— Думаю, я был на грани нервного срыва уже несколько месяцев, но никогда об этом не догадывался, — быстро ответил он. — Но я все-таки не могу понять, зачем он так поступил.

— Здесь возможно несколько причин, — задумчиво произнесла девушка. — Он мог сильно на вас за что-то обидеться. Я имею в виду, он мог подумать, что вам он нисколько не интересен, что вы его не слушали, когда он говорил что-то, что считал очень важным. Это возможно? Он был одинок и хотел вашего внимания, а почувствовал, что вам действительно не до него, потому что вы — ну, у вас и своих проблем хватало. Так?

— Это более чем возможно, — сказал Джон. — Мисс Обри… констебль… Извините, но как мне вас называть?

— Просто Сьюзен.

«Не думаю, что смогу ее так назвать, — мелькнуло в голове. — Слишком интимно». Джон даже огорчился, что она предложила это.

— Вы говорите, он готов был сделать что угодно, лишь бы привлечь к себе внимание? — попытался уточнить ее слова Джон.

— Что-то вроде этого. Люди часто страдают от одиночества, от чувства ненужности, от изоляции, как будто ты находишься за стеклянной стеной. Страдают невыносимо, почти как от резкого скрежета, понимаете? И потом он мог также чувствовать вину за гибель Черри. Я не говорю, что он виноват в ее физической смерти, эта вина может быть и за другое. К примеру, за то, что не позвонил ей в тот вечер, когда обещал за ней зайти, но задержался на час. Вы этого не знали? Это было все в его заявлении, которое он сделал тогда, шестнадцать лет назад. Он собирался порвать с ней. И хотел сказать ей об этом в тот вечер, но пришел поздно, она уже ушла. Ушла с мужчиной, который, как мы теперь знаем, обвиняется в ее убийстве.

Джон смотрел на нее в упор.

— Так он чувствует вину за ее смерть?

— В некотором роде. Как много вы знаете о своей сестре, мистер э-э-э… Джон?

Значит, все было правдой, и Марк не лгал.

— Все. Я думаю, все.

— Марк Симмс обнаружил, что у нее были другие любовники. Часто он чувствовал, что ему доставило бы удовольствие убить ее. Теперь вам становится кое-что яснее?

— Вы психолог? — спросил Джон.

— Надеюсь им стать. Я изучаю психологию в университете.

Он предложил кофе, Сьюзен поблагодарила и не отказалась.

— Я люблю кофе, — просто сказала она.

И пока она пила, Джон рассказал немного о Черри, не касаясь ее неразборчивости в необъяснимых любовных связях, не касаясь отношений с Марком. Единственно, что ему хотелось узнать, почему ее убили. Или она — он постарался спросить об этом как можно тактичнее — вела себя с Родни Мейтлендом так, что это послужило причиной ее собственной смерти?

— Вряд ли, я так не думаю, — ответила Сьюзен Обри. — В конце концов, она знала его и, вероятно, наивно пошла с ним, когда он предложил проводить ее до автобусной остановки. Мейтленд жил в Лондоне и в этот день только днем приехал в родной город. После убийства он тотчас же уехал обратно. Вот поэтому-то его никогда не проверяли, никогда не подозревали, в то время как у сотен местных мужчин были сняты отпечатки пальцев и проверена группа крови. Родни был, как выяснилось, из тех мужчин, что получают сексуальное удовлетворение просто от убийства женщины, от ее удивления сначала, затем от сопротивления. Обычно он внезапно нападал на женщину и душил ее прежде, чем она могла закричать. Но с Черри получилось по-другому. Она сопротивлялась гораздо активнее, чем другие его жертвы, она устроила настоящую драку, она не хотела покориться судьбе…

Приятные манеры, сочувствие в голосе Сьюзен Обри искушали Джона довериться ей, рассказать о Дженифер, о том, что довело его почти до нервного срыва, но он все-таки заставил себя удержаться от этого. У него были свои соображения по поводу людей, изучающих психологию. Он полагал, что, внимательно выслушав открывающих им душу, они затем с клинической беспристрастностью используют их конфиденциальные сообщения в своих научных изысканиях.

И только после того, как она ушла, поблагодарив за кофе и еще раз назвав Джоном, он подумал, что, рассказав ей о своем психическом состоянии, он должен был рассказать и о том, что удержало его от срыва, о мини-Мафии и их шифровках и о том, как ему удалось их прочитать. Да, скорее всего, он должен был это рассказать. Это его долг как горожанина, мелькнула новая идея. Он обязан рассказать полиции о действиях гангстеров, об их инструкциях типа «изъять и устранить». Сейчас, когда он, кажется, благополучно выпутался из этого дела, надо, наконец, проинформировать полицию о тайнике на кошачьей лужайке. И сделать надо завтра же.

Отправляясь на работу утром в пятницу, он решил заехать в полицию во время ланча. Это не должно занять много времени, подумал Джон.

Однако примерно через час с начала работы в Троубридже произошло событие, от которого все вылетело из головы.

Был первый день распродажи. Все растения, которые не были проданы за весь сезон по полной цене — распустившаяся герань, отцветшие и обсемененные травы, кустистая бегония, — все выставлялось на подмостки для распродажи за тридцать процентов. Подготовка должна была закончиться к открытию Центра, но в половине одиннадцатого Гэвин все еще разбирал растения и вывозил их из теплиц в магазин.

Все началось, когда появилась пожилая пара с внучкой, или кем она там им была. Они, как обычно, направились прямиком к клетке со скворцом.

— Они ходят сюда, как в зоосад, — шепнула Джону Шэрон. — И всегда приводят с собой этого ребенка смотреть скворца. А сами не купят даже семян.

— Разве они кому-нибудь мешают? — ответил Джон.

— Они хотят купить скворца, — сказал подошедший Лес.

— Вот видишь, Шэрон, — заметил Джон. — Это лучше, чем пакетик семян.

Джон подошел к пожилому мужчине и назвал цену. Скворец стоил восемьдесят пять фунтов.

— А он не в распродаже? — поинтересовался старик.

— Нет, он не в распродаже, — улыбнулся Джон.

— Это уйма денег, но мы считаем, что он стоит того, правда, мамочка? Мы долго думали, прежде чем решились на это. Да, мы действительно думали об ответственности, какую берем на себя. — Серьезный тон и внимательный взгляд убеждали, что все делается ради воспитания ребенка, который тоже подключился к разговору. — Мы читали про него. Мы взяли много книг из библиотеки.

Джону очень хотелось сказать ребенку, что он понимает, скворца отдают в хорошие руки, знает, что это можно сделать спокойно, но все-таки промолчал. И в этот момент он впервые подумал о Гэвине. Как хорошо, что его нет в магазине, что он занят. И хоть в то время Джон реально не представлял, насколько Гэвин привязан к птице, он мог предположить, что если бы парень был в магазине, то наверняка попытался бы отговорить покупать птицу. Он начал бы рассказывать о «ньюкаслской болезни» или о том, что Gracula religiosa опасен для детей. Однако маленькая девочка уже просунула пальчики в клетку и кормила скворца из пакета смесью фруктов и орешков, и скворец очень осторожно брал угощение из ее руки. Мужчина направился к кассе оплатить покупку. Четыре двадцатифунтовые банкноты и одна в пять фунтов были аккуратно развернуты. Скорее всего, по пути сюда они заезжали в банк.

— Мы возьмем и клетку? — спросила маленькая девочка.

— О, да! Сколько она стоит? — Заметный испуг в его глазах дал понять, что в его бумажнике вряд ли найдется достаточная сумма еще и для этой покупки.

— Клетка продается вместе с птицей, — поспешил успокоить Джон. — Цена общая.

Они вышли, унося скворца, и направились к парковочной площадке. Джон наблюдал, с какой нежной заботой они устанавливали клетку с птицей на заднее сиденье старенького «моррис-минора», когда в магазин из подсобки вошел Гэвин и начал докладывать Джону, что два куста поражены плесенью. Затем он заметил пустое место на столе, где раньше стояла клетка со скворцом.

— Кто ее переставил?

— Та пожилая пара купила Геракла, — в голосе Шэрон звучало легкое злорадство. — Они только что, с минуту, как уехали. Не дали даже попрощаться.