Библиотекарь в филиале на Люцерна-роуд была уверена, что книг Брюса Партингтона у них нет. Она просмотрела в компьютере файл с фамилиями авторов и показала Джону, что между Робертом Б. Паркером и Гарри Паттерсоном фамилии на букву П нет.

— Хотя имя очень знакомое, — сказала девушка.

— Вы хотите сказать, — встрепенулся Джон, — что такой писатель есть, но у вас в библиотеке нет его книг?

— Не думаю, что это писатель. Это скорее название чего-то. Может, фильма, например, или какого-нибудь стиля.

Это не имело большого значения. На следующей неделе, между прочим, у него не будет времени, а может быть, и желания разгадывать код.

Было двадцать пять минут третьего, когда Джон прошел через главные ворота Хартлендских Садов. Он все-таки позавтракал дома, не замечая, что ест, принял ванну и переоделся во все свежее, вымыл тарелки, вытер их, убрал все в шкаф. Но время словно остановилось, было только половина второго. Ему стало ясно, что дольше в доме оставаться он не сможет. Ему просто необходимо выйти на воздух и прогуляться.

Автобус подошел сразу же, и почему-то дорога оказалась незагруженной. Было по-летнему жарко, и оголенные, без листьев, деревья выглядели странно на фоне голубого безоблачного неба. Тысячи белых с желтой сердцевинкой нарциссов цвели по бордюру широкой аллеи, ведущей от главного входа к бывшему особняку Дугласов. Густой аромат цветов кружил голову. Джон свернул с главной аллеи направо и пошел по дорожке, ведущей к той части парка, который издавна называли Садом леди Арабеллы.

Леди Арабелла, светская дама и большая любительница садоводства, была женой Лисандра Дугласа. Мать Джона еще ребенком могла видеть, как она разъезжала по городу в громадном автомобиле «лагонда». Джон и Черри часто приходили сюда вместе с матерью и особенно любили игровую площадку с качелями и деревянными горками, с которых было так весело скатываться по гладкой отполированной поверхности. В то время парк на короткий срок передали городу в счет оплаты налога на наследство почти разорившейся семьи Дуглас. Любимым местом матери Джона был этот садик, куда он сейчас и направился. Служители Хартлендских Садов постарались сохранить его, как задумала сама леди Арабелла. Подойдя к садику, Джон подумал, как было бы неплохо уговорить Дженифер провести встречу здесь, а не за чайным столом. Здесь они бывали несколько раз, сидели на скамейке, гуляли по аллее.

Садик всегда оставался белым: растения для него подбирались таким образом, что поочередное цветение не прекращалось все три сезона, его опоясывала живая изгородь из тиса, и приходилось обойти вокруг, прежде чем обнаружить проход под аркой. И только с этого места вид на садик открывался полностью. Джон откровенно изумился, увидев настолько буйное цветение. Какое разнообразие нарциссов, уже расцветшие белые тюльпаны, подснежники, крокусы цвета слоновой кости рядом с темно-лиловыми ирисами. Если честно, такого сорта ранних ирисов он даже не знал. Ветви вишни усыпаны плотными бутонами. Они еще не открылись, но ломонос, что оплел решетчатые стены маленькой беседки, уже покрылся звездочками нежных, словно из папиросной бумаги, цветов.

Он был совершенно один. Красота садика, изумительные ароматы, теплое солнце странно подействовали на него. Джон почувствовал слабость и некоторый трепет. Стало трудно дышать. Он присел на каменную скамейку и подумал, что Дженифер, наверное, уже здесь. Даже скорее всего. Она где-то рядом, она не может быть далеко. Джон посмотрел на часы. Два сорок пять. Возможно, после чая они придут сюда вместе, он приведет ее.

Белые фиалки разбежались меж камней. Они росли по краям симметричных клумб, среди других цветов, как будто садовник разбросал семена повсюду, не задумываясь. «Я хочу, чтобы она была здесь и сейчас», — подумал Джон и закрыл глаза. Он мысленно молился за ее появление. Но когда Джон открыл глаза, ничего не случилось и он по-прежнему оставался в саду один, только бабочка, уцелевшая зимой, кружила над цветами, такая же белая, как лепестки нарциссов.

Джон вышел из Сада леди Арабеллы и пошел обратно к дому вдоль одной из высоких террас, с которых, если посмотреть вниз, просматривалась замощенная камнем площадка, куда летом выставляли столы и стулья из ресторана, двери которого распахивали настежь. Естественно, в это время года еще прохладно для этого, но когда Джон прошел по узкой дорожке и перегнулся через перила, он понял, что ошибался. Столы внизу уже стояли, и даже пара зонтиков от солнца были раскрыты над ними. За одним из не затененных зонтиком столов сидела Дженифер и читала газету — или журнал, трудно разглядеть, — лежащую перед ней.

Она тоже пришла раньше. Похоже, сидит уже несколько минут. У Джона заколотилось сердце и мгновенно пересохло в горле. Какая радость наблюдать за любимой женщиной, когда она и не подозревает, что на нее смотрят! Одета, как всегда нравилось ему. Довольно простенькая юбка, рубашка и пуловер. Однако юбка, вероятно, очень длинная и широкая, судя по тому, какими свободными фалдами она доходит почти до земли, не покрывая только красивые лодыжки и ступни в остроносых лодочках на низком каблуке. Солнечные лучи запутались в ее светло-каштановых волосах. «Словно корона Юноны Рембрандта», — подумал Джон, залюбовавшись. Снова накатила тревога. Если она сейчас обернется, заметит его и помашет рукой, сможет ли он выдержать все свалившееся на него счастье, не будет ли это слишком для него, для его сердца, не умрет ли он прямо здесь от восторга?

Но сердцу не пришлось выдерживать новые испытания. Дженифер продолжала читать, переворачивая страницы. Джон направился к лестнице. Он чувствовал себя как если бы ожидал чего-то ужасного, но все закончилось, и, к счастью, ничего плохого не произошло. А теперь в голове пустота, никаких мыслей. Как автомат, он подошел к ее столику, и она, услышав шаги, повернулась. Пытаясь улыбнуться, она поднялась, но, однако, не двинулась к нему, а застыла на месте.

И он понял мгновенно, что, конечно же, ни поцеловать ее, ни пожать руку, да что там пожать, просто дотронуться до нее не может.

— Привет, — сказала она.

— Привет, Дженифер, — ответил он.

Длинная твидовая юбка была как колокол. Она скрестила руки на груди, и он заметил, что обручального кольца на пальце не было.

— Я рад тебя видеть, Джен. — Она кивнула. Это могло ничего не значить. — Тебе не хочется чаю? Давай выпьем с пирожными.

— Я ничего не хочу, — ответила Дженифер. — Но заказывай, если хочешь. Ты похудел, что ли?

— Мне так лучше, думаю. — Он смотрел, как Дженифер дотянулась до журнала — все-таки это был журнал, — закрыла и начала запихивать в большую сумку из соломки, которая стояла на соседнем стуле. — Ну, если ты ничего не хочешь, может, погуляем? Давай пройдем в белый сад. Я только что был в нем, там здорово, тебе понравится.

— Я бы лучше осталась. Здесь тоже неплохо.

И он понял все. Понял по ее тону. Взглянув в лицо, открытое, несчастное в предчувствии ожидаемого неприятного разговора, понял, что она к нему не вернется. Дженифер присела, и он сел напротив. Солнце по-прежнему ярко светило в небе, но ему казалось, что вокруг все померкло. Дженифер положила левую руку на стол и нервно постукивала пальцами, будто подбирая нужную ноту на пианино. «Нет, дальше так продолжаться не может, — неожиданно подумал он. — Хватит робеть, чего-то стесняться, ничего не предпринимать. Терять больше нечего». Чего он добился своей преданностью, нежностью, терпеливостью? Ничего, а потерял все.

— Зачем ты просила прийти сюда, Дженифер? — спросил он и сам удивился резкости своего голоса. — Чего ты хочешь?

— Развода, — ответила она, не отводя взгляда. — Я хочу развода.

«Чистые простыни на кровати, — подумал он. — Боже, какой же я дурак!»

— Ты собираешься за него замуж?

Дженифер кивнула.

— А где гарантия, что он и в этот раз не вильнет хвостом и не бросит тебя за два дня до свадьбы?

— Это мои проблемы. — Кровь прилила к ее лицу, и Джон позлорадствовал: сумел-таки расстроить ее. — Он не бросит, сейчас совсем другое дело. — Она заговорила быстро, напористо: — Я не хочу ждать два года. Я хочу, чтобы ты сейчас развелся со мной из-за связи с Питером, из-за моей измены.