— Не советую. Вряд ли они будут стрелять прямо на улице. Скорее, запихнут в машину и увезут в лес…

Глаза Сигмы округлились.

— В лес?! Зачем?!

— Блин! Си, ты думаешь, они хотят тебя пожурить? Они тебя убьют! Понимаешь, убьют! — закричал я.

— Убьют?! За что?! — она действительно думала, что ее легко накажут — и всё.

Весь вечер мы обдумывали, что теперь делать под пение мадам Полуэктовой, сопровождаемое криками попугая. Я чувствовал, что у меня тоже начинает ехать крыша.

Однако на следующий день ситуация ухудшилась. В дело вступил поэт Огневой, которому родство душ с Грибоедовым так и не помогло добиться признания. И теперь он метал громы и молнии, обвиняя Мачика и компанию в жульничестве. Он настаивал, что его загипнотизировали и заставили под гипнозом назвать Грибоедова в качестве одной из предыдущих инкарнаций.

Это было уже серьезно, учитывая миллиарды Кошица.

Мачик мог убрать Сигму.

Кошиц мог убрать всю нашу команду, стоило ему только мигнуть.

Но ему, видимо, это было не нужно, а хотелось лишний раз пропиарить Огневого в прессе.

Джип дежурил под окном. Полуэктова и попугай соревновались в произнесении фразы «Спасите наши души».

Ночью, услышав пение соседки в кухне, я тихонечко приоткрыл дверь, вооруженный спирометом, и всадил ей в сердце душу одного из двух тараканов, оставленных мне для экспериментов.

Я наградил Полуэктову душой Мани Величко, барменши в кафе «Ласковый гном», которая отдала Богу (а точнее, нам) душу полтора года назад в результате банального дорожного происшествия. Душа же профессора Тимирязева вернулась к моему таракану.

Как только я это сделал, Полуэктова обернулась ко мне и игриво спросила:

— Вам капуччино или эспрессо?

— Эспрессо, — буркнул я, выходя из комнаты.

Полуэктова мгновенно изготовила эспрессо и подала мне в чашечке с блюдечком.

Я понял, что дело сделано. Она больше не будет петь про души, а станет обслуживать квартиру напитками.

Успех окрылил меня. Я решил попробовать решить таким путем и проблему с Сигмой.

У меня имелись в наличии два таракана. Тимирязев и детский писатель. Я усадил их в одну банку и поставил ее на стол. Тараканы внимательно смотрели на меня. Очевидно, недавние зверства произвели глубокое впечатление на бывшего профессора и бывшего детского писателя. Оба, несомненно, были в прошлом гуманистами.

Тимирязев, как известно, занимался растениями, а детский писатель писал про зверьков и птичек, про природу, леса и поля.

Оба были совершенно некровожадны. Я не сомневался, что они меня слышат и понимают.

— Друзья мои! — начал я, глядя в их тараканьи лица. — Я прошу прощения за допущенные ошибки, приведшие к истреблению ваших товарищей и коллег. Но сейчас я прошу помочь нам, причем сделать это совершенно добровольно. Я прошу кого-нибудь из вас дать согласие на обмен души с одним человеком. Человек этот неплохой по сути, с широкой душой (тут я подумал, что широкая душа Мачика может и не поместиться в таракане), он очень богат и обладает могучим здоровьем. Жить в нем будет вполне комфортно. У него есть и определенные недостатки, конкурентная борьба в шоу-бизнесе ожесточила его…

Бывшие профессор и писатель внимательно слушали меня, шевеля усами.

— …и он стал бандитом! — горько заключил я. — Ваша задача — помочь ему встать на правильный путь. Тот из вас, кто возьмет его душу, может сделать неплохую карьеру в вашем обществе. («Которое мы перебили!» — некстати подумал я.) Я сказал вам все, ничего не утаивая. Решайте!

Тараканы принялись обмениваться мнениями, ощупывая друг друга усами. Наконец Тимирязев отполз в сторону, а писатель поднял оба уса вверх, как бы сигнализируя, что он готов на подвиги.

Я зарядил писателем спиромет и отправился на рандеву с Мачиком. Точнее, на его расстрел, поскольку дуэлью это было назвать трудно.

Я позвонил секретарше и сказал, что хочу к шефу на прием. Она доложила, и Мачик немедленно меня вызвал. Очевидно, он предполагал, что я принесу ему какие-то условия сдачи Сигмы.

Я вошел в кабинет с фотоаппаратом «Canon», который болтался у меня на животе. Длинная труба телеобъектива со спрятавшимся внутри детским писателем, была наставлена на Мачика.

— Ты… чего? Фотографировать будешь? Зачем? — недоуменно спросил Мачик.

— Мачик, я не хотел бы делать это тайком, я хочу, чтобы ты знал. Наше дело провалилось, мы занимаемся обманом и в этом обмане покусились на самое святое, что есть в человеке — на его душу!

— Э! Э! — закричал Мачик. — Зачем говоришь, как газета?! Чего пришел?

— Я пришел дать тебе душу, — сказал я с некоторым пафосом, как Стенька Разин, который приходил давать волю крестьянам.

Кстати, волю я ему тоже хотел дать.

Мачик потянулся к кнопке вызова охраны. Видимо, он решил, что я сбрендил.

Мы нажали кнопки одновременно. Я — кнопку спуска, он — вызова охраны. Душа писателя пулей устремилась к Мачику, который едва успел раскрыть рот, выбила оттуда нынешнюю Мачикову душу, которая мигом юркнула в спиромет, — и дело было сделано.

Ворвавшаяся охрана уже крутила мне руки и прижимала носом к ковру Мачикова кабинета.

— Стоп! Отпустите его… — раздался голос Мачика.

Меня подняли и освободили мне руки. Первым делом я заглянул в объектив спиромета и увидел там моего агента-таракана, в котором неистовствала заключенная в нем душа Мачика. Он буквально лез на стенки узкой трубы между двумя линзами, выражение его тараканьего лица, или точнее, морды, было самое зверское.

— Что за самодеятельность, друзья? — обратился Мачик к охране. — Я лишь хотел, чтобы нам принесли чаю… И яблочного соку, — добавил он.

Я подумал, что душа писателя давно не наслаждалась яблочным соком.

Охранники, пятясь, покинули кабинет.

— Так на чем мы остановились? — спросил Мачик, поеживаясь.

Новая душа обживала его грузное тело.

— На нашей программе «Спросите ваши души», — сказал я.

— Да-да… — задумчиво сказал Мачик. — Надо ее улучшать, надо. Народ просит… Что, если мы будем исследовать души зайчиков, лисичек, слоников?.. Вообще сделаем передачу детской! Это мысль, Жека!

— Ну-у… можно… — протянул я, не ожидая таких оперативных действий души.

— Зови ко мне Леву, — приказал Мачик. — Будем думать.

— Мачик, ты бы снял пост у нашего дома, — попросил я. — Сигма нервничает.

— Нет вопросов, — сказал Мачик и поднял трубку.

Он дал распоряжение охране, потом повесил трубку и спросил:

— А Симка не захочет работать с птичками? Выясни у нее.

— Она уже работала… немного… — сказал я, вспомнив Мамалюка.

— Вот и чудесно. А то, понимаешь, всякие олигархи-графоманы претензии нам предъявляют. Зайчики будут молчать.

Вот эта фраза — «Зайчики будут молчать» — меня несколько насторожила. Я подумал, что писатель, всю жизнь писавший о зверьках, относится к ним свысока, покровительственно.

Оставив Мачика и Леву Цейтлина думать о новом облике передачи, я поспешил к Сигме. Джипа у нашего дома уже не было. Я взбежал на наш этаж, быстро прошел по коридору и вошел в комнату.

Сигмы я не увидел. Неужели она куда-то ушла? Я взял банку с сидевшим там одиноко Тимирязевым и выпустил таракана с душою Мачика туда. Затем я заглянул за шкаф и увидел там сидящую на тахте Сигму в какой-то безжизненной позе.

Я подошел к ней и заглянул в глаза. Они были полны печали.

— Что случилось, Си? — спросил я.

— Звонила твоя сестра… — сказала она.