Храни Бог тебя и детей, моя душка-Солнышко! Нежно тебя и их целую.

Навеки твой муженек

Ники.

Ц.С. 26 апреля 1916 г.

Родной мой!

Опять чудный день, такая благодать! Но ночь была прохладнее, и сегодня утром свежий ветерок.

Н.П. и H.H.[835] обедали у нас и сидели на балконе до 10 1/2 часов — в 11 они уехали, чтобы поспеть к поезду на Алекс. вокзал. Нам так недоставало тебя, все напоминало о прошлом. Н.П. сказал мне в разговоре о предложении (вероятно, какого-нибудь банкира, но, по-моему, оно превосходно) сделать немного попозже внутренний заем на миллиард, на постройку железных дорог, в которых мы сильно нуждаемся. Он будет покрыт почти сразу, так как банкиры и купцы, страшно разбогатевшие теперь, сразу же дадут крупные суммы — ведь они понимают выгоду.

Таким образом, найдется работа для наших запасных, когда они вернутся с войны, и это задержит их возвращение в свои деревни, где скоро начнется недовольство — надо предупредить истории и волнения, заранее придумав им занятие, а за деньги они будут рады работать. Пленные могут все начать. В связи с этим найдется масса мест для раненых офицеров — по линии, на станциях и т.д. Согласен ли ты с этим? Мы с тобой уже думали об этом, помнишь?

Могу я переговорить об этом со Штюрмером, когда увижу его в следующий раз, чтобы разработать план, как бы это можно было сделать, а он может поговорить об этом с Барком?

Сегодня у нас была операция — аппендицит. Я полежу днем на балконе, потому что сердце устало. Так как ты кончил “Rosary”, посылаю тебе продолжение, ты найдешь тех же лиц в этой книге. Когда ты поедешь в гвардию? Помнишь ли о нашей поездке?

Не зверство ли, что Бреслау[836] стрелял по Евпатории? Наши раненые, должно быть, очень были напуганы. Сокровище мое, я должна теперь кончать. Тоскую по тебе и твоим поцелуям больше, чем могу выразить.

Бог да благословит тебя! Навеки твоя

Родная.

Ц. ставка 26 апреля 1916 г.

Мое дорогое Солнышко!

Нежно, нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Если бы ты только знала, какую радость они мне доставляют и в какое я прихожу волнение, когда вижу их на своем столе! Полученное мною сегодня начинается словами “Голубой Мальчик”. Я так был этим тронут! Вот будет хорошо, если ты привезешь эту книгу с собой!

Погода сегодня прекрасная, и я наслаждался нашей прогулкой вниз по реке. Мы отправились на трех двойках – Игорь, Федоров и Дм.Шер.[837] следовали в большой моторной лодке. Первый из них не может грести, — он говорит, что после нескольких ударов он начинает кашлять и харкать кровью! По той же причине он не может быстро ходить — бедный мальчик, ведь ему только 22 года.

Мы гребли также полдороги обратно под палящим солнцем, но потом пересели в моторную лодку. Здесь, шутки ради, Федоров стал пробовать у нас пульс — после усиленной гребли против течения; у Вали был — 82, у меня — 92, у Воейк. — 114 и у Киры — 128. Тогда мы стали его дразнить его воздержанием от мяса и сказали ему, что оно ему как будто мало приносит пользы, во всяком случае, его сердцу! 10 минут спустя Фед. опять проверил наши пульсы: у Вали и у меня пульс был нормальный, но у двух других он продолжал очень сильно биться. Если ты приедешь сюда днем в хорошую погоду, ты должна отправиться со всеми детьми на такую прогулку — ты очень будешь наслаждаться свежим воздухом после жары в поезде!

Георгий приехал из Москвы, он видел Эллу, которая прислала мне очень красивый образ Владимирской Божьей Матери, у которой она только что была. Постарайся повидать матушку. Она, кажется, уезжает в субботу — передай ей от меня привет.

Ах! Сегодня утром, когда я мылся у открытого окна, я увидел напротив между деревьями двух маленьких собак, гонявшихся друг за другом. Через минуту одна из них вскочила на другую, а спустя еще минуту они слепились и завертелись, сцепившись... — они визжали и долго не могли разъединиться, бедняжки. Ведь это чисто весенняя сценка, и я решил рассказать ее тебе. Я видел, часовых тоже позабавило это зрелище.

27 апреля.

Стало гораздо свежее, утром шел сильный дождь. Посылаю тебе два маршрута на выбор — я, конечно, предпочитаю тот, который тебя скорее или раньше сюда приведет. Да хранит тебя Бог, любимая!

Нежно и крепко целую. Твой старый

Ники.

Ц.С.

27 апреля 1916 г.

Любимый мой!

Мое сердце затрепетало от радости, когда Тюдельс, по возвращении моем из лазарета, передала мне твое драгоценное письмо.

В воздухе сильно парило, болело сердце, и я сильно кашляла, левая рука тоже болела. Я предчувствовала грозу, которая, слава Богу, разразилась, т.е. прошла мимо, дважды доносились издалека раскаты грома, хлынул дождь, и все сразу заметно позеленело. Это прибьет пыль ко времени отъезда Ани и всех наших раненых. Час отхода поезда еще не установлен, ежеминутно его меняют из-за продвижения других поездов, — вероятно, он отойдет в 7. В лазарете большое возбуждение, а Аня в страшных хлопотах.

Поставила за тебя свечку у Знамения.

Петровский[838] приходил в лазарет проститься. Вчера приехал Толя Б.[839] Он не знает, что предпринять, так как ему неизвестно, застанет он тебя в Могилеве или нет.

Я так рада, что ты снова можешь кататься на реке и что устроят палатку в саду. Когда ты посетишь гвардию? Душа и сердце жаждут тебя.

Ты не можешь себе представить, как безумно у меня вчера болело лицо весь день и вечер, это началось как только я села в автомобиль. Сегодня пока лучше.

Прощай, мой милый, благословляю тебя и осыпаю страстными поцелуями. Какое счастье, что мы с тобой увидимся — скоро, надеюсь! Благословляю и тысячу раз целую тебя, муженек мой.

Навеки всецело твоя

Родная.

Ц. ставка 27 апреля 1916 г.

Моя возлюбленная женушка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо, к которому приложены письма Ольги и Алексея. Крошка так начинает свое: “считаю дни, а почему — сам знаешь”. Очень мило! Все утро шел дождь, и вдруг стало холодно — только 10 градусов — после жары предыдущих дней.

Французские министры приехали с несколькими офицерами — у них были продолжительные совещания с Алексеевым, Беляевым, Сергеем и др., затем они обедали, причем оба были моими соседями; таким образом я избежал необходимости особо беседовать с ними.

Твою мысль снова произвести большой внутренний заем, о которой ты пишешь, я считаю удачной — поговори, пожалуйста, об этом с Штюрмером и даже с Барком. Я уверен, что последний будет чрезвычайно польщен и тронут, и в то же время он может указать тебе, как это делается и в чем заключаются трудности, если таковые имеются.

Перед отъездом я приказал министрам выработать на много лет вперед обширный план постройки новых железных дорог, так что этот новый денежный заем как раз помог бы его осуществить.

Только что получил следующую телеграмму: “La centenaire met aux pieds des Vos Maj. sa profbnde reconaissanse sa fidelite a un passe toujours present Leonille Wittgenstein”[840].

Очень красиво сказано, по-моему.

Прилагаю письмо Ольги, которое, пожалуйста, верни мне. Бедная девочка, естественно, что она мучается; она так долго скрывала свои чувства, что должна была, наконец, их высказать. Она стремится к настоящему личному счастью, которого никогда у нее не было.

28 апреля. Слава Богу, прекрасный теплый день. Ночью было очень холодно, только 4 градуса, так что я даже принужден был закрыть окно! Благодарю тебя и Татьяну за ваши милые письма.