Мой диабетический стаж — 18 лет. Совершеннолетний.

Он совсем не мешает тебе жить. До поры до времени.

Говорят, самое опасное в диабете — осложнения (ноги, глаза и почки). Все так. Но гораздо труднее — система жизни с ним в мире. Лабиринт контор. Клетка невыносимости ожидания.

Ночью в палате почти всегда никто не спит. Говорят.

Темно. Через стекленную дверь желтеет освещенный коридор. Лиц не видно. Потому ты можешь говорить, что хочешь. Можешь сказать, кого ты любишь, ненавидишь, чего боишься.

— Здесь хорошо. В Морозовской — решетки на окнах. Еду отбирают, а потом выдают по графику. Постоянно обыскивают тумбочки.

— А я люблю Нинку из седьмой палаты. Как думаешь диабетикам можно?

— Мы прятали еду на козырьке, на улице. В туалете было окошко, и оно легко открывалось. Там висели наши мешки с хавчиком.

— Наверное, можно. Хотя дети тоже могут заболеть.

— Диабет — не страшно. Жить можно.

— А ты диабетическую стопу видел?

— Нет, тут отлично. Врачи все чистые, добрые. Койки не скрипят. А там, как в тюрьме.

— Нина — красивая.

— Завтра будем сахар гонять?

— А можно с вами?

— Давай. После завтрака. По лестнице поносимся.

— Главное не загиповать, как сегодня.

— Да.

— Слушай, Лех, а ты откуда?

— С Перми. А ты?

— Пензы. Я тут под матрацем нашел телефон, тоже пензенский.

— Позвони.

— Сегодня сказали, что через четыре дня выпишут.

— Везет.

Неожиданно талончик падает на зеленую плитку. Я наклоняюсь и рассыпаю все бумаги. Мой сегодняшний день по кабинетам и по часам.

То, что было у хирурга, я рассказал. Уролог — милый дядя — долго меня не держал и ничего не спрашивал. Теперь моя цель — лор.

Передо мной четыре человека, за мной 2. Кабинет находится рядом с туалетом. Туда периодически кто-то заходит. Когда дверь открывается, облачко спертого запаха медленно выползает в коридор. Зажмите нос!

Ирония судьбы — сейчас вам его будут проверять. Или не будут. Зависит: а) от настроения доктора; б) от индивидуальных качеств пациента; в) от общего количества очередников.

Зажмите нос! Это разминка. Самопроверка.

Лор спросила меня:

— Есть жалобы какие?

— Нет.

Вопрос и ответ имеют значение только для бумаги. Мое пребывание в кабинете не превышает 3 минут.

В поликлинике объективны только анализы. Показания сахара в крови, глюкозы в моче, содержание там же белка, кетоновых тел и всякого такого, флюорография, наконец.

Хотя… знаете ли.

Иногда листки анализов мне пишет мама, фельдшер-лаборант в прошлом.

Если вы хотите объективности знаний о вашем организме, то первое, что вам нужно, — это направление от доктора. Вы приходите с ним в дореволюционное домишко где-то в лесу. Там всегда есть люди. Возможно, даже ночью, хотя не проверял. Если у вас моча, проходите в окошечко справа, если кровь на сахар — прямо, все остальное — слева.

Возле окошечка всегда капли. Чья-то внутренняя сущность. Будьте внимательны: не положите туда направление, самим потом будет неприятно. Лаборанты справа и слева не знают, что такое ланцет. Они прокалывают пальцы так называемыми копьями. Больно. Крепко жмут пальцы. Больно.

Когда вам двадцать, а вокруг одни старики, вам не по себе.

Когда вам двадцать, а выглядите вы на шестнадцать, все обращаются к вам на «ты» без уважения.

Когда вам двадцать, восемнадцать из которых диабетические, некоторые ваши дни проходят в очередях.

Старики, резкое «ты» и очереди. Это диабет. Сахарная болезнь.

В больнице многих ребят забирали на выходные домой. В нашей, 9-той, палате оставался только один парень. Он был из Екатеринбурга.

Отделение пустело. Тоска сыпалась со стен, светилась на сестринском посту и молчала безлюдностью.

Я уходил с отцом. Пока медсестра открывала замок, я оглянулся на него. Он шел по коридору и глядел на нас, троих у двери.

— Привези мне чего-нибудь, — хотел, наверное, сказать он. Но не сказал ничего. Я понял.

Он не знал, что такое гостинцы из дома. Здесь он был один.

Я привез ему мандарины и яблоки. А ещё минералку.

Из дневника:

«Спал хорошо. Сон помню: я читал огромный фолиант. На одной странице были догматы и философия буддизма, на другой — Евангелие. Так все чередовалось. Я читал, и чей-то голос спросил: как ты можешь читать это?

На прощание я обнял маму. Сам. Обнял и сказал, чтобы она не волновалась. Я знаю, что совсем скоро это одиночество превратится в пытку. Без причины. Я знаю. Но это хорошо.

Я знаю: поганое чувство ждать того, кто не придет. Не сядет с тобой за стол, не скажет ничего. Так рождаются слезы.

Слушаю Joy Division «Love will Tear Us Apart».

Любовь порвет нас на части, на куски. В клочки. Again.

За окном — жара. Солнце разливается, скользит по дорогам, деревьям, домам и лужам, отражаясь в них игривым огнем. Желтизна мира. Жара жизни. Мое одиночество в ожидании К.

Любовь порвет меня на куски. Это не лечится, как диабет. Но так можно жить, как с диабетом. Свыкаешься. Делаешь укол.

Если приписывать диабету какой-то цвет, то им будет — желтый.

Если приписывать любви какой-то цвет, то им будет коричнево-зеленый, как глаза К. Она разорвет меня.

Мой кусок останется там. А другой зашагает дальше. Уверенно. Со шприц ручкой в кармане. Когда почувствуешь, что вдыхаешь пыль, сделай укол. Когда почувствуешь, что в глазах все расплывается, сделай укол. Когда почувствуешь, что один, сделай два укола — короткий и длинный. Хумалог и Хумулин НПХ. Последний можешь обменять на Лантус, будет ещё легче.

Задача каждого растворится в мире, раздать себя по кускам.

Как…

Задача каждого — раздавать, чтобы вернуться. Потом.

Это зерна. Наш посев. И наш урожай.

Вернись!..»

— Посоветовавшись, мы решили с этого года дать тебе третью группу. Тебе скоро устраиваться на работу, а вторая группа — не рабочая. Могут быть проблемы.

— Я уже работаю. Пока никто мне никаких замечаний не делал.

— Ну все же. Льготы у тебя сохранятся. Пенсия будет рублей на 200 поменьше. Это все для тебя же, пойми. Диабет у тебя компенсированный. Жалоб, как ты говоришь, у тебя нет. Будут ухудшения, дадим снова вторую.

Процентщица с глазами Люцифера.

Жалоб нет.

Жалоб нет.

Жалоб нет.

Вывод?

Пенсию сократили на 500 рублей. Это — моя неделя жизни. Для студента — очень много.

Наверное, людям, которые заболели лет в 15, ещё хуже.

Первое твое желание просто его не замечать. Это проявляется в том, что сначала ты забываешь делать уколы, потом у тебя ухудшается зрение, может быть, мучают судороги, сердце.

Диабет — это ты.

Ты запросто ешь сладкое, конфеты, печенье, сдобы. Ешь.

Ты не веришь в диабет, ты думаешь, что все только кажется.

Но вот…

Мышцы расслабляются, и ты не можешь сжать сильно кулак. Движение — боль. После начинает ныть в животе. Организм отравлен ацетоном. Губы красные, лицо бледное.

Ты — это диабет.

Носом ты чувствуешь, как вдыхаешь мельчайшие частички пыли. Кажется, что тебя держат за глотку. В глазах все смазывается, как будто смотришь в окно во время дождя. А ещё ты постоянно хочешь в туалет.

Это — высокий сахар. Диабет кусает тебя изнутри за то, что забыл о нем. Он требует укола. Колоть надо в живот. Так инсулин усваивается быстрее.

Тогда ты понимаешь, вопросы не имеют никакого значения, а ответы важны только для бумаги. Ты с ним идешь за руку. Вы вдвоем. Навсегда.

Ты его, а он твой.