В конце пляжа, где ещё оставались свободные места, паренёк раскрыл зонт и воткнул его в песок. Я вошёл в море. Меня всего пронизал холод, вода показалась вдруг более тёмной и холодной. Тяжёлыми неловкими шагами я торопился достичь глубины, потом нырнул и повис в холодном зеленоватом полумраке между поверхностью и дном, пока в ушах не начала звенеть кровь и вода не вытолкнула меня наверх.

Под голубым зонтом был расстелен матрас, но я оттащил его в сторону и лёг на тёплый песок, который охватывает тебя своими шершавыми ладонями, впитывает в себя капли воды и утомление. Я всей грудью жадно вдыхал солёный морской воздух. Потом этот воздух вдруг стал густым и неприятным, от каких-то тяжёлых духов. Где-то ниже, между тем местом, где я лежал, и морем, расположились люди. Я не видел их, но слышал голоса. Женский голос был капризным, тонким, часто прерывался из-за учащённого дыхания; мужской был ленивым и хрипловатым.

— Может быть, нам всё же не нужно было выходить, — говорила женщина. — Хоть я и в тени, но жара плохо на меня действует.

— И я тебе то же говорил. Зачем выходить, когда такое пекло, тем более с твоим сердцем и твоими нервами.

— Ты всегда цепляешься за мои нервы. Если послушать тебя, можно подумать, что твоя жена — сумасшедшая. Мои нервы, мои нервы…

— Почему ты раздражаешься… — огорчённо выдохнул мужчина. — Согласен — твои нервы в чудесном состоянии, только не раздражайся.

— Я не говорю, что в чудесном, — недовольно ответила женщина. — Но я и не сумасшедшая, как ты хочешь меня представить.

— Я ничего не хочу, кроме того, чтобы ты перестала раздражаться.

— Если хочешь знать, ты виноват в том, что у меня расшатаны нервы. Думаю, что излишне напоминать тебе об этом!

— Совершенно излишне.

— Именно поэтому я прошу тебя оставить в покое мои нервы.

Мужчина ничего не ответил, только снова тяжело вздохнул.

— Может быть, и в самом деле не стоило выходить, — опять начала женщина после минутного молчания. — Я чувствую, что жара плохо действует на меня.

Мужчина ничего не ответил.

— Тебе, разумеется, это безразлично.

Ответа не последовало и на этот раз.

— Нет, тебе, конечно, не безразлично. Ты рад. Просто рад, что твоя жена мучается.

Её голос стал плаксивым.

— Послушай, разве не я советовал тебе не выходить? Зачем сейчас эти упрёки?

— Да, но я считала, что в тени будет хорошо.

— Тень… Какое значение имеет тень! Всё дело в йоде. Воздух полон йода, и поэтому ты чувствуешь удушье.

Женщина шумно вдохнула воздух, словно её и в самом деле что-то душило.

— Лучше всего я вернусь, — томно сказала она немного погодя.

И, поскольку её муж молчал, добавила:

— Тебе, разумеется, и в голову не приходит пойти со мной.

— Только не это! Прошу тебя, только не это! Всю ночь до зари проторчал с тобой в казино, где ты сорила деньгами, а сейчас, едва разделся, снова одеваться, это уже…

— Хватит. Другого я от тебя и не ожидала. Придётся, как всегда, идти одной.

Но она не сразу встала, и они ещё некоторое время разговаривали. Потом женщина выразила предположение, что в буфете, возможно, прохладнее. Муж считал, что никакой разницы нет. Тогда она встала и пошла. Сквозь полуприкрытые ресницы я видел её крупное расплывшееся тело и такое же расплывшееся стареющее лицо, блестящее и жирное от крема.

— Прошу тебя, скажи Роберту, чтобы вернулся после того, как отвезёт тебя, — прокричал ей вслед муж.

Я снова закрыл глаза и перевернулся на другой бок. Воздух опять стал прохладным и чистым, и это напомнило мне о тени каюты и о незнакомке с пароходика.

Она, конечно, принадлежит к тому же кругу, что и те, которые лежат вокруг меня. Платье с розовой вышивкой, сумка с бамбуковой ручкой, элегантные туфли — всё это стоит денег. Но красноречивее любых платьев были её манеры. Надменная замкнутость, умение сразу поставить тебя на место. Выше простых смертных… как сказал старичок.

Воспоминание об этой женщине, упивающейся своей красотой, продолжало раздражать меня. Читает кинороманы и кичится своей эрудицией и изысканным видом. Я про себя отругал её, а потом раздражение прошло, и я решил думать о чём-нибудь другом.

«Пусть идёт ко всем чертям», — сказал я себе, открыл глаза и увидел её. Она сидела в нескольких метрах от меня, обхватив руками колени, и смотрела на паренька, который тащил зонт и прочие вещи. Её тело, покрытое ровным золотистым загаром, было упругим и подтянутым, но не мускулистым, как это бывает у спортсменок. Оно было закруглённым и стройным одновременно, плавно изогнутым и гармоничным, как мелодия.

Паренёк установил зонт, расстелил под ним матрас и ушёл. Женщина осталась сидеть там, где сидела. Она, естественно, видела меня, человек всегда присматривается к своим соседям, но держалась так, словно была наедине с песком и солнцем.

«Дурак я, что кошусь на тебя. Но больше я не доставлю тебе этого удовольствия.»

Я сидел, почти демонстративно отвернувшись, и не смотрел в её сторону. Только время от времени украдкой бросал взгляды в сторону незнакомки, чтобы увидеть, какой эффект производит моё безразличное поведение.

Теперь я мог наблюдать и за мужчиной с ленивым хрипловатым голосом. Его редкие, заботливо напомаженные волосы, серые подстриженные усики и малиновые плавки выдавали желание казаться молодым. А в его возрасте это уже нелегко. Шоколадное холёное тело на первый взгляд казалось крепким, но под мышками и на спине уже собирались предательские старческие складки. Годы наложили свой неумолимый отпечаток и на гладко выбритые щёки, а под глазами темнели мешки, делающие взгляд мужчины тяжёлым и суровым, какими бывают взгляды святых на старых иконах.

Мужчина повернулся грудью к солнцу, и это позволило ему рассматривать незнакомку, не выдавая себя. Впрочем, она обращала на него ровно столько же внимания, сколько и на меня, и по крайней мере это было утешительно.

Погревшись на солнце, женщина встала и пошла к морю. Шла она медленно, неторопливо, и можно было подумать, что она нарочно подчёркивает грациозность своего тела, если бы не её полное безразличие к окружающим.

Мужчина поспешил повернуться спиной к солнцу, поскольку смотреть ему теперь было в том направлении не на что. Но и на море не было ничего интересного. Незнакомка прекрасно плавала, и вскоре виднелась только её розовая шапочка, которая становилась всё меньше и меньше.

Прошло немало времени, пока женщина снова оказалась на берегу. Она вернулась под свой зонт, накинула дорогой махровый халат. Пока она вытирала лицо, халат сполз с её плеч и упал на песок.

«Нужно бы встать и поднять его», — сказал я себе, но толстяк опередил меня. Девушка приняла халат из его рук к поблагодарила чем-то вроде улыбки. Старик, с этого момента я прозвал его Стариком, остался под её зонтом и завёл разговор о воде — тёплая она или холодная. Незнакомка ответила что вода приятная.

— Я так и думал, — заявил мужчина. — Какой чудесный день, не правда ли?

— Действительно, чудесный.

«Он тоже говорит тебе всякие плоскости о погоде, но ему ты отвечаешь. Видно, оттого, что он поднял твой халат. Большое дело.»

Они продолжали обмениваться пустыми фразами, и Старик вовсе не собирался возвращаться на место. Женщина оставалась всё такой же сдержанной, в её голосе не чувствовалось особого энтузиазма, но во всяком случае она отвечала.

Я вошёл в воду. Издали мне было видно, как Старик протянул незнакомке бинокль, показывая что-то на горизонте. На его руке блестели массивные золотые часы-браслет. Повернувшись спиной к берегу, я поплыл.

Плавал я долго, а когда вышел, ни незнакомки, ни Старика не было. Увидел я их немного позднее. Одетые, они поднимались вместе по лестнице, ведущей к ресторану.

Полежав ещё немного, я оделся и пошёл к отелю. Меню висело возле входа. Цены были такими, что я заколебался.

«Зачем ты пойдёшь туда? Чтобы поесть или чтобы созерцать тех двоих? Если для того, чтобы поесть, ты ошибся дверью».