— Мопассан… — пробормотал я, заметив в её руках книгу. — Это хорошо. В сущности, какая разница — кинороман или Мопассан? И там, и там говорится о любви, не правда ли?

Разговор становился острым. Я не хотел этого, но не мог преодолеть глухого раздражения, которое порождала во мне надменность этой женщины.

Она не осталась в долгу:

— Для вас важно только, чтобы там говорилось о любви, да?

— Почему же для меня? Я не читаю кино романов.

— Можно читать кинороманы и не верить им, — спокойно заметила она, поправляя сбившийся локон. — А можно читать Мопассана и не понимать прочитанного.

— Надеюсь, что, по крайней мере, вы понимаете его.

— Я тоже надеюсь, — бросила она и раскрыла книгу.

Разговор принял нежелательный оборот, и больше не о чем было разговаривать. Двигатель застучал громче. Мы приближались к остановке Палаццо Дукате. Кондуктор бросил канат. Двигатель заглох, одни пассажиры начали сходить на берег, другие занимали места на пароходике. Потом двигатель опять затарахтел, пароходик отошёл от пристани, описал широкую дугу и по тихому проливу пошёл к Лидо, скрытому где-то там, в утреннем тумане. Нос пароходика разрезал воду, оставляя на ней широкие борозды, и казалось, что единственным призванием пароходика было неутомимо толкать тяжёлую волну всё вперёд и вперёд.

Девушка продолжала читать. Непрочитанных страниц оставалось совсем немного, но их вполне хватало на то, чтобы читать до самого Лидо.

— Вы, наверно, дошли до похищения, — заметил я, не отрывая глаз от водной борозды.

— Точно до этого места, — ответила девушка, подняв голову и улыбнувшись.

— Каков этот Милый друг, а? — подбросил я, словно речь шла о нашем общем знакомом.

— Такой же, как большинство мужчин, — бесстрастно ответила она.

— Вы считаете, что большинство мужчин такие?

— Да. Я так считаю.

Незнакомка снова склонилась над книгой.

Эта её самоуверенность больше всего раздражала меня.

— Это плохо говорит о большинстве ваших знакомых, но не о большинстве мужчин. Большинство мужчин! Да вы разве их знаете?

Она не соблаговолила ответить и продолжала читать.

— В сущности, вы, возможно, и правы. Даже это бесспорно, что вы правы, поскольку речь идёт об известном обществе. Об обществе, где каждый стремится отхватить что-то и подняться повыше. В этом обществе женщины, разумеется, лишь средство для достижения успеха, как и всё остальное.

Я профилософствовал ещё немного в том же духе, уверенный, впрочем, что девушка не слушает меня. Но она снова подняла глаза и, внимательно посмотрев на меня, спросила:

— А какое другое общество существует? Вы говорите о нашем обществе так, словно существует какое-то иное.

— Конечно, существует. И я даже считаю, что в один прекрасный день всё общество станет иным, а алчность и эгоизм будут выставлены в музее с пояснительными надписями.

— Когда это произойдёт? Через год? Через два?

— О, не беспокойтесь. Не верю, что это произойдёт так скоро. Состоянию ваших родителей в данный момент ничто не угрожает.

Она только иронически улыбнулась и заметила:

— Меня не беспокоит состояние моих родителей, но не интересуют и события далёкого прошлого. Мы-то живём в настоящее время, не так ли?

И она снова углубилась в книгу.

В Лидо мы вместе сели в автобус. Но, когда у входа на пляж я пропустил её вперёд, она отрицательно покачала головой и собралась идти дальше.

— Вы не идёте на пляж? Сели бы опять там, в конце. Там всегда есть свободные места.

— Сейчас не могу. Может быть, приду позднее.

«Твоё дело, — сказал я про себя и направился к кассе. — Меня интересует море, а не ты. А море, полагаю, на месте»

Я расположился, как и в предыдущие дни, в конце пляжа Несколько ниже лежал Старик с шоколадными складками. Он теперь приходил всегда один, наверно, сумел как следует напугать жену йодными испарениями.

Я почти не загорал, потому что успел сгореть, и больше находился в воде. Девушки всё не было. Я решил пройтись вдоль мокрой полосы прибоя. Песок под ногами был твёрдым и прохладным. Белые пенистые волны лизали ноги, потом отступали, и я чувствовал, как вместе с ними песчинки ускользают у меня из-под ног. Пляж, как всегда, был усеян человеческими телами. Люди безучастно и безразлично смотрели на меня. Наверно, я довольно долго шёл так, когда вдруг увидел мою незнакомку. Она сидела возле моря, обхватив руками колени. Девушка тоже заметила меня.

«Значит, скрываешься? Прекрасно, тогда иди ко всем чертям».

Я собирался пройти мимо, но она не сводила с меня взгляда, а её глаза смеялись, хотя лицо и оставалось безучастным.

— Скажите на милость, — сказал я. — Вы выбрали лучшее место. Я хочу сказать, место, где меня нет.

— Места выбираю не я. Это делает мальчик. Для меня все места одинаковы.

Мне стоило бы почувствовать себя задетым тем, что она избегает меня. Нужно было обидеться на безразличие этого «все места одинаковы». Вообще надо было пройти мимо, но я сел рядом с ней, испытывая беспричинную глупую радость.

— Кончили читать книгу? — спросил я, чтобы сказать что-то.

Девушка кивнула в сторону зонта у себя за спиной:

— Могу дать её вам, если хотите. Я уже прочла.

— Благодарю покорно. У меня нет ни малейшего желания заниматься сейчас вашим Милым другом?

— Почему моим?

— Потому что такими вы представляете себе мужчин. А я предпочитаю обыкновенных людей.

— А каков обыкновенный человек, по-вашему?

— Каков? — я пожал плечами, затрудняясь с ответом. — Такой… как я, например.

— А вы какой?

«Сейчас я не стану объяснять тебе, какой я. Не обязан».

— Скажите же! Какой же он ваш обыкновенный человек?

В её словах не было ни настойчивости, ни особенного любопытства. Она просто посмеивалась.

— Я не могу привести вам точное определение. Знаю только, что, когда обыкновенный человек обращает внимание на женщину, он делает это оттого, что полюбил её, а всё остальное для него не имеет никакого значения. Речь идёт о настоящих отношениях, разумеется, а не о мелком флирте.

— Ах, да: великая любовь, — заметила она и многозначительно покачала головой. — Значит, для вас обыкновенный человек не герой Мопассана, а герой кинороманов. В них всегда рассказывается о великой любви. Не могу понять, почему вы тогда презираете их.

— Оставьте вы кинороманы! Это глупости. Слова там действительно о любви, но, в сущности, всё вертится вокруг денег. Кавалер не только ужасно влюблён, но и красив, и не только красив, но и богат. Или если он случайно не богат, то у женщины богатства хватит на двоих.

— В таком случае давайте выкупаемся, если вы не имеете ничего против.

Мои рассуждения явно не занимали её.

Девушка встала. Я украдкой смотрел на это стройное красивое тело, совершенное, как античный мрамор. Оно было недоступным в своём совершенстве, и вся она казалась мне недоступной, её нецелованные губы вряд ли кто-нибудь мог поцеловать, а спокойствие ясных глаз не могла замутить похоть.

— Ну как, вы идёте? Для вас солнце не очень-то полезно.

Кожа у меня действительно сгорела, и я смущённо подумал, что с такой кожей, покрытой красными пятнами, я вряд ли могу быть приличным кавалером для неё.

Мы плавали довольно долго и вылезли на берег возле моего зонта. Старик лежал на своём месте. Когда мы проходили мимо него, он приподнялся и с подчёркнутой учтивостью поклонился женщине. Она сделала вид, что не заметила его.

— Давайте сядем в тени, — предложил я и показал на зонт.

— Сколько сейчас времени?

Я ответил.

— Поздно. На сегодня хватит.

— В таком случае мы могли бы вместе пообедать.

Она посмотрела на меня, словно удивляясь такому бессмысленному упорству. Это снова разозлило меня:

— Если вам не неприятно, разумеется…

Старик сидел к нам вполоборота, и по всему было видно, что прислушивался к разговору. Девушка бросила взгляд в его сторону, потом снова посмотрела на меня и кивнула головой: