4 больших яйца для:

1. Отец Шав. 3. Г. Алексеев.

2. Г. Иванов. 4. Г. Нилов.

(У Фред.уже есть).

12 маленьких яиц:

1. Воейков. 6. Мордв.

2. Граббе. 7. Кира.

3. Долгор. 8. Феод.

4. Д. Шерем. 9. Замой.

5. Силаев. 10. Пустов., так как он всегда работает с тобой.

Наш Друг телеграфирует мне:

“X. в. праздником дни радости, в испытаньи радость светозарнее, я убежден церковь непобедимая, а мы — семя ее радость наша вместе с воскресеньем Христа”.

Ц. ставка. 6 апреля 1916 г.

Мое драгоценное Солнышко!

Очень благодарю тебя за письмо, в котором ты пишешь о посещении Дмитрия. Совершенно не понимаю, как могут люди говорить, а тем более Воейков А., будто я возвращаюсь домой на три дня? Теперь на страстной, или позднее? Я еще не составлял никаких планов и потому никому ни слова не говорил. Да, я думаю к Пасхе назначить Алекс. генерал-адъютантом. Старый Фредер. совершенно бодр, он только иногда в разговоре забывает, что ему перед тем говорили, я, по крайней мере, слышу одним ухом, что происходит на другом конце стола, — иногда самые забавные надоразумения! На обоих смотрах он отлично ездил верхом.

Ты хочешь, чтоб при мне дежурили мои адъютанты — я совершенно с тобой согласен, но ты знаешь, их ведь немного осталось. Некоторые из них получили повышение, других трудно взять сюда. Список их у меня постоянно перед глазами. Знаешь, кто должен получить Эриванцев? Силаев! Вышинский подал мне эту хорошую мысль, он находит, что он как раз подходящий человек. В. разузнал о некрасивых историях, происходящих в полку — интриги старших офицеров (туземцев), в особенности, против С., но теперь это кончено и их удалят. Вчера я в первый раз расспрашивал С. об этом, и он подтвердил каждое слово бывшего командира. Тогда я объявил ему о предстоящем назначении, что его очень осчастливило.

Теперь я не чувствую себя таким одиноким, так как у меня много дела, а когда я свободен, меня освежает хорошая книга. Только что принесли твое дорогое письмо — очень благодарю тебя за него и за пасхальные открытки. Не чувствую себя в настроении исповедоваться у Шав., потому что боюсь, чтоб оно не принесло вместо мира и спокойствия душе обратного! Нравственно я себя хорошо чувствую. Буду думать особенно сильно о тебе завтра утром. Как скучно, что у бедного А. болит рука! Надеюсь, что скоро пройдет. Поцелуй его за меня нежно. Да благословит тебя Бог, мое Солнышко, моя единственная, мое все! Нежно целую тебя и девочек. Да принесет тебе принятие св. Тайн мир и счастье!

Навеки, моя дорогая, твой

Ники.

Ц.С.

6 апреля 1916 г.

Мой родной, любимый!

Отвечаю на твое милое письмо сегодня же вечером, перечитав его еще раз. Я провела весь день в комнате Бэби, раскрашивала яйца, в то время, как m-r Г. читал ему или держал Foen. Он страдал почти все время, задремал на несколько минут, а потом опять начались сильные боли. Почти ничего не ел. Самое лучшее чтение, оно отвлекает на время мысли, когда страдания не так велики. Надеюсь, ночь будет более или менее спокойной. Он исповедовался вместе с двумя младшими детьми, и батюшка принес ему св. причастие наверх, как в прошлом году. А. обедала у нас и оставалась до 10-ти часов — она все утро пробыла в городе и вернулась на автомобиле. После обеда сидела с Крошкой, бедный малютка. Опухоль невелика, меньше, чем ночью, так что я надеюсь, что это скоро пройдет. Вид его страданий делает меня глубоко несчастной. M-r Г. так добр и ласков с ним и прекрасно умеет с ним обходиться. Мы исповедовались в 10 часов — грустно без моего ангела, — хотела бы, чтоб ты причастился, и батюшка думает то же самое. Потом я прочла доклады и приготовила несколько пасхальных подарков. Сегодня вечером был страшно густой туман.

Сейчас уже очень поздно, так что я лучше пожелаю тебе спокойной ночи. Знаю, что твои молитвы будут с нами, и я ношу тебя в своем сердце. Бог да благословит и сохранит тебя! Покрываю тебя нежными, страстными поцелуями и мысленно прижимаю тебя к своему любящему старому сердцу, глажу и ласкаю тебя и шепчу слова глубокой любви.

7 апреля.

Нежно, нежно благодарю тебя, мой дорогой, за твое прелестное письмо и телеграмму. Мне страшно недоставало тебя сегодня утром в церкви. Служба была прекрасна, и это такая отрада, я молилась и тосковала по тебе несказанно. Солнце чудно светило и разогнало туман. Затем батюшка принес Бэби св. причастие. Слава Богу, он спал гораздо лучше, просыпался ненадолго только один или два раза. Он не хотел ничего есть, даже не пил воды до причастия, которое принял только около 11 1/2 часов. Сегодня он гораздо веселее. Мы пили чай у него и там же будем завтракать. Я лежала наверху, раскрашивая яйца, в то время, как m-r Гиббс читал ему вслух, и затем сошла вниз докончить письмо и переодеться. После завтрака поеду ненадолго покататься, так как воздух божественный, и заеду к Знамению поставить свечи за тебя, мое сокровище, и за наш Солнечный Луч.

Подумать только, что Силаев получит Эриванцев! Вчера я спрашивала Вышинского, и он сказал, что не знает, кто будет его преемником. Они надеялись, что будет назначен гвардейский офицер, так как это очень трудный пост: они обыкновенно стоят или за русских или за грузинцев. Но я рада за С., так как его здоровье, в общем, теперь лучше; хотя бы временно он будет иметь честь командовать. Драгоценный мой, завтра я буду думать о тебе больше, чем когда-либо; это 22-я годовщина нашей помолвки. Боже мой, как время летит и как живо все-таки помнишь каждую подробность! Незабвенные дни, и та любовь, которую ты дал мне и давал все время с тех пор! Грустно проводить этот день не вместе, не чувствовать твоих горячих поцелуев и не переживать всего снова. Бог да благословит тебя, мой дорогой и мое все! Благодарю тебя еще и еще за твою бесконечную, нежную любовь, в которой заключается вся моя жизнь.

Теперь прощай, любовь моя, муженек мой, надо отправлять письмо.

Осыпаю тебя поцелуями.

Навеки твоя

Невеста.

Все дети тебя крепко целуют.

Ц. ставка.

7 апреля 1916 г.

Моя голубка!

Пишу только несколько строк, потому что у меня снова нет времени, так как министры прислали горы бумаг, — вероятно, перед Пасхой. На прошении раненого еврея из Америки я написал: “разрешить повсеместное жительство в России” и переслал его Штюрмеру.

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо и за яички. Я надеюсь, что рука Бэби будет болеть недолго. Сегодня утром очень много думал о тебе в нашей маленькой церкви; здесь было очень хорошо и мирно, причащалось много штабных офицеров с их семьями. Те дни, когда я не могу гулять, всегда светит солнце, а когда катаюсь или гребу, небо заволакивает, так что я не могу загореть!

Завтра 8-е, мои молитвы и мысли будут с тобой, моя девочка, мое родное Солнышко. Тогда я боролся за тебя, даже против тебя самой[822]!!!

Как маленький Голубой Мальчик, только более упорно.

Да благословит Бог тебя и детей! Крепко целую тебя и их.

Навеки твой

Ники.

Альбом, который я посылаю Алексею — от английского военного фотографа.

Ц.С.

8 апреля 1916 г.

Христос воскрес! Мой дорогой, любимый Ники!

В этот день, день нашей помолвки, все мои нежные мысли с тобой, наполняя сердце бесконечной благодарностью за ту глубокую любовь и счастье, которыми ты дарил меня всегда, с того памятного дня — 22 года тому назад. Да поможет мне Бог воздать тебе сторицей за всю твою ласку!

Да, я, — говорю совершенно искренно, — сомневаюсь, что много жен, таких счастливых, как я, — столько любви, доверия и преданности ты оказал мне в эти долгие годы в счастье и горе. За все муки, страдания и нерешительность мою ты мне так много дал взамен, мой драгоценный жених и супруг. Теперь редко видишь такие супружества. Несказанны твое удивительное терпение и всепрощение. Я могу лишь на коленях просить Всемогущего Бога, чтоб Он благословил тебя и воздал тебе за все — только Он один может это сделать. Благодарю тебя, мое сокровище, чувствуешь ли ты, как мне хочется быть в твоих крепких объятиях и снова пережить те чудные дни, которые приносили нам все новые доказательства любви и нежности? Сегодня я надену ту дорогую брошку[823]. Я все еще чувствую твою серую одежду и слышу ее запах — там, у окна в Кобургском замке. Как живо я помню все это! Те сладкие поцелуи, о которых я грезила и тосковала столько лет и которых больше не надеялась получить. Видишь, как уже в то время вера и религия играли большую роль в моей жизни. Я не могу относиться к этому просто и если на что-нибудь решаюсь, то уже навсегда, то же самое в моей любви и привязанностях. Слишком большое сердце — оно пожирает меня. Также и любовь ко Христу — она была всегда так тесно связана с нашей жизнью в течение этих 22 лет! Сначала вопрос о принятии православия, а затем оба наших Друга, посланные нам Богом[824]. Вчерашнее Евангелие за всенощной так живо напомнило Гр. и преследование Его за Христа и за нас, — все имело двойной смысл, и мне было так грустно, что тебя не было рядом со мной. Год тому назад я сидела около Аниной кровати у нее на дому (и наш Друг также), слушая 12 Евангелий — часть их.