Леон давно уже дёргал за шнур звонка, а Клод всё не мог тронуться с места. Вокруг сновали автомашины, обгоняли его, резко заворачивали перед самым его носом, преграждая автобусу дорогу. Они не соблюдали осторожности, это ему следовало беречь их. Наконец он выбрал удобный момент и дал газ, но в это время большой зелёный «кадиллак» обогнал его и втиснулся между ним и машиной, за которой он хотел было пристроиться. Клод резко затормозил. Автобус затрясся, словно упёрся в стену, и замер в нескольких сантиметрах от «кадиллака». В тот же миг поток снова застыл. Клод высунулся из окна:

— Эй, ты, хитрец! Повезло тебе, что я ещё не разогнался. Иначе и от тебя, и от твоего поганого лимузина одно мокрое место осталось бы!

В машине сидел молодой мужчина с подпухшим нахальным лицом. Рядом с ним — женщина в белом манто. Мужчина безразлично смотрел перед собой, словно ругань не имела к нему ни малейшего отношения.

«Я тебя проучу, жирный боров!» — подумал Клод. Он изо всех сил налёг на руль и на месте повернул колёса. Как только колонна придёт в движение, он объедет «кадиллак» и покажет ему спину. Шофёр смотрел на пару в зелёном автомобиле, и в нём поднималось раздражение. «Делают вид, что не замечают меня, аристократы! Порядочные, изысканные люди не обращают внимания на разную шоферню!»

Женщина, указывая на что-то, капризно махнула белой перчаткой. Мужчина слегка наклонился к ней, чтобы расслышать вопрос. Они никуда не торопятся. Ни на работу, ни домой. Наверно, направляются на Монмартр — погулять или потанцевать. И всё же лезут вперёд. Не могут ждать. А Клод может, как и те восемьдесят человек, что толкутся за его спиной. Простолюдины могут и подождать.

Передние ряды задвигались. Клод держал ногу на педали, готовый в любой момент устремиться вперёд. В то мгновение, когда две машины слева тронулись, тронулся и он. «Кадиллак» на секунду замешкался, и этого было достаточно. Клод ловко вырулил автобус и преградил ему путь. «Будете плестись у меня в хвосте, аристократы!»

Поток набирал ход. Автобус прогромыхал по тёмному и гулкому туннелю под мостом, и в окно снова хлынул свет — впереди тянулась Барбес. Здесь движение было уже довольно оживлённым. Клоду очень часто удавалось почти без задержек добираться до Шато Руж и «отыгрывать» хотя бы несколько минут. Наверно, удастся и сейчас.

Он дал газ и включил третью скорость. Но в это время его опять обогнали. Всё тот же зелёный, кадиллак. Жирный боров, видимо, решил показать класс в маневрировании. Обогнав автобус, «кадиллак» стал двигаться вызывающе медленно, вынуждая Клода тоже сбавить скорость. Шофёр испытывал непреодолимое желание выпихнуть нахала куда-нибудь на тротуар вместе с обломками его лимузина. Чтобы утолить раздражение, он нажал на клаксон, хотя это и было запрещено. От резкого гудка «кадиллак» рванулся было вперёд, но тут же сбавил скорость. Молодой мужчина выглянул в окно и нагло посмотрел на Клода: будешь знать в другой раз!

Это было уж слишком. Шофёр, не снимая ноги с педали, в свою очередь тоже высунулся из окна и, силясь перекрыть голосом шум двигателя, крикнул:

— Слушай, ты, грязная свинья, сын шлюхи и бандита! Ты мне заплатишь за эти трюки, попадись мне только! Я с тобой так поговорю, будешь потом в больнице припухать, паршивый буржуй!

На углу автобус опять встал, прикованный к месту красным светом. «Кадиллак» унёсся вперёд. Но Клод продолжал ругаться — всё громче и ожесточённее, хотя и знал, что его никто не слышит. Он сидел один в своей кабине среди грохота и кричал, изощряясь в сквернословии, до тех пор, пока не обессилел.

На душе у него полегчало. Раздражение прошло. Остались лишь усталость и тошнота. Он провёл ладонями по лицу, потом откинулся назад и уронил руки. Нужно досчитать до восьми, нет, до десяти, и снова вспыхнет зелёный свет. Клод начал медленно считать про себя. Зелёный свет и в самом деле зажёгся. Но эта игра уже не доставляла ему удовольствия. Во-первых, он настолько привык к светофорам, что почти всегда «выигрывал». А во-вторых, ему уже не на что было загадывать. Раньше он загадывал на что-нибудь, связанное с Жаклин. Например, найдут ли они в течение одного месяца квартиру.

Автобус снова тронулся. Скоро Леон пропоёт:

— Шато Руж!..

Но Леон ничего не пропел. Наверно, проворонил из-за возни с пассажирами. Клод услышал только его сигнал. «Вместо того, чтобы трезвонить, был бы попроворнее, — буркнул вполголоса Клод. — Теперь жди-дожидайся».

Улицы подползали к Шато Руж с шести сторон, и всё вокруг было забито легковыми машинами и грузовиками. Видимо колонна с рю Кюстин не остановилась вовремя и теперь перекрыла движение. Двое полицейских с искажёнными от крика лицами протискивались между машинами, гневно размахивая руками. На рю Пуле давно вспыхнул зелёный свет, но автомашины не могли тронуться с места. Кто-то, потеряв терпение, загудел. Его примеру последовали остальные, и вскоре вся рю Пуле верещала десятками голосов — тонких грубых, пронзительных, басистых. В следующее мгновение загудела и рю Дежан, за ней бульвар Орнано, потом все шесть улиц разом. Полицейские яростно размахивали дубинками, из машин выглядывали разгорячённые лица. На балконы соседних домов высыпали люди.

Рёв клаксонов становился всё более пронзительным. Словно в этом нестерпимом металлическом вое город изливал накопившееся за день раздражение. Каждый, кто был почему-либо зол, мог в общей суматохе извергать ругательства. Люди, на которых никто никогда не обращал внимания, с жаром бросались в эту заваруху, чтобы помочь, дать совет почувствовать на миг, что и они представляют из себя что-то Отупевшие от однообразия домашние хозяйки высовывались из окон, чтобы увидеть, чем всё это кончится, и втайне надеялись, что конец наступит нескоро. Такая грандиозная пробка всё же лучше, чем ничего.

Клод продолжал сидеть в своей кабине, облокотившись на руль. Когда-то он тоже принимал участие в таких заварухах ругался, наставлял. Но это было давно. Сейчас он просто наблюдал за происходящим и думал о том, каким образом пробка рассосётся.

И вдруг ему показалось странным сидеть вот так и чувствовать себя одиноким среди бурлящего людского моря. По всему перекрёстку заливались свистки, носилась ругань, показывались одно за другим сотни человеческих лиц, а Клод оставался одиноким, более одиноким, чем Робинзон на своём острове. Его охватило нелепое ощущение нереальности происходящего: высокие закопчённые фасады угловых здании, беспорядочное скопище машин и пешеходов, вой гудков — может быть, ничего такого не было и всё это лишь плод его воображения? Может быть, открыв глаза, он увидит, как после сна, свою мать с добрым усталым лицом, склонившимся над его кроватью?

— Вставай, Клод, вставай, мой мальчик, опоздаешь в школу…

Ему показалось, что он улавливает лёгкий полузабытый запах поджаренного хлеба и свежезаваренного чая. Ободряющие струи холодной воды, завтрак, игра с кошкой. Кошка в сущности, была котом, но его назвали почему-то Марго, и он безропотно носил женское имя.

— Боже мой, оставь животное в покое, опоздаешь.

— Хорошо, иду. Дай мне только два су.

— Какие два су?

— На булочку, я съем её на большой перемене.

— Откуда же я их возьму? Ты же знаешь, что мы небогаты.

Но и без булочек можно было прожить. Школа придавала ему уверенности. Раз тебя заставляют учиться, значит, ты нужен, значит, где-то ждут тебя. Где точно, Клод не знал, да это и не интересовало его. Лично он предпочитал бы стать ковбоем или хотя бы индейцем.

Шофёр растёр ладонями веки и выпрямился. Мрачные здания зловещими громадами нависали над ним. Нет, это не было сном, сном были воспоминания детства.

К противоположному углу с трудом пробился крытый грузовичок. Из него высыпались полицейские под руководством комиссара в фуражке с белыми кантами.

«Посмотрим, что они сделают».

Пока полицейские сновали между машинами и усмиряли водителей угрозами и штрафами, комиссар встал на перекрёстке и, резко махая рукой, принялся отдавать какие-то распоряжения.