Шторм стоял у дверей, неподвижный, как каменная глыба.

— Провались ты сквозь землю! Вместе со своими нравоучениями и любовью! Катись отсюда, ты мне не нужен. Мне никто не нужен! Я смогу сделать всё это сама, без тебя! Я уничтожу Холла! Я вырежу весь город, если будет нужно! Я получу то, чего так желаю, ясно тебе?

Я и моргнуть не успела, как Шторм оказался рядом. Только дёрнулась в сторону, он схватил меня за волосы и крепко прижал к себе. Я чувствовала, как бешено колотится его сердце. Моё колотилось так же. Шторм схватил меня так крепко, что перехватило дыхание, а потом впился губами в мои губы. Я даже понять ничего не успела. Одно мгновение. Удар сердца. Ещё один. И вот уже я отлетаю к стене и встречаю холодные камни спиной.

— Если передумаешь — ты знаешь, где меня искать, — бросил Шторм и вышел из подвала. Раздался щелчок поворачиваемого ключа.

Я закричала, точнее, заорала как раненый зверь, пытаясь в одном крике выплеснуть всю ярость, злость и ненависть, переполнявшие меня.

Этот сукин сын запер меня в комнате, а сам ушел. "Знаешь, где меня искать!" Мне совершенно нечего делать, только искать его! Я убью Холла. Я уничтожу его медленно, наслаждаясь каждым мгновением своей мести. Я убью его, чего бы мне это ни стоило! А потом примусь за Шторма.

Открыть дверь оказалось тяжело. У меня не было силы Одноглазого, чтобы вышибить её плечом. Я долго ковыряла дерево кинжалом и вышла из погреба затемно. Как только мне это удалось, я тут же кинулась к конюшне. В голове промелькнула шальная мысль о том, что ганарец мог уговорить лошадей вообще не слушаться меня. Конечно, это было смешно и глупо, но ясно мыслить всё ещё мешал гнев. Я вскочила на жеребца, едва не запуталась в юбках — но всё же уселась в мужское седло и понеслась к убежищу. Надеяться на то, что я смогу опередить Шторма, было глупо, но признать своё поражение так просто я не могла.

Пещера была пуста. Шторм забрал младшего Рейлея и исчез. Головорезы, которых он нанял, чтобы охранять пленника, тоже исчезли. Естественно, зачем им было меня дожидаться?

Я села на камень у входа и громко выругалась. Ганарец не посвятил меня в свои планы. Конечно, я не думала, что он отправится к страже и расскажет о том, что леди Гиана похитила сына бургомистра и собиралась вернуть его отцу по частям. Но Шторм мог просто отпустить мальчишку, а тот, как только доберётся до города, тут же сообщит о своих похитителях куда нужно. Он, конечно, не видел меня, но слышал мой голос и обрывки разговоров. Откуда мне знать, что известно этому мальчонке?

Всё рушилось. Все планы и замыслы рассыпались как карточный домик из-за вожжи, попавшей под хвост ганарцу.

Злость требовала выхода. Я изрезала ни в чём не повинный ясень, а он только шелестел листами. Ножи втыкались в гладкую, сероватую кору, обнажая в разрезах светлое дерево. В детстве, по весне, я часто пила ясеневый сок, но сейчас это воспоминание вызывало лишь раздражение.

Шторм, чтобы он провалился! Как он мог так меня подставить? Я не была уверена, что стоит возвращаться домой — может быть, там меня уже ждёт отряд до зубов вооруженной стражи. А ведь там остались новые, недавно выкованные кузнецом ножи, часть золота Марены и даже бельё. Хорошо, что я взяла нормального коня, а не эту апатичную кобылку, положенную мне по статусу.

Так или иначе, но попадаться страже в руки я не собиралась, ровно как и оставлять им таким трудом добытые сокровища.

Немного успокоившись, я вернулась в пещеру и переоделась. В брюках, рубашке и жилете было гораздо удобнее, чем в бесчисленных юбках. Ещё раз пересчитала ножи — всего шесть. Слишком мало даже для небольшой схватки — значит, их нужно было избегать.

Я направилась в город. Стараясь привлекать как можно меньше внимания пронеслась по нижнему Тириту и добралась до верхнего — обиталища знати и богатеев. Ничего подозрительного у дома не наблюдалось — я спешилась, привязала коня в небольшом переулке на задворках, и вернулась ко входу. Проскользнуть мимо слуг оказалось не так уж сложно — они все собрались на кухне и сосредоточенно что-то обсуждали. Уж не возвращение ли сынка Рейлея? Я быстро поднялась на второй этаж и начала собирать необходимые вещи. Часть драгоценностей была закопана в дальнем углу сада, но самым главным для меня было забрать ножи. Без них я чувствовала себя голой. Оружие было спрятано в длинной шкатулке с драгоценностями. Прислуге было запрещено прикасаться к этому ларцу, да и слуги не дураки — прекрасно понимали, что если, упаси Боги, что-то пропадёт — им не сносить головы.

Вооружившись, я побросала необходимые вещи в рюкзак, и уже потянула руку к дверям когда на лестнице раздались шаги. Времени на размышления было мало, всё, что пришло мне в голову — открыть окно и повиснуть на ветвях тополя, покрытых свежей зеленью. Привычка тщательно анализировать пространство, в котором оказываешься, сослужила мне добрую службу. Я точно знала, что если перемещусь чуть вправо и обопрусь на ствол, широкая ветка впереди скроет меня с головой. Раньше я не раз жалела, что попасть по этому тополю в спальню было невозможно — ствол был слишком гладким и ветви начинались слишком высоко, чтобы забраться на дерево незамеченной. Выходить из дома этим путём тоже было опасно — слишком высоко прыгать.

В спальню вошла худенькая девица, которая почти месяц назад неслась через весь дом, чтобы сообщить, что привезли Шторма. Мне всегда казалось, что она неравнодушна к ганарцу. При одном воспоминании о нём я так стиснула зубы, что едва не откусила себе язык. Прислужница взялась перестилать постель, на ночь глядя.

— Ты хозяйку не видела? — с этим вопросом в дверях возникла сгорбленная ключница, сама похожая на старый, проржавелый ключ.

— Она куда-то унеслась верхом. Одна! Конюх говорит, мол ещё и в мужицком седле! Совсем стыд потеряла!

— Суматошный день. Кто-то изрезал дверь к винному погребу. Нужно стражников вызвать!

— Ой, а может не надо полицаев? Пусть хоть госпожа сначала вернётся…

— Вернётся — и чего? Опекун её ещё днём куда-то укатил, сама она исчезла. Грицко говорит, что в погребе сегодня кто-то кричал. Не иначе как кикиморы беду накликивают!

— Грицко вечно напьётся дешевой браги, вот и слышится ему всякая ерунда. Он давеча рассказывал, что ему безымень являлся. А перед этим рассказывал, что мол Белую Бабу видел прямо у наших ворот. Как раз когда господин Хельди хворал. Грицко тогда ещё всё сетовал, что над воротами косу не повесили, чтобы от Белой Бабы защититься. Можжевельника тут же целую охапку притащил. Когда господин выздоровел, Грицко хвастал, что это его заслуга. Мол, это он можжевельником своим Белую Бабу в дом не пустил. Врёт всё!

— А если нет? — ключница сплела пальцы в охранный знак и прошептала какую-то молитву. — Чует моё сердце, не к добру это всё. Я однажды краем уха слышала, как Хельди леди Гиану меж собой назвал.

— И как?

— Сирин! Сирин — Вещица, душа неприкаянная, что с небес на землю явилась людей смущать! Ох, не хотела я в этот дом служить идти, ох, не хотела. Чувствую — не люди нас тут в услужение взяли. Сама подумай, разве это дело, чтобы благородная дама сама мылась и сама себе прислуживала? Перья у неё под платьем, перья! То-то и прячется она так от глаз людских!

— Неужто и правда! — служанка всплеснула руками и тоже зашептала молитву.

— Не к добру всё, ох не к добру. Сегодня бургомистрова сынка нашли. И знаешь что? Не помнит ничего! Как память отшибло начисто! Дознаватели с ним и так и так, лекари говорят испужали мальца сильно, может, вспомнит что через время. Но ты подумай, где же он был, раз не помнит ничего?

— Неужели там, у самого Кродо?

— То-то и оно. Тот, кто на зачарованный остров попадёт, память теряет от пения чудного. А кто поёт там? Алконост да Сирин. Полудевы-полуптицы. Сердцем чую, не к добру хозяйка исчезла, не к добру.

Я едва не свалилась с ветки. Северная старуха каким-то образом догадалась, что я замешана в похищении Новио. Пусть любой стражник или дознаватель её с такими аргументами на смех поднимет, но мало ли? На мысль она может натолкнуть, а там уж сколько верёвочке не виться.