Первая половина дня прошла спокойно. Беспокоила нас только варварская конница, которая следовала за нами по пятам и время от времени наносила стремительные удары по нашему арьергарду. Как собачонка, кусающая за пятки человека.

Мы повеселели. Всего два дня перехода, и мы будем на зимних квартирах. В безопасности и тепле. Всего-то два дня… Пустяк. Только бы продержалась такая погода. Пустяк. Мы обязательно дойдем. А потом вернемся в эти места. Чтобы отомстить. Пройдем по этим проклятым землям, оставляя за собой выжженные селения и груды трупов. Мы снова докажем, что Рим часто проигрывал сражения, но никогда — войны.

Всего два дня… У нас есть пища и оружие. У нас есть мужество и воля к победе. У нас есть страх, который мы обратили в ненависть. Враг уже знаком нам в лицо. И мы поняли, что можем побеждать. Так неужели мы не продержимся каких-то два дня. Только бы снова не пошел дождь… Пустяк, мы обязательно дойдем.

Так мы думали, тяжело шагая по размытой дороге. Три измотанных обескровленных, но не сдавшихся легиона. Три легиона, номера которых вскоре будут навсегда вычеркнуты из списков римской армии.

Дождь зарядил, когда день перевалил далеко за середину. Он обрушился внезапно, будто боги разом перевернули огромную бочку. Вместе с дождем налетел ледяной ветер. Из-за сплошной пелены воды ничего нельзя было разглядеть и в сотне шагов. Мы мгновенно вымокли с головы до ног. Потоки грязи с холмов едва не сбивали с ног. Ветер ломал толстые ветви и те с оглушительным треском падали прямо на наши головы. Дорога снова превратилась в раскисшее болото. Идти было не то что трудно, почти невозможно. Когда тащишь на себе ….. фунтов железа скользкая грязь превращается в непроходимое препятствие. Мы то и дело оскальзывались и падали в эту жижу, ломая строй и посылая проклятия богам.

Само собой, германцы не заставили себя долго ждать. Их легкая пехота была куда подвижнее, чем мы, для них дождь был скорее союзником, чем врагом.

Это было повторение вчерашнего дня. Быстрые наскоки, интенсивные обстрелы, короткие рукопашные схватки то в одной части колонны, то в другой. Потери, конечно, были не такими большими, как вчера. Но все же легионы медленно таяли, как снег на солнце. Германцев же, наоборот, становилось все больше. Все новые племена вступали в схватку. Появлялись те, кто еще вчера не отважился бы повернуть оружие против Рима. Но услышав о вчерашнем успехе их более храбрых товарищей, они поспешили сюда, чтобы получить свою долю добычи и славы. Одно слово — стервятники. Стая волков затравила медведя, и тут же появляются мелкие хищники, стремясь отхватить кусок пожирнее от гниющей туши. Примерно так все выглядело. Разница лишь в том, что еще не были гниющей тушей. Мы тяжело ворочались в этой ловушке, отмахиваясь от наседающего шакалья, и теряя кровь от сотен мелких, но болезненных укусов.

Мы потеряли счет стычкам. Как потеряли счет убитым врагам и своим погибшим товарищам. Рядом с тобой кто-то падал, его место тут же занимал другой, а ты шел вперед, не думая ни о чем. Просто передвигал ноги, в ожидании момента, когда германский дротик найдет тебя, и ты сможешь, наконец, отдохнуть от этого бесконечного марша.

Истерзанные когорты боевого охранения вливались в колонну, вместо них на фланги выдвигались другие, порой потрепанные еще сильнее. Рабам и свободным гражданским дали оружие. На счету был каждый меч. Толку, правда, от них было немного. Они умели только умирать. Но каждый забирал с собой хотя бы одного варвара. Своих раненых, тех, часы которых были сочтены, мы добивали сами, не оставляя этой возможности германцам. Тут и там мелькали окровавленные повязки. Многие кое-как передвигали ноги, повиснув на своих соседях, чтобы во время следующей стычки, собрав последние силы, броситься в бой и умереть достойной смертью.

Но все же мы шли. Упорно, шаг за шагом мы приближались к спасительным стенам Ализо. И каждый новый шаг был нашей маленькой победой в этом затянувшемся сражении.

Нет, ни страха, ни отчаяния не было. Нас душила бессильная злоба. Мы знали, что еще в силах дать германцам хороший урок. Но для этого нам было нужно найти хорошее поле. Ровное, не затопленное водой. Чтобы можно было развернуться в боевые порядки и встретить варваров сплошной стеной щитов. Выиграть такой бой у нас хватило бы сил и злости. Покончить одним решительным ударом с предателями — вот, о чем мы мечтали. Но нас окружали лишь изрытые оврагами и расселинами, поросшие густым лесом холмы или топкие болота. Дорога местами была такой узкой, что приходилось сжимать ряды до пяти человек. И конца этому лабиринту не было видно.

Все работало на германцев, и местность, и погода, и время. С каждым часом нас становилось все меньше, к ним же присоединялись все новые и новые отряды. Свежие, отдохнувшие, полные сил и желания покончить с нами.

Во время одной из вынужденных остановок мимо нас пронесли того самого молодого трибуна, который обвинял нас в попытке мятежа. Он был рассечен чуть ли не надвое, но еще дышал. Кровь алой струей вытекала из ужасной раны и смешивалась с дождевой водой.

— Ну что, трибун, по-прежнему считаешь нас мятежниками? — зло крикнул вслед удаляющимся носилкам Жердь.

Бык, стоявший в это время рядом, молча развернулся и коротко, но сильно ударил легионера в лицо. Тот отлетел на пару шагов и рухнул в грязь. Никто даже не подумал помочь ему подняться.

— Всем приготовиться, — как ни в чем не бывало скомандовал Бык. — Наш черед на фланг идти.

Нашу когорту посылали в охранение чаще других. Вообще бросали на самые беспокойные участки. Из всего восемнадцатого легиона, у нас были самые маленькие потери. Мы были самым боеспособным подразделением. И все благодаря Квинту Быку, который спускал с нас по десять шкур и которого солдаты когорты ненавидели так же, как раньше ненавидели его мы. Время показало, что гоняя нас до седьмого пота по плацу, он попросту спасал наши жизни. В тот день во всей когорте не осталось ни одного солдата, который сказал бы что-нибудь плохое про старшего центуриона. Даже Жердь, поднявшись кое-как и потирая распухающую на глазах скулу, не произнес ни слова. Молча подобрал шлем, надел его и встал в строй.

Преодолев очередную речушку, мы, наконец, выбрались из леса на более или менее ровное поле. Если, конечно, длинную узкую полоску земли, свободной от деревьев, можно назвать полем. Но все же здесь можно было немного раздвинуть ряды и перестроится из колонны в некое подобие каре. Наша когорта шла в стороне от колонны, между основными частями опушкой леса, в котором собирались для очередной атаки германцы. Рядом находились вспомогательные войска и один из трех эскадронов конница. Остальная кавалерия прикрывала тыл каре. Германские всадники крутились невдалеке, забрасывая нас легкими дротиками и стрелами. Приближаться вплотную, правда, пока не решались. Наша кавалерия пыталась отогнать их, как назойливых мух. Но римлян было мало, и они не уходили далеко от тяжелой пехоты. То и дело вспыхивали короткие конные стычки. Германцы, не принимая затяжного боя, отходили к лесу, а римляне возвращались к нам, с перекинутыми поперек седел павшими товарищами, ведя в поводу лишенных седоков коней.

Кавалерия варваров все прибывала. Видно, они решили использовать на этом поле свое преимущество в коннице. Что ж, это было разумно. Рассеять легкую пехоту и стрелков, пробиться к центру каре, к обозу, а потом быстро отхлынуть обратно, не увязая в бою с тяжелыми легионерами. Могло и получится.

Мы находились как раз между нашей колонной и кавалерией варваров. И первый удар должен был прийтись по нам. Бык тоже понял это и приказал идти медленнее, маневрируя так, чтобы не позволить германцам обойти нас стороной. Как могла помогала наша конница, отвлекая внимание варваров, давая нам возможность перестроиться.

Не зря мы проводили долгие часы в учебных битвах, маневрах и строевых упражнениях. Нам не нужно было ни о чем договариваться, не нужно было заранее согласовывать свои планы. Все происходило словно само собой. Конница угадывала наш следующий маневр и оказывалась точно в том месте, где ей надлежало быть. Мы же в свою очередь четко, как на параде, без суеты и толкучки перестраивались, меняли направление движения, прикрывая собой идущую в стороне колонну.