– С какого он экипажа?

– С экипажа Петрова…

– Никого не пришил?

– Никого.

– Жди у телефона, – сказал я и помчался к старпому.

– Все еще живы? – немедленно поинтересовался Андрей Антоныч.

– Пока, да.

– Так! Кому он доложил?

– Никому.

– Молодец. В состоянии «пиздец» все еще соображает. Организовал преследование?

– Кажется, нет.

– Когда «кажется», тогда яйца скребут.

– Не организовал, Андрей Антоныч.

– Всех экипажных собак в комендатуру.

– Кого, Андрей Антоныч?

– Собак! Не ясно? Обычных собак! Псов. Домашних. Кто-нибудь из них должен взять след.

След взял доберман по кличке Гранд – ему дали тряпку понюхать.

Через два часа орла обложили со всех сторон два экипажа: наш и Петрова.

После нескольких очередей в нашу сторону поверх голов, и криков, что сдаваться он не собирается, Андрей Антоныч неторопливо поднялся во весь свой непростой рост и так же неторопливо направился к нему. Я пытался что-то сказать, но гланды помешали.

– Стой! Стрелять буду! – неуверенно крикнул ему навстречу этот говнюк.

А я шептал только: «Андрей Антоныч! Андрей Антоныч! Не надо! Андрей Антоныч! Это ж дурак!» – а старпом все шел и шел к нему преспокойненько.

Когда он дошел, то протянул руку к его автомату и отобрал у него автомат – это как в замедленном кино было.

Потом он поговорил с ним ровно минуту, потом повел его к нам.

Дали мы ему на общем собрании двух экипажей трое суток ареста.

Старпома заложили в тот же день.

Первым к нему прорвался зам – он в погоне не участвовал.

– Андрей Антоныч! Я должен серьезно с вами поговорить!

– Сергеич, если серьезно, то немедленно перестань чесаться.

– Вы себе позволяете то, что у меня даже в голове не укладывается.

– А ты в голову не бери. Бери ниже.

– Андрей Антоныч, ваше безрассудство.

– Ладно! Сядь! Не маячь. Тоже мне трагедия. Парню дали по морде, и он в сопках немножко попрятался. Он даже не шлепнул никого, хотя, кстати, мог. А раз тогда не шлепнул, то через два часа-то после побега кто ж в людей стреляет? Риску с моей стороны было с ноготь попугая.

– Андрей Антоныч!..

И тут кают-компанию запросил центральный: «Старпом есть?» – «Есть!» – «Товарищ капитан второго ранга, вас командующий к телефону».

Пока старпом общался с командующим, зам по кают-компании круги нарезал.

Потом пришел старпом.

– Ну? – зам от нетерпения в руках салфетку мял.

– Что «ну»? – старпом, казалось, от скуки сейчас помрет.

– Что командующий?..

– Командующий? Да ничего, командующий. По старой памяти я с него только что бутылку коньяка содрал. За героизм и самопожертование во благо родной военно-морской базы и его продвижения по службе. Какой ему резон ЧП иметь? Никакого резона. А так все шито-крыто. Парню дали трое суток. Посидит, поумнеет.

– Как бутылку?..

– Как обычно. Что ж я зря страдал?

– Так вы с командующего бутылку коньяка за все это слупили?

– А ты думаешь, надо было две?

– ???

Знаете, на этом я их и оставил. Разберутся как-нибудь сами.

ПЕТРОВ

К нам списанного офицера Петрова прикомандировали. В прошлом был неплохой начальник РТС. Теперь вот к нам. Я Андрей Антонычу сразу доложил, на что он сказал: «Пусть перед смертью свежим воздухом подышит».

Его списали по шумам в голове. Говорили, что шумит у него фактически.

– Андрей Антоныч, а куда его в наряд ставить?

– Ну, дежурным по казармам, наверное, можно там у нас без пистолета?

– Без пистолета, но с кортиком.

Это означает (для гражданского населения) что при службе на боку он целые сутки будет не пистолет в кобуре, а кортик в ножнах на ремне таскать.

– Надеюсь, никого не прирежет.

Так что начал Петров у нас в наряды ходить.

При первой же встрече он мне сказал:

– «Собачье сердце» Булгакова читал?

– Читал.

– Вот! – при этом он поднял палец вверх и посмотрел многозначительно.

Я Андрей Антонычу сразу же доложил, на что он мне заметил, что, мол, ничего особенного.

– Я «Собачье сердце» тоже читал. Пусть в нарядах постоит. Может, у него все и пройдет.

– Андрей Антоныч…

А потом у нас вот что случилось. Этот Петров еще и йогом оказался, то есть увлекался он принятием всяческих поз, что очень любил демонстрировать, особенно женщинам перед половой близостью.

Так вот, одна из этих чаровниц спросила его сможет ли он, перекрутившись, достать носом до своих гениталий, на что он ответил, что он это делает запросто, с закрытыми глазами, и сделал, после чего его заклинило так, что он попал в госпиталь с аппендицитом, а ее потом доктора разгибали, потому что она от смеха заработала межреберную невралгию, после чего уже Андрей Антоныч все-таки позвонил своему дорогому начальству и потребовал, чтоб от нас убрали психа.

И действительно, «Собачье сердце» еще куда ни шло, но до носа гениталиями, и чтоб бабу потом в госпитале разгибали – это уж слишком.

Убрали.

А я вздохнул с облегчением.

ТАМ ЖЕ

Корабль уже в доке.

Подводная лодка в этом месте похожа на обсыхающего кита.

На него уже набросились лилипуты-рабочие, ставят леса.

Мы сюда максимум на неделю, доковый осмотр.

Вываливаем на стапель палубу. Влажно, лужи.

У нас построение, на котором старпом говорит, говорит.

Все, что он говорит – чушь собачья, все мимо ушей. Весна. Дышится. В воздухе запахи, звуки. Хорошо. Хочется добавить слово «блядь», но не будем, и так хорошо.

Рядом боцман. Строй распустили, и боцман теперь стоит, задрав голову, и смотрит на нос лодки. Смотрит он с удовольствием, как если б это был его личный, невиданный урожай, то есть его плоды.

– Да! – говорит боцман. – И суриком, да.

Вот так. Человек только что сам себе поставил задачу, испытал от этого немыслимое удовольствие, и теперь пойдет эту задачу исполнять.

И я пойду.

Мы сюда максимум на неделю.

ДЯДЯ ХАБИБУЛИНА

– У Хабибулина дядя умер.

– Так все ж умрем.

– Андрей Антоныч.

– Саня, никак не пойму, и что ты мне предлагаешь? Зарыдать?

– Отпускать его надо на похороны.

– С какой это радости?!!

– Он у него единственный родственник и воспитывал его с детства.

– А меня с детства воспитывал лес мещерский и когда его вырубали, я плакал. Ну?!! И что теперь?

– Андрей Антоныч.

– А на верхушке кто две недели стоять будет?!! Я?!! (Головка от хуя.)

– Нет.

– А кто?!! КТО, Я ТЕБЯ СПРАЩИВАЮ?!! Развели тут крематорий. Похоронное бюро, а не корабль. Дяди мрут как мухи. Застынем сейчас все под музыку странную. Повязками черными только подмышку обвяжем. Сделаем только себе лица до земли. Что ты на меня уставился? Старпом – изверг, не дает закопать дядю? Блядь, это не страна, это кладбище какое-то! Все хоронят всех! Плачут все! Хоть бы кто работал! Хоть бы кто один раз какой-нибудь гвоздь поганый куда-нибудь вбил! Они хоронят, а я их должен охранять! Это немыслимо! Я – на верхушке с автоматом! Вы меня уморить хотите! Точно! Я вам официально заявляю, что мне чихать на всех умерших и живущих! На всех сосущих грудь и какающих в горшок! На всех плодящихся и разбирающих слова по буквам! На всех изучающих приставки и суффиксы! На всех сдающих анализы на желтуху и сифилис! На всех бодрствующих и страждущих! На всех нищих духом и больных глаукомой! А?!! Что?!! А?!!..

В общем, отпустили мы Хабибулина.

А на верхушке все по очереди стояли.

ЛЕХА

Мы угодили в завод. Сейчас нам кингстоны поменяют, а то не держат ни хрена. Шляемся по территории. Ходим, ходим. Тут вроде теплее, чем в наших местах, что ли. Вроде да, теплее.

Есть буфет, можно пирожок съесть.

Пирожок хороший, с повидлом. Я уже съел. Вкусно.

Леша Дорохов на пирсе сидит, греется и мечтает.

– Я после дембеля лук буду сажать.

– Какой лук?

– Репчатый. Знаешь сколько денег?

Леха у нас командир турбинной группы. Переведен он к нам с какими-то повреждениями в психике. Схлестнулся с начальством и вот.