV века до н. э. и было видно только из района Полярного круга:
«На месте небесного полюса не находится никакой звезды; оно пустое, и вблизи него пребывают три светила, с которыми полюс образует почти правильный квадрат».[102]
Я не хочу выстраивать гипотез о тех местах, где на самом деле побывал путешественник из Массилии. Речь идет о Полярном круге, но ни условиями жизни, ни своей географией он явно не совпадает с тем, что нам известно сейчас. Являются ли жители Туле атлантами? Быть может, да, но, скорее всего, речь идет о тех же людях, которые населяли архипелаг Огигии в истории, поведанной Плутархом. Мягкость климата, «морское легкое» — все это близко рассказам о мистических островах и об испытаниях людей с «Великой суши», которые отправлялись для служения Кроносу. Собственно, в рассказе Пифея перед нами предстает именно «Кроносова пучина»; некогда вполне реальная, но теперь забытая и необъяснимая, если исходить из современного уровня знаний.
Туле воспринималась в древности как «край земли». «Ultima Thule» стало в латинском языке сочетанием слов, означающих предел, за который нога человеческая уже не в состоянии ступить. Гораций, например, обращаясь в «Георгиках» к императору Октавиану Августу, говорит: «Станешь ли богом морей беспредельных и чтить мореходы // Будут тебя одного, покоришь ли крайнюю Туле…»
Однако в середине I века н. э. римский философ и драматург Сенека в своей трагедии «Медея» пишет строки, которые заставляют предполагать наличие у него знаний, подобных тем, которые продемонстрировал нам Плутарх:
Придут в веках далеких годы,
Когда Океан разрешит узы вещей.
Тогда откроется огромная страна,
Тефида покажет новый мир,
И Туле не будет краем земли…
Трудно предположить, что речь здесь идет о чем-то ином, чем «Великая суша» Плутарха, то есть чем Американский континент.
Махим и Евсебос
Концепция материка, охватывающего Атлантический океан, представлена не только у Платона и его учеников, подобных Плутарху. О нем же рассказывал и греческий историк Феопомп из Хиоса (377–315 до н. э.), который, хотя и был младшим современником Платона, явно не зависел от сочинений последнего. Сообщение Феопомпа дошло до нас в изложении Элиана, позднего римского коллекционера занимательных историй. Как увидит читатель, Элиан настроен по поводу рассказа Феопомпа достаточно иронично, однако он не отказывает себе в удовольствии привести его.[103]
«Феопомп рассказывает о беседе фригийца Мидаса[104] с Силеном. (Силен этот — сын нимфы; по природе своей он ниже божества, но выше человека, так как наделен бессмертием.) Они разговаривали о различных предметах; между прочим, Силен рассказал Мидасу следующее: Европа, Азия и Ливия — острова, омываемые со всех сторон океаном; единственный обитаемый материк лежит за пределами ойкумены. Он, по словам Феопомпа, неизмеримо огромен, населен крупными животными, а люди там тоже великаны, в два обычных роста, и живут они не столько, сколько мы, а вдвое больше.
На этом материке много больших городов со своеобычным укладом и законами, противоположными принятым у нас. Два города, ни в чем не сходствующие друг с другом, превосходят все прочие размером. Один зовется Махим, другой — Евсебос.[105] Жители Евсебоса проводят дни в мире и благополучии, получают плоды земли, не пользуясь плугом и быками, — им нет нужды пахать и сеять, — всегда здоровы и бодры и до самой смерти полны веселья. Они столь безупречно правдивы, что боги нередко одаряют их своими посещениями. Жители же Махима необычайно воинственны, появляются на свет уже в оружии, весь свой век воюют, подчиняют себе соседей и властвуют над другими народами. Население Махима достигает не меньше двухсот мириад. Люди там иногда, впрочем редко, умирают от болезней, обычно же гибнут в битвах, сраженные каменьями или дубинами; для железа они неуязвимы. Золота и серебра у них много, так что эти металлы ценятся меньше, чем у нас железо. Они некогда, по словам Силена, сделали попытку переправиться на наши острова и в количестве ста мириад пересекли океан, дошли до гиперборейских пределов, но не пожелали идти дальше, ибо, наслышанные о том, что тамошние жители слывут у нас самыми счастливыми, нашли на самом деле их жизнь жалкой и убогой.
Силен рассказал Мидасу и еще более удивительные вещи: какое-то племя смертных людей населяет много больших городов на материке; границей их земель служит местность, называемая Аностон;[106] она подобна пропасти: там нет ни дня, ни ночи и воздух всегда наполнен красноватым сумраком. Через Аностон текут две реки — Радостная и Печальная, на берегах которой растут деревья величиной с высокий платан; деревья вдоль Печальной приносят плоды, наделенные таким свойством: кто их поест, тот начинает плакать и будет исходить слезами всю оставшуюся жизнь, и так и умрет; те же, что растут у Радостной, дают совсем другие плоды: отведавший их отрешается от прежних желаний и, если любил что-нибудь, забывает об этом, вскоре начинает молодеть и вновь переживает давно ушедшие годы. Сбросив старческий возраст, он входит в пору расцвета, затем становится юношей, превращается в отрока, в ребенка и, наконец, совсем перестает существовать. Кому угодно верить хиосцу <т. е. Феопомпу>, пусть верит, мне же кажется, что он тут, да и вообще нередко, рассказывает басни».
