— Как что? Ничего. Я буду на нём ездить.

— А не боязно сейчас?

— Почему это мне должно быть боязно. Уже целый месяц прошёл после моего падения. И виноват то не велосипед, а я сама. Так что всё в порядке.

— Ты уверена, что готова к поездкам?

— Да, хоть сейчас.

— А если я тебе предложу именно сегодня тебе такую поездку? Как ты на это смотришь?

— А далеко?

— Километра два, но по ровной дороге, и почти всё время по асфальту.

— А куда?

— За грибами.

— Да ты что!? Тогда, конечно, едем.

Картина поездки как две капли напоминала первую поездку самого Андрея со Шмелёвым. Андрей планировал именно пособирать шампиньоны. Только немного изменился гид и его экскурсант. Теперь уже Валерия задавала вопросы мужу о том, какие могут быть грибы среди поля, об электротоке, о том, как они будут собирать грибы с велосипедами и тому подобное. Но они в итоге так же остались довольны самим процессом, а также количеством и качеством собранных грибов. И особенно были довольны вечером вкусом приготовленных грибов. Сама же поездка на велосипеде принесла удовлетворение и успокоение — ездила Валерия уже значительно увереннее. Поездка за шампиньонами стала первым, новым за месяц небольшим путешествием около Борстеля на велосипедах. Проведенным днём они остались очень довольны, получив огромный заряд энергии.

Расписание занятий с кочегарами, его последнее занятие было нарушено в понедельник 18-го июля, когда с самого утра возле "Лондона" появилась бригада немецких теплотехников. Морозевичу пришлось нарушить график занятий и объявить кочегарам, что сегодня занятий вообще не будет, последние два часа программы он за целую неделю как-нибудь да вычитает. Когда он планировал сначала читать по 3 часа в день, он такую ситуацию прогнозировал. И поступил правильно. А сейчас нужно полностью переключить своё внимание на эти два крупных ремонтируемых объекта. И в понедельник начальник теплохозяйства полностью провёл всё своё время вместе с немецкой бригадой. Необходимо было познакомиться, найти общие точки соприкосновения, обговорить проект, решить организационные вопросы. Он, правда, очень волновался о том, как они найдут общий язык. За год своего пребывания в Германии Андрей улучшил своё знание немецкого языка, но далеко не настолько, чтобы можно было свободно общаться. Одно дело в магазинах поговорить с его владельцем 5–7 минут, и совсем другое дело постоянное общение в течение всего! рабочего дня, да ещё на серьёзную тему.

Немецкая бригада состояла всего из 4-х человек. Старшим был немец, которого звали Стефан. Он был старшим по административной линии, но отнюдь не по возрасту. На вид он был одного возраста с Николаем Кравченко и, как оказалось, одного с ним образования — он окончил теплотехнический техникум. Андрея очень удивило как молодому парню без высшего образования (а только со среднетехническим) доверили руководить монтажом такого серьёзного объекта. Но ещё больше его удивило другое — Стефан совершенно свободно изъяснялся на русском языке. Да, с небольшим акцентом, но совершенно свободно строя свои фразы.

— А где вы так хорошо выучили русский язык? — спросил его Андрей.

— В школе и в техникуме.

— И всё!?

— Да, а разве этого мало?

На этот простой вопрос Андрей так и не нашёлся что ответить. Как он понял, его, как шкодливую собачонку, ткнули носом, точнее даже не его самого, а всю систему изучения иностранных языков в Советском Союзе. Остальные немецкие рабочие говорили на русском языке неважно, в пределах минимальной необходимости. Большую часть деловых бесед им переводил Стефан. Андрей не поинтересовался, какой же язык в школе изучали они — да и мало ли какие иностранные языки могли изучать в немецких школах. Вообще, за первую неделю общения с немецкими рабочими, а это была самая активная неделя, он удивлялся чуть ли не постоянно. Немцы приехали, естественно, со своим газосварочным аппаратом, но он был не на карбиде кальция, а на готовом ацетилене (тоже в баллоне) со специальной горелкой и кислороде. Пользовались они им нечасто, только тогда, когда необходимо было сваривать трубы большого диаметра с отводами (тянутыми готовыми участками поворотов труб). Трубы же от 50 мм и ниже они гнули на трубогибе, а затем нарезали (или наоборот) на них резьбу клуппом (специальный регулируемый резьбонарезной инструмент). Немцы выгибали на трубогибе даже так званые гусаки — S-образные участки труб. Ни одной из подобных труб не касалась сварка. Кроме труб большого диаметра, сварка использовалась для изготовления водоразводящих гребёнок — цилиндрических участков труб диаметров более 150 мм с подводами от напорной линии котла или бойлера горячей воды с приваренными короткими патрубками с фланцами для крепления запорной арматуры. Трубы диаметром 0,5–2,0 дюйма были у немцев только оцинкованные. Соединялись они исключительно резьбовыми муфтами и уголками. Отрезали немцы трубы специальными резаками, но не газорезными, а механическими, состоящими из трёх заостренных твёрдосплавных дисков (скорее всего, на основе вольфрама), которые при вращении инструмента прорезали аккуратно стенку трубы.

Работали немцы, не спеша, аккуратно, даже как-то педантично и без излишних перекуров. Этот немецкий педантизм ощущался во всём. Они начинали свою работу каждый день в 8:00, а в 12:00 шли на обед. Они, конечно, никуда не шли, а кушали принесенные с собой продукты. Каждый ел только своё, никакого общего стола или предложений попробовать коллегам что-либо из своих блюд. Они объявляли себе перерыв ровно в то время, когда обе стрелки часов касались числа "12". При этом их совершенно не волновало, на каком этапе прервался рабочий процесс — то ли немного не доварен шов на трубе или на каких-то пару оборотов отрезного устройства не дорезана труба. Обед, и всё тут. Но зато так же чётко они начинали свою работу после обеда, без каких-либо проволочек. Они работали ровно до 17:00 и только тогда начинали убирать инструмент и складывать оборудование. Наши рабочие и в Союзе, да и здесь обычно уже минут за 15–20 сворачивают работы и начинают убирать рабочее место, чтобы сразу по окончанию рабочего времени разойтись по домам. Для немцев 8-часовой рабочий день и вообще порядок в работе был писаным и неписаным законом. Эта немецкая пунктуальность, вероятно, впитывалась в кровь младенца одновремённо с молоком матери.

В обеденный перерыв, перекусив, немцы обычно перекидывались в картишки. Играли они в какую-то неизвестную Андрею игру, название и смысл которой он и не пытался выяснить — это его не интересовало. Ему просто интересно было наблюдать не столько за игрой, сколько за поведением самих игроков во время игры, за их эмоциями, реакциями. Обычно он в это время негромко разговаривал со Стефаном, выяснять какие-нибудь не производственные вопросы во время работы, было не принято — немцы он неё неохотно отвлекались. Именно поэтому, хотя немецкая бригада, на первый взгляд, работала неспешно, работа у них продвигалась довольно быстро. Андрею было интересно наблюдать и за тем, как во время игры в карты, немцы подшучивали друг над другом, порой, как говориться, "подначивали" один другого и пытались жульничать. Когда выявлялось подобное шулерство, а игроков на этом чаще других ловил Стефан, то он не ругался, не кричал. Он только укоризненно качал головой, возвращал игроку карту и строго помахивал указательным пальцем руки, так же как и у нас грозят этим пальцем, приговаривая при этом: "Но-но!!". Вот только само покачивание пальцем для нас было необычным: мы качаем этим пальцем от себя к собеседнику, немцы же качали пальцем параллельно лицу. Андрея это так удивило, что в один из дней вечером он пытался воспроизвести это жест перед зеркалом. Когда он сосредотачивался, то у него получалось нечто подобное, но без сосредоточения, чуть отвлёкшись, у него ничего похожего не получалось — и палец уже двигался неправильно, да и на какое-то грозное предупреждение это уже никак не походило. Такими вот были обычаи, традиции и отличии двух народов.