— Да я вас и не корю, всё правильно.

— Товарищ майор, а ведь он то прав, — начал Грицюк. — Ведь, в самом деле, большинство разных жалоб, не только по его хозяйству, высосаны из пальца, написаны просто от безделья жёнами офицеров.

— Это вы мне говорите, Лукич — офицеру, у которого тоже имеется жена?

— Простите, товарищ майор, я не хотел вас обидеть, я ведь… — начал оправдываться тот, но зам. по тылу перебил его:

— Да я не о том, какие там обиды. Я веду к тому, что прекрасно знаю ситуацию, когда жене нечем заняться. Она на тебя, конечно, жалобы не напишет, но головомойку может устроить ещё какую. Разве не так, Лукич?

— Совершенно верно, — засмеялся Грицюк. — А вот что касается взимания денег за ложный вызов и за перерасход брикета, то это хорошая идея — её можно взять на вооружение.

— Да ерунда всё это, — махнул рукой Лукшин. — Кто там с кого деньги будет взимать. Это же он придумал для устрашения.

— Я это прекрасно понимаю. Но жёны лётчиков то этого не знают, — хитро прищурился Михаил Лукич.

Расходились с планёрки все весёлые. Смех смехом, но после этого поток жалоб прекратился. Нет, жалобы, конечно, были и в дальнейшем, но они были единичные и, как правило, вполне обоснованные.

— Слушай Николаевич, — обратился к Морозевичу Лукич, когда они вчетвером шли к общежитию. — А вот с горячей водой у нас, как мне кажется, всё же не лады. Я имею в виду именно наш дом (Лукич проживал над мастерской теплотехников). Её назвать горячей очень сложно. Да и в квартире прохладно.

— Я это знаю, Лукич, в общежитии я тоже под такой водой моюсь. Здесь ситуация намного сложнее. И очень хорошо, что ваши жёны, я имею в виду в вашем доме, этого не знают. Да, температура горячей воды, да и радиаторы в квартире должна быть значительно выше. Но, насколько я знаю, это не только наша проблема. Эта проблема остро стоит и в Союзе. Нужно либо лучше её греть в котельных, а это огромный перерасход топлива, либо же, что более реально и, главное, целесообразно хорошо теплоизолировать трубопроводы. В данной ситуации выход только один — хотя бы в выходные дни лучше, как говорится, кочегарить. В котельных, где водогрейные котлы, это вполне реально, и я дам указание своим кочегарам. А вот там, где паровые котлы, боюсь это делать — как бы до беды не довести. Зазеваются кочегары, уйдёт вода из котла и тогда…

— Нет, нет, не нужно, — остановил его Лукич. — Это я к слову. Хотя у нас то в квартирах не жарко. Хорошо, что на улице ещё сравнительно тепло.

— И это я знаю, но здесь я пока что ничего вам ответить не смогу ответить. Нужно подождать нормальной зимы и посмотреть что будет, когда мы начнём топить посильнее.

Пока что разговор о том, что в доме, где проживал Лукич (дом? 3) не очень то тепло, был завершён. Но в последствии к этой теме Морозевичу пришлось вернуться на самом серьёзном уровне.

Тем временем уже шла средина декабря. Как-то в один из его дней Андрей, находясь в общежитии, услышал новую красивую песню, которую душевно и проникновенно пел звонким голосом какой-то певец. Общение с Родиной в городке, кроме пары русских передач по телевидению в неделю, происходило в основном через радиостанцию "Волга". Эта радиостанция обычно передавала программы советского радио, а в полдень ещё и некоторые немецкие программы с радио Москвы. Иногда, в большинстве случаев вечером, транслировались и программы её собственного производства. В песне, которую сейчас услышал Андрей (а начало он пропустил) шла речь о русском городе Вологда. Андрею так понравилась эта песня, что следующим днём на утреннем сборе с подчинёнными (а это были слесари, газосварщики и несколько свободных от смены кочегаров) он упомянул о ней, сказав, что, правда, не знает её названия.

— А она так и называется — "Вологда", — просветил его Борис Жуков. — Да, красиво её поют "Песняры", — добавил он.

— Какие ещё "Песняры", — возмутился его начальник. — Это явно не "Песняры". "Песняры" не поют подобные песни. Ведь основу их репертуара составляют обработанные белорусские народные песни. Ну, бывает ещё отдельные песни на стихи известных поэтов, таких, например, как Янка Купала или Роберт Бёрнс. У меня дома есть их записи. Ничего подобного там нет. Это же в первую очередь фольклорный ансамбль.

У него, действительно, дома было много записей этого ансамбля, такие как "Косил Ясь конюшину", "Беловежская пуща", "Олеся", "Александрина", "Ты мне весною приснилась", "В поле верба" и другие. Ему очень нравился этот ансамбль под управлением Владимира Мулявина, созданный в Минске в 1969-м году. Он знал о нём ещё тогда, когда он назывался "Лявоны". Дело в том, что лично с Мулявиным был хорошо знаком его друг детства Олег Бубка, который одно время принимал участие в аматорском ансамбле "Чародеи" и несколько раз творческие пути этого ансамбля пересекались с гастролями ансамбля Мулявина. У Олега даже хранилась подаренная ему Мулявиным фотография с полным составом его ансамбля. И на стоящем на переднем плане барабане красовалась надпись "Лявоны". Поэтому то так уверенно отметал Андрей версию Жукова, что новую песню "Вологда" поёт ансамбль "Песняры" — он как бы считал себя знатоком их творчества.

— Андрей Николаевич, а давайте поспорим с вами о том, что это всё-таки "Песняры", — предложил Борис.

— Давай, — не раздумывая, ответил Андрей. — А на что?

— Да на что тут можно спорить? На бутылку, хотя бы на немецкую. — Тоже уверенный в себе, тот немного хитрил — разлив немецкой водки производился в бутылки ёмкостью 0,7 л.

Конечно, немецкий шнапс — это не русская водка, но всё же. Хотя следует уточнить, что шнапс — это не то же самое, что водка. Шнапс (Schnaps) — это просто обобщающее название крепких алкогольных напитков. Спирт для немецкой водки обычно приготавливается из картофеля, свекловицы, хотя может быть из зерна, ягод и фруктов. Объёмное содержание этилового спирта в шнапсе обычно 37,5 %, но иногда доходит и до 50 %. Хотя шнапс это не водка, но по вкусу и консистенции шнапс близок к водке или самогону. Правда, в немецком языке есть и слово "водка". Оно мужского рода, как и большинство горячительных напитков. Пьют немцы такие жидкости из тех же маленьких стопочек-дупельков и без закуски. Конечно, немецкая водка не идёт ни в какое сравнение со всемирно известной русской водкой. Но есть у немецкого "шнапса" и одно полезное свойство. Он довольно легко пьётся и в процессе его потребления во рту возникает ощущение некой маслянистости. Сам то он, конечно, не маслянистый, а просто имеет свойство приятно и аккуратно проникать в человеческий организм — не нужно, проглатывая первые граммы, мучиться и натужно кряхтеть. Поэтому-то, выигрывая подобные пари, да и просто при обыденном употреблении подчинённые Андрея (и не только они) предпочитали употреблять немецкую водку. Она и дешевле, и бутылка большей вместительности, да ещё и нормально "идёт". Военнослужащие и служащие в ГСВГ обычно пили немецкую водку в будние дни, но никогда по праздникам. По праздникам предпочиталась только наша родная водка. Ну, конечно, и другие алкогольные напитки — коньяк, шампанское, ликёр — но только отечественного производства. Здесь подобные напитки не были в дефиците.

— Хорошо, а как вы убедитесь в своей правоте? — спросил кто-то у спорящих.

— Услышит кто-нибудь снова по радио и подтвердит, — ответил Борис.

— Так можно что угодно подтвердить.

— Можно по-другому, — успокоил всех Морозевич. — Я думаю, что такая песня обязательно должна попасть на передачу "Песня года". А уже Новый год скоро. Вот там всё и разложится по полочкам.

Все согласились с ним, что это хорошая идея и поручили Николаю Кравченко разбить руки на пари, что тот охотно и сделал.

Через несколько дней в общежитии, в котором проживал Морозевич, началась большая "пертурбация". Майор Лукшин исполнил своё слово, данное чуть более месяца назад коменданту общежития? 1. Он таки занялся наведением порядка с поселением в общежитии. После долгих с ним пререканий, комендант совместно со своим начальником составили план перезаселения. Они перестали обращать внимание на то, из какой службы тот или иной служащий, и начали заниматься полной комплектацией комнат с учётом предполагаемого срока убытия проживающего на Родину. Да и нигде в Союзе, даже в ведомственных общежитиях не поселяют жильцов так, чтобы в одной комнате жили (на примере строителей) одни каменщики, во второй — только столяры, в третьей — маляры. Это перепланировка с заселением принесла свои плоды — полностью укомплектовались комнаты и одна из них (четырёхкомнатная) осталась свободной. Теперь это был резерв для приезжающих. В конце концов, даже упрямый комендант согласился (точнее согласилась — это была женщина), что так стало лучше. И вот уже ровно через неделю после пари с Жуковым Андрей, как и большинство других служащих, поселился в новой для себя комнате. При этом он не знал — считать это для себя выигрышем или проигрышем. Да, его переселили в удобную двухместную комнату, но вместе с Кирзоняном, к которому, несмотря на много общих точек соприкосновения, у Морозевича почему-то душа не лежала. Лукшин, конечно поступил совершенно правильно, поселив начальников служб отдельно от их подчинённых, даже не приняв во внимание тот факт, что Григорий почти на год приехал раньше Андрея. Правда, поговаривали, что Григорию могут продлить на год срок работы. Особых замечаний по его хозяйству не возникало, к тому же Кирзонян был членом КПСС — а это немаловажно при рассмотрении вопроса о продлении срока работы. В целом Андрей воспринял своё переселение довольно равнодушно, ни особой радости, ни огорчений он не испытывал. Он считал, что с Григорием ему придётся жить не так уж долго — с нового года Андрей собирался активно заняться вопросом вызова своей жены.