Можно было пойти по рельсам. Куда-нибудь они должны привести… Но неизвестно, сколько придется идти по пустыне. Не уверен, что смогу… Это в книжках герой ползет из последних сил по пустыне неделю, не имея при себе ни капли воды. По прошлогодним походам я помню, что уже через несколько часов хочется лечь и тихо отойти в мир иной. Смерть кажется лишь избавлением от жары и жажды… А змеи, койоты, пумы?.. Нет, это мне решительно не подходит.
Но ведь надо как-то выбираться отсюда! Я готов был заплакать от отчаяния. Меня опять провели. Не знаю кто, не знаю как ему или им это удалось, но удалось.
Собаки разлеглись чуть поодаль и вывалили свои розовые языки. По крайней мере, им тоже жарко. Слабое утешение…
Оставался один выход — главная улица. Наверняка она выходит на какое-нибудь шоссе… Закон маленьких городов. Правда, там эти чертовы собаки… Но другого варианта нет. Если только вернуться в отель…
Впрочем, собаки остановили меня, когда я шел на восток. А если пойти в другую сторону, на запад? Точно, на запад. Я вскочил. Передо мной снова забрезжила надежда.
* * *
Но брезжила она недолго… Я решил сначала вернуться к отелю, а уже оттуда двинуться к парку. Эту дорогу я, как мне казалось, запомнил более или менее хорошо.
До отеля я добрался без проблем. Собаки так же трусили позади меня, время от времени встречались люди. Солнце припекало, но не так чтобы слишком.
Трудности начались, когда я прошел несколько кварталов, направляясь к парку. Как в самый первый раз, я угодил в лабиринт узких грязных улочек. В какую бы сторону я ни шел, рано или поздно возвращался к тому месту, с которого начал свой путь. После трех попыток я окончательно запыхался и присел отдохнуть на скамейку, стоявшую перед одним из домов. Собак стало больше. Они разбрелись по улице кто куда, но так, чтобы не выпускать меня из виду. Я подумал, что надо будет найти какую-нибудь палку. Мало ли что…
И тут я вспомнил, что уже несколько дней таскаю в заднем кармане джинсов план, который мне начертил хозяин. Ругая себя последними словами, я достал измятую бумажку и жадно развернул ее. На ней ничего не было. Ни единой точки. Я несколько раз перевернул ее, тупо глядя на темные от грязи линии сгиба. Ничего…
Иди и прикончи сукиного сына!
Не знаю, что это было, — глупая шутка или он решил таким образом вставить мне палки в колеса. Да это было и не важно. Я швырнул бесполезный листок бумаги, и ветер легко подхватил его. По моим подсчетам, до вечера оставалось еще несколько часов. Я должен был попытаться еще раз выйти к парку.
И я нашел его. Правда, лишь с четвертой попытки, когда ноги ломило от усталости, а футболка промокла насквозь от пота. Моряки Колумба, увидевшие, наконец, тонкую полоску земли на горизонте, были по сравнению со мной в этот момент просто кучкой сонных флегматиков. Я был готов обнять и поцеловать каждое дерево в этом чертовом парке…
Я снова перешел на быстрый шаг. Экономить силы вовсе не хотелось. Цель была близка. По пути я нашел под одним из старых деревьев увесистый сук и подобрал его. Как мне показалось, собаки, увидев это, чуть увеличили дистанцию.
На главную улицу я вышел, когда солнце начало клониться к западу. Я повернулся к нему лицом и зашагал вперед, поглядывая по сторонам. На этот раз я решил не дать собакам окружить меня, если это взбредет им в головы.
Идти стало труднее. Сказывалась усталость, да и солнце теперь светило прямо в глаза. Но я старался не снижать темп. Собак не было видно. Лишь те, что шли за мной весь день, продолжали свое бессмысленное преследование. Их я не боялся.
А потом город внезапно кончился. Улица оборвалась, словно ее отрезали гигантскими ножницами. Сразу за последними домами начиналась пустыня. И никаких признаков шоссе… Ничего, кроме огненно-красного шара, зависшего над самым горизонтом. Далеко за спиной я услышал тоскливый собачий вой.
* * *
Спустя несколько часов я сидел, закинув стертые в кровь ноги на стол, в том же самом номере отеля, и накачивался виски. На коленях лежала рукопись…
Круг замкнулся. Выхода из этой ловушки не было. Я сидел и старался не думать о том, как улыбался хозяин, протягивая мне ключ. В тот момент я как никогда был близок к убийству…
Взгляд упал на страницы рукописи. Мне хотелось думать, что стены номера закружились в сумасшедшем хороводе исключительно из-за выпитого виски…
Семь лет провел Танцующий в своей пещере на берегу горного озера.
Незамутненным оставался его дух, и не ведало печалей сердце. Лишь со светлой грустью вспоминал он друзей своих — горного орла и снежного барса. Но утешался он тем, что после долгой разлуки встреча будет полна радости.
Один жил Танцующий, но не тяготило его одиночество.
И танцевал он новые истины закатному солнцу и розовым облакам на рассвете.
И говорил в сердце своем с луной и звездами. И серебряная луна стала его подругой.
И слушал он песни ветра и талых вод, струившихся с горных вершин.
И принимал он с благодарностью мудрость от своего одиночества. И черпал силы у земли.
И наполнилось сердце его новой истиной, а дух исполнился невиданной силой и твердостью. Понял тогда Танцующий, что пришло время собирать урожай свой.
И спустился он с гор к людям во второй раз.
Старый воин
Однажды утомленный долгой дорогой Танцующий увидел вдалеке зарево огней. Большое войско стало лагерем после дневного перехода.
Немедля направился Танцующий к воинам, остановившимся на отдых, ибо нес он в сердце истину о духе воина и хотел поговорить о ней с настоящими воинами.
Долго бродил Танцующий между шатров и костров, вокруг которых сидели воины. Не было слышно в лагере смеха и разговоров. Лишь тихое пение и бряцание доспехов нарушали ночную тишину. Мрачные песни пели воины, а лица их были суровы и печальны.
Наконец нашел Танцующий шатер вождя этого войска. И так обратился к нему:
— Почему так мрачны твои воины, вождь? Почему не предаются они бесшабашному веселью? Ведь жизнь воина так коротка. И не подобает им тратить свои дни на тоску и печаль. Яростью и весельем должна быть наполнена жизнь воина. А грусть — удел тех, кто не держал в руках меча.
— Поистине хорошо знаешь ты, Танцующий, что значит быть воином, хоть и нет на твоих ладонях мозолей от рукояти меча. Ты прав: судьба воителя — проводить время в жарких сражениях и удалых забавах. Но мои воины слишком давно не видели танца смерти на бранном поле.
Время великих войн прошло. И доблестные мужи остались не у дел. Ржавеют их доспехи и тупятся мечи. Из стрел сложены их костры. Боевые знамена выцвели и изъедены молью.
Поэтому мрачны мои воины. Их душа — меч, а ремесло — война. И не осталось им места в этом мире.
Так ответил Танцующему седой воин и опустил голову.
И тогда вышел Танцующий на площадь перед шатром вождя и остановился у самого большого костра.
И начал Танцующий свой танец о втором превращении духа, когда дух охотника становится духом воина.
О духе воина
Братья мои по духу! Нет среди вас изнеженных душой и ленивых сердцем. Поэтому прост и прям будет танец мой. Так подобает общаться между собой воинам — не подслащивая и не припудривая слова свои. Прямыми должны быть они, как копье. И отточенными, как лезвие меча. Колоть и резать должны они без жалости, ибо какой воин мечтает о пощаде?! А настоящая истина не щадит даже саму себя. И уж тем более не знает она сострадания к тем, кто поднял перед ней забрало.
Братья мои! Многих из вас знал я прежде — тех, кто встал на путь свободы и взял в руки охотничий лук. Теперь мечи вижу я в этих руках. И радостью наполняет это мое сердце.
Но вижу я и боль в глазах ваших. И скорблю вместе с вами.
Прошли вы по пути охотника. Сам дух ваш стал охотником. Истребил он, изловил и посадил на цепь, освежевал и разделал все низкое в сердцах ваших.
И теперь в растерянности он. Поля и леса очищены от ядовитых гадов и мерзких чудовищ. Новую добычу ищет он и не может найти. «Ты должен» — слышит ваш дух. Но долг ваш выполнен. И пустыню видите вы вокруг.
Так учит Танцующий: стань господином в своей пустыне! И стань господином самому себе!
Долго жили вы, подчиняясь словам «ты должен», и охотно обрекали себя на самые тяжелые испытания, чтобы познать самые тайные закоулки своей души и своей совести.
Но теперь должны вы завоевать свободу даже перед своим долгом.
«Я хочу» — говорит воин. И с мечом в руке отстаивает свою свободу говорить: «Я хочу».
Бросает вызов воин всем ценностям и добродетелям, созданным другими до него. Что ему чужие ценности и чужие законы!
Его закон — «я хочу». У него одна ценность — абсолютная свобода.
Встретишь бога — срази бога. Встретишь героя — срази героя. Встретишь пророка — срази пророка.
Так учит Танцующий.
Ибо воин сам себе и бог, и герой, и пророк.
Зачем ему чужие боги, герои и пророки? Диктуют они свою волю, требуют повиновения и преклонения.
Но воин признает только свою волю. Поэтому сам себе он и бог, и герой, и пророк.
«Все должно быть заново оценено» — говорит себе воин и берет в руки весы, чтобы взвесить заново все, чем дорожил раньше.
«Все должно быть заново создано» — говорит себе воин и возводит собственный храм.
Жесток и труден этот путь — путь воина.
Но другого пути к свободе нет. Так учу я, Танцующий.
Будьте тверды сердцем, братья мои по оружию.
И пусть не дрогнет рука ваша. Ибо смертельную битву ведет воин. И главный враг его — огромный спрут с тысячами щупалец. Щупальца эти — законы и добродетели, которые создавались веками. И на каждом щупальце выжжено: «Так должно поступать».
Будьте тверды духом, братья мои по оружию. Станьте господином в своей пустыне и хозяином самого себя.
Но помнить должны вы: охотник — начало пути, воин — мост между охотником и пророком.
Ибо свободу завоевывает себе воин лишь для того, чтобы создать новые ценности. И выбить их на скрижалях.
Целью каждой войны является разрушение. Но целью вашего разрушения да будет созидание нового…
Так танцевал Танцующий на площади перед шатром вождя. И отблески походных костров ложились на суровые лица воинов.
