Лиля Н.[1088] находится в “Астории” под надзором полиции. Бедный старик Щеголь умер прошлой ночью. Это лучше для него, потому что он был так болен! Я собираюсь на днях поймать Ресина и сказать ему, чтоб он обратил внимание на своих офицеров. – Комар. был всегда с ними, а он никогда, и полк стал очень плохим и даже левым. С этим полком очень трудно, раз он такой смешанный, а потому требует головы, чтоб держать его в руках и направлять. О них совсем нехорошо отзываются. Солдаты его не любят, потому что он жесток, а офицерами он совсем не занимается. Только что был старик Шведов. — Представь себе, когда он сказал Трепову, что он будет членом Совета по твоему и по моему желанию, тот отвечал, что его не касаются приказания, данные Штюрм(еру), и что от тебя он этого не слыхал. Он принес мне список всех членов, и мы можем вместе просмотреть их вычеркнуть и прибавить новых. Он ненавидит Кауфмана, говорит, что он говорил большие гадости, вычеркни его. — Надо взять щетку и вымести сор и грязь и достать новые, чистые щетки для работы.
Горячее спасибо за милое письмо. Бедняжка, ты устанешь завтра — помоги тебе Бог. Только военные, и никаких политических вопросов! Все беснуются по поводу твоего приказа, — особенно, конечно, поляки. Котенок залез в камин и чихает там.
Я рада, что ты видел Багратиона — как интересно все, что касается его дикарей! Не надо говорить “безвольный”, а только слабоват и не уверен в себе и чересчур легко доверяется дурным советам.
Ну, благословляю тебя, целую, для меня ты все. Бог да благословит и сохранит тебя!
Навеки твоя надоедливая
Солнышко.
16 декабря 1916 г.
Моя дорогая!
Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Нет, я не сержусь за другое, написанное тобой, я отлично понимаю твое желание помочь мне!
Но изменить день созыва Думы (12 янв.) я не могу, так как он уже назначен в указе, который появится в газетах завтра.
Мы съели яблоко старицы, и оба нашли его превосходным. Я прочел описание твоего посещения Новгорода в “Русск. инв.”, единственной газете, которую читаю, и был очень доволен.
Надеюсь получить возможность уехать в воскресенье, если наше совещание не слишком затянется. Надо обсудить очень много вопросов.
Сегодня за завтраком было множество иностранцев — два румына, трое англичан и один француз. Конечно, все военные. Удивительно, как много иностранных офицеров приезжает в Россию каждые две недели!
Лучше не принимай Дубров(ина) теперь.
На днях я приказал Воейк(ову) телеграфировать Калинину) мое пожелание ему выздороветь. Да, я тоже нахожу, что хорошо его утвердить и сделать министром. Как раз сейчас я просматривал его бумаги и среди них нашел одно из его писем, такое славное, спокойное. Теперь должен кончить. Да благословит Бог тебя, моя дорогая женушка, и девочек!
Нежный привет и поцелуи шлет тебе твой “бедный слабовольный муженек”
Ники.
Царское Село. 17 декабря 1916 г.
Дорогой мой!
Опять очень холодно, и легкий снежок. Эту ночь спала 5 часов, для меня вполне достаточно, — сердце не особенно хорошо и неважное самочувствие. Видишь ли, состояние моего сердца с некоторого времени ухудшилось. Я не давала себе отдыха, хотя имела на то полное право, — но была лишена возможности это сделать. Мне было необходимо бывать в госпитале, чтобы дать иное направление своим мыслям, приходилось принимать кучу людей — душевная напряженность за эти последние тяжелые месяцы, конечно, должна была отразиться на слабом сердце; эта чудная поездка в Новгород в физическом отношении была очень утомительна — вот старая машина и пришла в негодность. Надеюсь, что мне удастся поправиться хотя бы к предстоящему Рождеству. С самого начала войны я не была на елке — ни в госпитале, ни в манеже. — Сегодня днем более, чем когда-либо, буду думать о тебе да благословит Господь все твои замыслы и планы! Надеюсь, что тебе удастся предварительно помолиться перед образом. — Я заказала всенощную на дому и (хотя это очень глупо) обедню завтра в 9 в пещерном храме. А. тоже будет там, и мы затем в 10 часов хотим исповедоваться. Еще раз прости за все причиненные мною тебе огорчения и заботы, мой любимый, — весь завтрашний день сердце и душа будут полны тобой. Каков новый генерал, сменивший Пустов(ойтенко)?Этому последнему, вероятно, было тяжело покидать тебя — какой это милый, честный и преданный человек!
Посылаю тебе бумагу, в которой изложены некоторые мысли Сухомлинова относительно Думы, — ты можешь ее просмотреть в поезде. Я не могу понять, почему задуманное Воейковым не было исполнено еще 2 недели тому назад, как предполагалось. — А вот еще сплетня: Анина мать сказала ей, что Кривошеин и Игнатьев осыпают меня благословениями за то, что я в своей телеграмме просила тебя передать все продовольственное дело в руки Риттиха. Во всем этом ни слова правды вот как люди спокойно лгут и не видят в этом никакого греха!
Ты ведь в поезде дочитаешь этот прелестный английский роман?
Какая радость, какая отрада вновь увидеть тебя дома! В подобное время разлука, уверяю тебя, минутами может довести до отчаянья и даже до сумасшествия.
Насколько было бы легче все это вместе переносить и обсуждать, вместо этих писем, которые — увы — менее действительны и которые зачастую должны были тебя раздражать, мой бедный, кроткий ангел! Но я должна пытаться быть противоядием к яду, подносимому другими.
Вполне ли избавился Бэби от своего глиста? Он после этого начнет толстеть и больше не будет таким прозрачным — милый мальчик!
Мы сидим все вместе — ты можешь себе представить наши чувства, мысли — наш Друг исчез. Вчера А. видела его, и он ей сказал, что Феликс[1089] просил Его приехать к нему ночью, что за Ним заедет автомобиль, чтоб Он мог повидать Ирину. Автомобиль заехал за ним (военный автомобиль) с двумя штатскими, и Он уехал. Сегодня ночью огромный скандал в Юсуповском доме — большое собрание, Дмитрий, Пуришкевич и т.д. — все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, крича полиции, что наш Друг убит.
Полиция приступила к розыску, и тогда следователь вошел в Юсуповский дом он не смел этого сделать раньше, так как там находился Дмитрий. Градоначальник послал за Дмитрием. Феликс намеревался сегодня ночью выехать в Крым, я попросила Калинина его задержать.
Наш Друг эти дни был в хорошем настроении, но нервен, а также озабочен из-зa Ани, так как Батюшин старается собрать улики против Ани. Феликс утверждает, будто он не являлся в дом и никогда не звал Его. Это, по-видимому, была западня. Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, что Его только увезли куда-то. Калинин делает все, что только может. А потому я прошу тебя прислать Воейкова. Мы, женщины, здесь одни с нашими слабыми головами. Оставляю ее жить здесь, так как они теперь сейчас же примутся за нее. Я не могу и не хочу верить, что Его убили. Да смилуется над нами Бог!
Такая отчаянная тревога (я спокойна — не могу этому поверить).
Спасибо тебе за твое милое письмо. Приезжай немедленно — никто не посмеет ее тронуть или что-либо ей сделать, когда ты будешь здесь. Феликс последнее время часто ездил к Нему.
Благословляю и целую.
Солнышко.
Ц. ставка. 17 декабря 1916 г.
Мой возлюбленный ангел!
Доклад Гурко окончился раньше обыкновенного, так что я пришел домой и сел писать.
Эверт прибыл вчера, и я видел его за обедом. Он выглядит свежее и моложе, чем в апреле. Сегодня приезжают остальные. Беляев тоже появился из Румынии; он остается до конца наших заседаний, потом возвратится, чтобы доложить результаты Нандо и Сахарову, а после этого он желает принять участие в войне и командовать дивизией.