Сегодня под вечер тишину нарушил артиллерийский выстрел. Снаряд упал на мосту через Мойку. Четверо прохожих было убито.
На снегу лежало четыре портфеля: люди, очевидно, шли с работы.
6 марта 1942 года
Вечером совсем неожиданно пришла Муся. Я ее не видала с весны 1941 года. Она сильно похудела, вытянулась.
— Вы знаете, почему я пришла? Хотелось с вами проститься. Наш Медицинский институт эвакуируется. И еще мне очень хочется, чтобы вы посмотрели мой матрикул.
Муся вынимает серенькую книжку. Смотрю: зачеты сданы, все экзамены оценены отметкой «отлично».
— Помните наш разговор в школе? Вы во мне тогда сомневались. Теперь вы видите: я была права.
8 марта 1942 года
Заведующий партийным кабинетом выполнил свое обещание. Он пришел в школу и провел беседу с учащимися о Международном женском дне.
Говорил он о героизме матерей, которые сумели в эту тяжелую зиму сберечь детей, о тех женщинах, которые, проводив мужей и отцов на фронт, стали у станков.
Беседа помогла ребятам увидеть героизм в том, что казалось обычным.
— А среди вас есть героини? — спросил он. Директор школы назвал имена наиболее стойких учительниц и учениц.
— Ну вот, видите, — и вы на посту!
После этой беседы Лидия Михайловна прочла два стихотворения.
Высокая, совсем седая, с очень похудевшим строгим лицом, она читала мужественные строки:
Не плакать по верному другу,
Не плакать по милому сыну,
Не плакать по кровному брату
Велит нам немолкнущий бой.
Она, потерявшая в эту зиму мужа и сына и вернувшаяся к работе, как только позволили силы, имела право сказать:
И если чем-нибудь могу гордиться,
То, как и все друзья мои вокруг,
Горжусь, что до сих пор могу трудиться,
Не складывая ослабевших рук.
16 марта 1942 года
Антонина Васильевна вызывает меня в свой маленький кабинет-учительскую.
— У нас новости. Директор уходит из школы, на его место назначаюсь я, а завучем — вы, — говорит Антонина Васильевна.
— Я — завучем! Да я представления не имею об этой работе.
— Ксения Владимировна! Мы с вами живем в Ленинграде. Вы самый здоровый человек в учительском коллективе. Неужели вы не захотите помочь школе? А научиться всему можно.
Я понимаю: возражать нельзя.
Так я стала завучем в «школе со львами», с которой меня связали дни Великой Отечественной войны.
27 марта 1942 года
Всё трудоспособное население привлечено к очистке города. Надо убрать снег, лед и мусор на улицах и во дворах. Город очень загрязнен. Ведь зимой фановые трубы замерзли, и все нечистоты выливали прямо на снег. Если всё это не убрать, то с наступлением теплых дней вспыхнет эпидемия.
Каждому выдан листок, на котором отмечают, сколько часов он отработал. Всё население на улице с лопатами., кирками, санками.
А совсем ослабевшие сидят на стульях и скамьях, дети в колясочках — бледные, прозрачные. Все больные точно впитывают в себя лучи живительного весеннего солнца.
Мы чистим панель у львов и загрязненный двор. Сколотый лед возим в Александровский сад на листах фанеры.
Самые сильные из нас работают ломами и кирками.
Но мне и лопата кажется очень тяжелой. Домой при хожу мокрая от испарины. Болит спина. И всё-таки ощущение большой радости: город будет вычищен, да еще как вычищен!
— Знают ли фашисты, как мы работаем? — спрашивает Аня.
— А ты что хочешь, чтобы они знали или не знали? — спрашиваю я.
— Конечно, чтобы знали. Нам трудно, а мы чистим на совесть. Пусть знают, какие мы!
Наградой за наши труды — «культпоход в баню». Вымылись чудесно и усиленно терли друг другу спины.
Вот сколько радостей доставил нам март.
29 марта 1942 года
Днем в школу позвонили из райкома партии: «Директору и завучу к трем часам дня прийти в райсовет. Захватить паспорта».
На лестнице в здании исполкома меня обгоняет военный оркестр. Чувствуется обстановка праздника или торжественного заседания.
Зал полон до отказа. Много знакомых. От них узнаю, что мы приглашены на встречу с партизанами, которые привезли в Ленинград через фронт продовольственные подарки.
За столом президиума начальник партизанского отряда. У него обыкновенное русское лицо. Одет он в нагольный полушубок, на поясе револьвер в кобуре. Рядом с ним пожилая крестьянка, тоже в полушубке, на голове темный платок… У нее очень привлекательное лицо и ясные серые глаза.
Первым выступает начальник отряда.
Я записываю некоторые места его речи, чтобы потом прочесть их ребятам.
«Привет вам, мужественные ленинградцы, от колхозников и партизан! Мы приехали с земли, отвоеванной у врагов. Пока наше владение невелико, но оно растет с каждым днем и будет расти. Мы помогаем гнать фашистов. Вы очищаете город, восстанавливаете в нем былую чистоту, а мы у себя восстанавливаем советские порядки.
Наши первые помощники — ребята. Бегают они из села в село, залезают в гаражи, подсчитывают машины, отмечают избы, занятые вражескими штабами, и все эти сведения сообщают нам. Мы передаем их Красной Армии, и наши аэропланы очень аккуратненько бомбят штабы.
Но не всегда это сходит ребятам с рук. Был у нас такой шустрый, смышленый паренек Коля. Приметили враги, что он к партизанам бегает. Схватили и привели к офицеру.
Тот сперва стал ему грозить, — не помогает. Вытащил тогда офицер эрзац-шоколад и дает мальчику. А Коля так ответил:
— Я своей Родины и за золото не продам. А вашим эрзацем и подавно не соблазните.
Фашист на него накинулся, как зверь. По лицу его бил и оторвал нижнюю челюсть. Умер мальчонка, а выдать никого не выдал…
Мы теперь заняли эту деревню, похоронили Колю с воинскими почестями. Умер ведь он, как герой!»
Оркестр заиграл траурный марш. Весь зал встал.
Мы знали по газетам много таких случаев, но когда об одном из них рассказал человек, который знал Колю сам, давал ему поручения, — нас охватило огромное волнение.
«Здесь сидит женщина, Татьяна Васильевна, — продолжал начальник отряда, — мы ее зовем: «мать». Она подобрала девять раненых бойцов, выходила их, скрыла от врагов и, когда они оправились, лесными тропами привела их к нам.
Мы хорошо знаем избушку Татьяны Васильевны: там для нас всегда найдется пища и кров».
Зал поднимается. Шум аплодисментов.
— Татьяна Васильевна, дайте на вас посмотреть! — кричит кто-то из задних рядов.
Из-за стола президиума поднимается женщина с серыми глазами, которая привлекла мое внимание в начале заседания. Она очень смущена. Сложив руки у пояса, она кланяется залу.
Зал грохочет от аплодисментов…
Мне приходилось бывать на многих «встречах». Приезжали к нам в школу эпроновцы, только что поднявшие «Садко», приезжали крупные ученые, но ни одна встреча меня так не взволновала, как эта встреча с партизанами и колхозниками, пришедшими в наш осажденный город им одним известным путем.
Радостно, что мы не одиноки, что нам с верой говорят: «До скорой встречи в освобожденном от блокады городе Ленина». Крепнет чувство уверенности в нашей победе.
Сегодня я весь день рассказывала о партизанах учителям и детям.
— Ведь партизанам обратно ехать надо! Как бы враги их не подкараулили, — озабоченно говорит Женя. — Ведь, наверно, фашисты за ними охотятся.
— Ну вот! С тобой партизаны будут советоваться, как им домой вернуться. Женечка, дескать, помоги! — смеется над ним кто-то из мальчиков.
Женя краснеет и сверкает глазами. Быть бы драке, если бы я не была в классе.
Такая сцена была невозможна в зимние месяцы. Мальчики были так слабы, что им было трудно сделать лишнее движение, и никому из них в голову бы не пришло отстаивать свои убеждения извечным способом мальчишек всех времен, стран и народов.
