Он смешил всех без передышки, даже Илейн не могла удержаться, хотя порой пыталась поддеть его кое-какими колкими замечаниями, скрытое значение которых было понятно лишь им двоим.

Но инстинктивно Фенела чувствовала, что Илейн так и не удалось уязвить человека, бывшего когда-то ее мужем.

Девушка обдумывала прошлое Саймона – вереницу юных, пылких, чувственных рыжеволосых женщин, которые приходили и уходили одна за другой.

«Забавно, насколько они были ничем не примечательны!» – подумала Фенела.

Трудно было вспомнить какие-нибудь подробности, даже их имена: настоящий калейдоскоп рыжих голов, ловко подкрашенных темных теней или пунцовых губ на белых лицах, которые оказывались гораздо более выразительными на холсте, чем в реальной жизни.

Критики утверждали, что Саймон всегда приукрашивает свои модели; верно в этом было то, что он придавал им черты индивидуальности, которых на самом деле они были начисто лишены.

Но Илейн чем-то отличалась от них – Фенела инстинктивно почувствовала это даже после столь короткого знакомства. Впрочем, девушка все-таки не была уверена твердо, что выделила бы и ее из череды прочих, не окажись вдруг в доме дополнительного фактора в лице Рекса Рэнсома…

«Он мне нравится», – призналась она самой себе.

И внезапно приятная теплота разлилась по ее телу при воспоминании, как он улыбался ей, что говорил, весь вечер обращаясь, в сущности, к ней одной.

Мелочи, совсем пустяковые мелочи, настолько ничтожные, что удивительно, как это она с такой ясностью запомнила каждую из них! Каждое слово, каждую интонацию, с которой оно произносилось…

А еще она припомнила – вернее, все еще чувствовала – прикосновение его руки, уверенной, сильной, тяжелой, когда он желал ей спокойной ночи.

«И еще он добрый», – подумала Фенела.

Она вспомнила, как Рэнсом помог освоиться за столом юному сэру Николасу Коулби.

Ведь в самом деле, вот так неожиданно очутиться в их доме – это довольно неловкая ситуация для молодого человека.

Он пришел в точности, как и обещал, в обед, но из-за гвалта, стоявшего в мастерской, никто не услышал дверного колокольчика.

Вот и пришлось сэру Николасу дожидаться под дверью, пока Нэнни, недовольная, что ее побеспокоили, не спустилась медленно из дальней половины вниз и не впустила гостя.

Она пригласила сэра Николаса войти и оставила стоять в холле, а сама в своей обычной резковатой манере рывком распахнула двери мастерской и обрывисто бросила: «Тут майора Рэнсома спрашивают».

Только Фенела сразу же догадалась, кто пришел.

– Простите, майор, – сказала она, – я совсем забыла: сегодня днем заходил сэр Николас Коулби. Он очень хотел поговорить с вами и обещал вернуться вечером.

– А! Я знаю, в чем дело, – сказал Рэнсом, вставая. – Жаль, что заставил его дважды совершить нелегкую поездку.

Майор встал и подошел к двери.

– Обязательно проводите его в маленькую гостиную! – крикнула вслед Фенела.

Он ее уже не слышал и через минуту-другую ввел сэра Николаса в мастерскую.

Фенела терялась в догадках, как юноша воспримет свое появление в комнате, из которой его мать в ужасе бежала много лет назад, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

«Да уж… думаю, он не обманулся в своих ожиданиях!» – подумала Фенела, смерив взглядом Илейн, все еще наряженную в белое платье с глубочайшим декольте, в котором она позировала Саймону. В ладонях Илейн сжимала, согревая, огромный фужер с бренди.

Саймон в этот момент вел спор на какую-то анатомическую тему, и несколько набросков обнаженных женщин валялось на софе рядом с ним, а он, полусидя-полулежа, лениво посасывал сигару.

«Должно быть, со стороны мы кажемся страшно богемной компанией», – рассуждала Фенела, но вдруг до нее дошло, что сэр Николас действительно смотрит во все глаза… но только вовсе не на Илейн или Саймона, а на My!

«Еще бы, при первом же взгляде на нее просто дух захватывает!» – мысленно усмехнулась Фенела, хорошо зная, что сегодня My особенно принарядилась ради гостя – майора Рэнсома.

Посторонний за обедом – это же из ряда вон выходящее событие для Фор-Гейблз! По этому случаю на My красовалось модное зеленое бархатное платье; Фенела сшила его для сестры из каких-то портьер, в незапамятные времена служивших Саймону драпировками для картин.

Платье делало девочку взрослее, выше, стройнее, скрывая полноту, так что малышка My выглядела просто очаровательно.

После церемонии первого знакомства и заикающихся извинений сэра Николаса атмосфера всеобщей неловкости постепенно развеялась, и вскоре все уже дружно болтали, усевшись у камина.

Саймон, у которого наступила одна из тех светлых минут, когда он имел возможность говорить при публике, неважно какой, лишь бы слушали, тем не менее ни разу не попытался спровоцировать собеседников на спор, как это обычно с ним случалось в разговорах с местными жителями.

«Ах, если бы так было всегда!» – поймала себя на заветной мысли Фенела.

Она взглянула на My, целиком увлеченную бурным разговором, и, услышав ее смех – такой звонкий и такой счастливо-заливистый, – внезапно ощутила острый укол жалости и тревоги. Бедняжка My! Она всегда так болезненно воспринимала враждебное отношение окружающих.

Ах, как была бы счастлива My, будь она дочерью какого-нибудь всеми уважаемого сельского жителя!

Приглашения на вечеринки, девичьи посиделки, местные соревнования по теннису!

Она бы могла копить понемножку и потом к охотничьему балу сшить себе новое платье, а потом целый год томиться страстным ожиданием очередных каникул, которые можно будет провести на море или еще в каком-нибудь изумительном местечке, где всегда собирается молодежь из порядочных семей…

О, My сумела бы насладиться в полной мере каждой секундой такой жизни, не прося у судьбы большего, чем хороший юмор, доброта и внимание окружающих (ведь она так молода и отнюдь не лишена привлекательности!); а чего еще, спрашивается, желать девушке, как не прочного положения в узком дружеском кругу?

В самом деле, как мало нужно для счастья, и вот именно этого-то, как назло, My никогда и не видать!

Фенела невольно вздохнула в лад своим мыслям и немедленно услышала обращенный к ней вопрос Рекса Рэнсома:

– Что вас так беспокоит? Поделитесь со мной, пожалуйста. Знаете, говорят: «Ум хорошо, а два лучше».

Фенела улыбнулась в ответ.

– Я представляла себе будущее.

– О, не слишком-то мудро, согласитесь!

– Вы вправду так думаете? – недоверчиво переспросила Фенела. – А я-то думала, что вы чрезвычайно практичный человек, из тех, что всегда все планируют заранее и уж непременно страхуют свою жизнь.

– Неужели я действительно кажусь таким занудой?! – воскликнул он и заставил девушку взять свои слова обратно.

Первым засобирался домой сэр Николас Коулби, разбив так славно засидевшуюся у огня компанию.

– Пожалуйста, прошу меня простить, – в своей обычно смущенной, запинающейся манере заговорил он, – но… но, кажется, мне пора домой.

– О, мой мальчик, заходите еще, если будете рядом, – великодушно пригласил Саймон. – Мы всегда будем рады вас видеть!

– Как это любезно с вашей стороны, сэр.

– О, добро пожаловать, я очень люблю гостей, тем более что здесь, в этой глуши, главная беда – жуткая скука.

– Рада, что ты отважился признать это, – не преминула вставить Илейн.

– Брось, тебе ли жаловаться! – оборвал ее Саймон. – Не успела ты приехать, как в первый же вечер в Фор-Гейблз пожаловали два чудесных молодых человека, – радуйся.

– Боюсь только, что Рекс не подходит ни под категорию «молодой», ни «чудесный», – опять не утерпела Илейн. – А вот сэр Николас, напротив, очень даже подходит.

И она протянула юноше руку, ослепив пленительной улыбкой и не менее чарующим взором.

Коулби распрощался за руку со всеми по очереди, заикаясь, пробормотал слова благодарности Фенеле, после чего Рекс Рэнсом проводил его до входной двери.

– А теперь пора спать, – заявила Фенела, полагая, что строгость нужна ради блага самой My.