Вышел из машины перед входом в супермаркет – огромное голубоватое вздутие, похожее на живот беременной женщины. Вход был необычен, напоминал растворенное женское лоно, возбужденные выпуклости, развернутые гениталии. За выпуклыми губами чудилось сумрачное влагалище, губчатые стенки, гигантская складчатая матка. Это был вход в языческий храм, где исповедовались религия плодоношения, неутомимого совокупления, культ животворящей Богини. Великанша с голубым животом, набрякшими молочными железами, ждала многократного оплодотворения, ненасытного утоления плоти. Над входом, на стене, разбегаясь во все стороны, виднелись значки и иероглифы – то ли клинопись, то ли руны, то ли кибернетические знаки компьютерной каббалы. Стрижайло взирал на знаки, стараясь разгадать волшебные речения. Их непрочитанный храмовый смысл проникал в него, как таинственная вибрация. Возбуждала молекулы, исторгала из них едва различимые звуки, которые сливались в хорал, в языческое песнопение, в хвалу плодоносящей Богини. Настенные знаки символизировали «геном», который откликался усиленным вращением, возбужденным звучанием – предвестником озарения.

Он вошел в супермаркет. Над ним вознеслись просторные своды, выпуклые и вогнутые потолки, из которых струился нежный свет, опадали вкусные ароматы, веяли теплые ветерки. Было безлюдно, двигались мягко шелестящие эскалаторы, мерцали электронные табло. Световые указатели помогали странствию по бесконечным лабиринтам, бесчисленным этажам, плавным переходам. Из розового гигантского яйца в зеленоватый тугой пузырь. Из алого надувного кольца в пленочный золотистый небоскреб. Из черного, стянутого перепонками ангара в голубоватый, светящийся гриб.

И повсюду, в безлюдном и казавшемся бескрайним пространстве размещались товары.

Это были изделия, утолявшие человеческую тягу к комфорту, к неограниченным удобствам, неустанным наслаждениям. Были воплощением красоты, столь разнообразной и мучительно-изысканной, что в ней терялось первоначальное назначение предмета и он становился произведением искусств, объектом поклонения, религиозным атрибутом. Каждый предмет, выполняя ту или иную функцию, был бесчисленно повторен, усложнен, снабжен дополнительными свойствами, умноженными удобствами, признаками комфорта и красоты. Словно биологический вид, подвергался бесконечной эволюции, менял пластику, форму, цвет, подтверждая теорию дарвинизма, согласно которой вид, совершенствуясь, обретает все новые свойства, достигает своей вершины и, срываясь, рождает новую ветвь эволюции, отражает новое состояние Вселенной.

Эти ряды и ансамбли одного и того же, беспредельно размноженного вида свидетельствовали о неутомимом творчестве, о наличии бескорыстного художника. В гениальной мастерской избыточно и счастливо, забыв о потребителе, давно превысив все человеческие потребности, Творец создает свои шедевры.

Если это были светильники, то они покрывали все потолки и стены, создавая подобие звездного неба, где драгоценные хрустальные люстры, лампы и лампады из цветного стекла, источники лучистых потоков и волнующих мягких теней создавали космическую симфонию, порождали бесконечные формы блаженства, использовали оптику для райского ощущения счастья, утоляя ненасытность зрачков, игру сознания с мельчайшим лучиком света.

Если это была мебель, то одни только диваны подразумевали в покупателе задумчивого мудреца, ленивого сибарита, сосредоточенного дельца, сластолюбивого развратника, капризного истерика, терпеливого труженика, играющего самозабвенно ребенка, лежащего на смертном одре старика. Если эти диваны запустить на орбиту, они, подобно метеорному поясу, создадут летящее вокруг Земли кольцо, и астроном, наблюдая в подзорную трубу, увидит разнообразие шелковых мутак, кожаных подушек, парчовых обивок, тяжеловесных спинок, изящных изгибов, тигровых шкур, сафьяновых покровов, и на каждом диване будет лежать то обнаженная красавица, то дремлющий лентяй, то испускающий дух свидетель исчезнувшей эпохи.

Стрижайло испытывал опьянение, как если бы ему впрыснули легкий наркотик. Молекулы его трепетали, будто в каждую попала микроскопическая пьянящая капля. Музыка звучала, будто в душе, как в оркестровой яме, играл великолепный оркестр. Откровение приближалось. Открытие, которое он выкликал, витало здесь, под сводами, среди бесчисленного разнообразия товаров, которые не имели цены, а были предложены ему в дар щедрым и бескорыстным Творцом.

По серебристому, струящемуся эскалатору он переместился в зал, где продавались автомобили. Зал был необозрим. Озаренные мягким светом, великолепные изделия на пухлых шинах сияли лаком, драгоценными сплавами, зеркальными стеклами, отливали всеми цветами радуги.

Источали особый восхитительный запах искусственно сотворенной жизни – одухотворенного металла, обожествленной резины, очеловеченного лака, опоэтизированного пластика. Так благоухают инопланетные цветы, пленительно пахнут женщины-марсианки, распространяют влекущий головокружительный запах фантастические бабочки.

Стрижайло, в предчувствии озарения, созерцал автомобили, словно изображения богов в языческом храме, где каждый кумир по красоте и гармонии соперничал с античными статуями, был вместилищем высших представлений человечества о красоте, мироздании, мистике.

Малиновые, вишневые, темно-зеленые «бентли» напоминали лепестки фантастического соцветия. Перламутровые, бесчисленных оттенков «бугатти» были похожи на маникюр светской львицы. «Роллс-ройсы», золотые, серебряные, платиновые, были драгоценными украшениями, которые надевала на обнаженную грудь принцесса Диана. «Феррари», алые, огненно-красные, нежно-лазурные, были раковинами теплых морей, в каждой из которых таилась жемчужина. БМВ своей пластикой повторяли струнные инструменты – скрипки, виолончели, сладкозвучные арфы, от которых воздух чудесно и нежно звучал. «Мерседес-Бенц» и «астон-мартин» воспроизводили своей эстетикой совершенное оружие древности – изящные арбалеты, отшлифованные бумеранги, отточенные клинки с украшениями из серебра и кости.

«Порше» был подобием мощной, стремительной рыбы, несущейся в Мировом океане. «Ситроен» с выпученными хрустальными глазами был морским чудом, всплывающим в ионической лазури. «Мицубиси», «тойоты», «судзуки» были образцами мужской красоты – накачанных бицепсов, упругих торсов, мускулистых животов и могучих плеч. «Альфа-ромео» источали сладострастие, нежность, стремительность соития, греховность неутоленных вожделений, облеченный в красоту инстинкт смерти. «Линкольны» и «кадиллаки» были символами золотых кладовых, культа «золотого тельца», экипажами замкнутых мрачных жрецов. «Форды» и «понтиаки» были богами победы, воплощением бури и натиска, неизбежного ослепительного успеха. Джипы, внедорожники, «лендроверы» и «лендкрузеры» воплощали упорство, неутомимую деятельность, неодолимую волю. Множество других автомобилей – «опели», «пежо», «фиаты», «шкоды» – были богами в этом величественном пантеоне, покровительствовали благополучию, богатству, плодородию и плодоношению.

Отдельно ото всех, в свете аметистовых прожекторов, стояла «Волга» ГАЗ-3110. Корпус из прозрачного стекла. Двигатель из золотого слитка 99-й пробы. Колеса из лакированной осины, окованной титановыми обручами. Кресла плетеные, венские, с ремнями безопасности из сыромятной моржовой кожи. Подвески из сухожилий северного оленя. Топливо на базе стволовых клеток разгоняет машину до 700 километров в час по лунному грунту.

Стрижайло благоговел, испытывал к машинам религиозное чувство, молился, просил приблизить миг озарения. Чувствовал исходящую от них благодать, теплый отклик, приближавший в его душе откровение.

Собранные здесь боги управляли жизнью людей, были человекоподобны. Но при этом, как и античные боги, жили самостоятельной жизнью, забывая о людях. Влюблялись друг в друга, ссорились, воевали, устраивали пиры и свадьбы, уводили друг у друга неверных жен, устраивали состязания, в которых мчались с умопомрачительной скоростью, разбиваясь в прах, учиняли оргии, восседали на вершине священной горы в голубом мироздании величественной семьей небожителей.