Бык вразвалочку подошел ко мне и отодвинул в сторону. Посмотрел на девчонку, которая, увидев это чудовище, чуть не померла от страха, и вдруг оглушительно захохотал. Девчушка взвизгнула, метнулась ко мне и схватилась на край моей туники. Это развеселило Быка еще больше. Я же готов был сквозь землю провалиться.

— Что, декан, на баб потянуло? — вытирая слезы, спросил Бык. — Вкус у тебя хороший, клянусь Марсом! Экую красотку себе отхватил, а!

Он снова расхохотался. А за ним и все остальные. Не до смеха было только девчонке и мне. Я попытался отцепить ее руку от туники, но девчонка умоляюще посмотрела на меня и прижалась к моей ноге. Я подумал, что всех удар хватит, так они грохнули… Что с них взять? Мулы они и есть мулы. И шутки у них мульи.

— Ладно, ребята, повеселились, и будет, — сказал, наконец, Бык. — Вишь как декан смущается… Выступаем, выступаем! Нам еще топать и топать. Быстрее, мулы, становись! Гай, ты бери свою милашку и дуй к дворцу, там пленных собирают. Ох, и завидую я тебе, парень!

Продолжая хохотать своей шутке, Бык повел отряд за собой. А я остался один на этом проклятом дворе. Лучше бы уж не заходили сюда.

Девчонка осмелела и поднялась на ноги. Ростом она оказалась не такого уж и маленького. Чуть пониже меня. Да и лет ей, судя по всему, было не так уж и мало. Никак не меньше тринадцати. Она подбежала к телу убитого сирийцами парня, упала перед ним на колени и заплакала навзрыд.

Этого мне еще не хватало. За свою жизнь я с женщинами почти и не общался. Совершенно не знал, что делать, когда они плачут. Да еще так жалостливо. Но, поразмыслив, решил дать ей выплакаться. А сам тем временем натянул кольчугу, надел шлем и подобрал свое оружие. Хоть город большей частью и был в наших руках, осторожность не помешает.

Девчонка перестала рыдать и теперь тихо сидела, раскачиваясь всем телом рядом с трупом. Я подошел к ней. Она посмотрела на меня.

— Ну и что мне с тобой делать теперь? — проворчал я.

Взгляд у нее тут же стал тревожным.

— Да ладно, не бойся. Сейчас отведу тебя туда, где ваших собирают… Может, кого из родни найдешь.

И переходя на греческий, скомандовал:

— Давай, иди за мной.

Вместо того чтобы послушаться, она опять схватила меня за тунику и что-то быстро сказала, указывая грязным пальцем в сторону сарая.

— Да не понимаю я тебя! Говори очень медленно…

Она глубоко вздохнула и сказала чуть ли не по слогам.

— Там остался римлянин. Надо вытащить его из ямы. Иначе он умрет.

— Какой римлянин? Солдат? Он ранен?

Она замотала головой.

— Нет, он очень давно там сидит. Тоже раб, как и я. Ты хочешь его спасти? Он хороший. Нам с братом помогал.

— Это твой брат? — я кивнул на мертвого парня.

— Да, — она снова заплакала.

И зачем только я это спросил?

Римлянин. Наверняка какой-нибудь солдат, попавший в плен к варварам. Просто чудо, что он остался жив. Мятежники не особенно нуждались в рабах. Они были уверены, что хороший римлянин — мертвый римлянин. Парню здорово повезло. К тому же сейчас и мы иначе относились к тем, кто сдался в плен. Не то что в былые временя, когда пленные, стоило им сбежать и вернуться на родину, прямиком отправлялись в изгнание. Позор, конечно, остался позором, но никаких мер к бывшим пленным не принимали. Часто даже принимали обратно на службу. Правда, с понижением. В какие-нибудь вспомогательные части или на флот.

— Хватит плакать, — я помог девчонке подняться. — Давай, веди к римлянину.

Она кивнула и, вытирая на ходу слезы, направилась к сараю. Я последовал за ней. Она обогнула деревянную пристройку, за которой оказалась накрытая толстой решеткой и обложенная камнем яма. Точно в такой же довелось посидеть и мне. Правда, было это так давно, что казалось почти сном.

Девчонка подошла к яме и схватилась за тяжеленную решетку. Платье соскользнуло с плеча, обнажив маленькую белую грудь. Меня аж в жар бросило… Говорю же, с женщинами почти не общался.

— Прикройся, — сказал я, отвернувшись.

Подошел к яме и заглянул внутрь. Было уже темно и ничего разглядеть было невозможно.

— Эй, есть тут кто?

В яме послышалась возня и звон цепей.

— Есть, есть, — насмешливо ответил кто-то. — Сможешь поднять решетку, солдат?

Голос показался мне знакомым. Хотя, наверное, у всех людей, посидевших в таком сыром и холодном каменном мешке, голоса будут одинаковыми. Не голос, а натужный сип. Но вот интонации…

Кое-как мы вдвоем с девчонкой оттащили решетку в сторону. Все это время она не переставала болтать с пленником по-гречески. Кое-что я понимал, конечно, но немного. Кажется, она рассказывала о том, что ее брата убили, а мужчина ее успокаивал.

Когда яма была открыта, возникла другая сложность. Пленник был прикован цепями к стене ямы. Нужно было спуститься к нему и сбить оковы. Девчонка убежала куда-то и скоро вернулась с кузнечным молотом. Я взял молот, стащил с себя военный пояс и привязал его у края ямы так, чтобы потом можно было из нее выбраться. Но тут замер в нерешительности. А что, если это ловушка? Я, безоружный, прыгну в эту яму, а там никакой не пленник, а мятежник… Или я туда спущусь, а девчонка отвяжет пояс и сбежит. И будем мы вдвоем сидеть в этом мешке, надеясь на чудо, пока не помрем с голоду…

— Ну чего ты ждешь, солдат?

— Ты правда римлянин?

— Клянусь Юпитером Всеблагим и Величайшим.

Не скажу, что меня это в чем-то убедило. Но не бросать же человека только из-за своей подозрительности. Можно было, конечно, сбегать за подмогой, но пока кого-нибудь найдешь… Да и трусом посчитают.

— За девчонку ручаешься? Не убежит? — спросил я.

— Не убежит.

— Ладно, смотри, наши знают, где я. Если не вернусь, они придут сюда. И тогда я тебе плохо придется.

— Не смеши меня, солдат. Я может быть и пленный, но не предатель.

— Никуда не уходи, хорошо? — сказал я девчонке.

Та кивнула:

— Не бойся, я не убегу. Мне некуда бежать.

Призвав на помощь Фортуну, я начал спускаться в яму. Она оказалась гораздо глубже той, в которой мне пришлось сидеть. Два человеческих роста. Пояса едва хватило… Было совершенно темно и воняло так, что у меня заслезились глаза. Рядом кто-то тяжело дышал.

— Я здесь, солдат, — раздался в темноте голос пленника.

Теперь, когда он звучал совсем рядом, я был готов поклясться, что уже где-то слышал его. Но думать об этом было некогда. Я все-таки боялся, что девчонка выкинет какую-нибудь штуку.

С кандалами пришлось повозиться. Орудовать молотом в темноте и тесноте не очень-то сподручно. Но я все же справился. После того, правда, как несколько раз попал по пленнику и по собственным пальцам. Девчонка, свесив голову, наблюдала за нами и, похоже, бежать никуда не собиралась.

Наконец, пленника удалось освободить.

— Спасибо, солдат, — сказал он таким тоном, будто я ему одолжил пару ассов. — Давай выбираться отсюда. А то пахнет тут…

Я выбрался из ямы первым, потом помог вылезти бедолаге. При свете пожаров, выглядел он, прямо скажем, неважно. В изодранной грязной тунике, исхудавший, обросший, измазанный жирной грязью и дерьмом… Но глаза смотрели весело и ясно. Я проникся уважением к этому парню, который одни боги знают сколько провел в каменном мешке, но не упал духом и держался молодцом. Я-то знал, каково это — посидеть в эргастуле.

Девчонка радостно взвизгнула и бросилась к мужчине. Он обнял ее за плечи и нежно погладил по голове, бормоча что-то ласковое. Потом обернулся ко мне:

— Спасибо тебе, легионер. Если бы не ты… Уж и не знаю, выбрался бы сам… Можно сказать, жизнью тебе обязан. Да и Куколка тоже. Жаль, нечем тебя отблагодарить. Хотя… Скажи свое имя, я напишу своим родным, они тебя разыщут и щедро вознаградят. Моя семья хоть и не принадлежит сенаторскому сословию, но достаточно богата, чтобы…

— Не нужно. Я это сделал не ради денег.

— Я понимаю. Но это не значит, что нужно отказываться от предложенной награды. Я не хочу быть неблагодарным, легионер.