Спала недурно, но были довольно сильные боли в лице, пока я не смазала его новым лекарством и не обмотала голову толстой шалью.
Сын Лили Ден приедет к А. на 2 суток — я так рада за оставшегося в одиночестве ребенка, я тоже позову его к себе, а дети могут сводить его в сад.
Старшие поедут в город на заседание комитета — пожертвования, — и затем на чай в Аничков. У Ксении опять жар, и она не выходит — ужасная зима для нее, — ей и дорогой матушке следовало бы съездить в Киев недели на 2, чтобы переменить обстановку, а за это время хорошенько проветрить их комнаты, которые полны микробов.
У меня опять приемы и доклады — Штюрмер будет опять, не знаю зачем. У нас был длинный разговор с Вильчковским: наш пункт перевели в Лугу, а также 2 госпиталя из Режицы и несколько других военных, так как большинство раненых, конечно, будет направляться к нам. Приходится много работать, чтоб все заранее подготовить.
Какой ветер и снег! Сейчас ты, наверное, разговариваешь с К. и Н.П., я всегда стараюсь жить одной жизнью с тобой и постоянно думаю о тебе.
Посылаю тебе опять свежих цветов, твои, наверное, уже завяли — уже неделя, как ты уехал! Днем я лежу в углу большой комнаты, так как там светлее, и там же мы пьем чай.
Милое мое сокровище, душа души моей, до свидания, да хранит тебя Господь! Осыпаю тебя бесчисленными нежными поцелуями.
Твоя глубоко любящая старая
Женушка.
Солнышко!
Если Н.П. еще в ставке, передай ему наш привет.
Царская ставка. 9 марта 1916 г.
Любимое мое Солнышко!
Горячо благодарю тебя за твои дорогие письма и за любовь, которой полна каждая твоя строчка! Я наслаждаюсь ими, впивая в себя каждое слово письма, вдыхая его аромат и прижимая губы к бумаге, которой касались твои руки.
Как странно, что погода у вас внезапно переменилась и настали сильные морозы! А здесь быстро тает — это и есть главная причина того, что наши атаки начинаются на днях. Если мы подождем еще неделю, то на многих частях нашего фронта окопы будут залиты водой и придется отвести войска очень далеко назад. А в таком случае месяц или полтора они будут лишены возможности двинуться вперед, до тех пор, пока дороги не подсохнут.
И тогда, несомненно, германцы атаковали бы нас с огромным количеством тяжелой артиллерии, как прошлым летом. Поэтому решено взять инициативу в наши руки, пользуясь их нападением на Верден. Да хранит и благословит Господь наши доблестные войска! Прошу тебя, никому об этом не говори.
Вчера я был в кинематографе, который был особенно интересен, так как мы видели много снимков Эрзерума сейчас же после его падения. Замечательно красивы высокие горы, покрытые глубоким снегом, блестящим на солнце.
После этого мы смотрели 2 забавных картины с Максом Линдер в главной роли, — это, наверное, понравилось бы детям.
Я рад, что ты нашла новую книгу для нашего чтения вслух; не пришли ли еще из Англии те две книги от Marshton? До сих пор еще у меня нет времени почитать для собственного удовольствия, хотя в домино я играю по вечерам через день.
Ну, я думаю, пора кончать письмо. Храни Бог тебя, моя душка-женушка, и наших детей! Нежно всех вас целую и обнимаю.
Твой старый муженек
Ники.
Царское Село. 10 марта 1916 г.
Мой родной, милый!
Снег, ветер, 8 градусов мороза. Маленький Тити[773] провел у меня час вчера днем — мы рассматривали вместе книги с картинками, пили чай и играли с Алексеем. Он начал очень мило говорить по-английски, — он большого роста и хорошо развит для своих 7 1/2 лет; пишет самостоятельно своей матери по-русски. Он провел ночь у Ани, и мы надеемся, что он опять придет в субботу.
Затем у меня были приемы и доклады. Штюрмер приходил, чтобы поговорить об этой истории, так как необходимо выяснить это дело. Мне пришлось передать ему письма Илиодора[774], в которых все изложено, и он расследует, правда ли то, что он пишет, — увы, это кажется очень правдоподобным! Затем он просил меня предупредить тебя, что Н. намерен взять себе в помощники дядю Кривошеина. При Воронцове был Никольский. Он должен будет представлять интересы Н., когда потребуется, в Думе и Госуд. Совете, — и это совсем невозможно, чтобы Кривошеин занимал этот пост. Это было бы гибелью Кавказа, — он умнее других, недобросовестен, друг Н., толстого О. и Янушкевича, — это было бы ужасно! Я тебя предостерегаю, так как проект этот поступит к тебе на утверждение. Безумие со стороны Н. брать к себе человека, которого ты удалил и который тогда принес столько вреда. Штюрмер был в этот раз гораздо менее застенчив и совершенно откровенен, видно, что он питает к тебе неподдельную любовь и почтение. Он озабочен съездом который скоро соберется в Москве, и вызвал оттуда генерала, чтобы переговорить о делах. Лично я опасаюсь, что неврастеник Шебеко[775] окажется там бесполезной тряпкой в случае каких-либо осложнений. Он, конечно, тоже находит, что туда необходимо назначить генерал-губернатора, хотя у него нет никого в виду на этот пост. Он находит желательным, чтоб я чаще показывалась в городе и побывала в Казан. соборе, но мое глупое сердце, а теперь вдобавок и лицо — мешают мне. Я знаю, что это было бы хорошо. Дорогая матушка тоже не может, а Михень завоевывает популярность в городе, много показывается всюду, и на музыкальных вечерах, и старается всех очаровать. Бенкендорфы тоже в отчаянии по этому поводy: графиня говорила об этом с А. Пробыв в городе несколько дней, они вернулись совсем расстроенные.
Все возмущены Хвостовым. Она пила чай у Павла (после большого перерыва), — он в хорошем настроении. У мальчика совсем подавленный вид, так как он возвращается сегодня в полк. Постоянные кутежи с гусарами подействовали на его сердце, и он чувствует себя совсем больным. Они и кавалергарды продолжают ужасно пить на войне, — это отвратительно и позорно перед солдатами, которые знают, что ты это запретил. При случае вели Безобразову последить за полками и дать им понять, как гадко и безнравственно это делать в такое время. Графиня Б. возмущена поведением Дмитрия в городе в военное время и находит, что необходимо настоять на его возвращении в полк, — я вполне с этим согласна, — город и женщины — яд для него.
Только что прочла в газетах о нашем продвижении, — слава Богу, все идет спокойно, твердо и хорошо. С Божьей помощью это изменит скверное настроение тыла”.
Сегодня у меня будет графиня Карлова. Она уезжает в Тифлис на три месяца, так как ее дочь в ожидании, — затем г-жа Никитина (из Одессы) и одна дама из моего склада.
Татьяна сегодня утром на операции одного из наших офицеров.
Бедный старый Зальца[776] умер вчера, — с ним связаны воспоминания о первых днях нашей брачной жизни здесь! — Дорогой, сколько мы пережили и видели за эти 21 1/2 год супружеской жизни, но все так ясно и отчетливо сохранилось в моей памяти! О, какие то были дивные времена! — Родной, любовь твоего Солнышка все увеличивается, становится полнее, богаче и глубже, и она мечтает о нашей молодой, счастливой любви прошедших дней — как мы были безумны! — Крещу и целую тебя без конца и жажду твоих нежных ласк более, чем когда-либо.
Только что принесли твое дорогое письмо, за которое сердечно благодарю. Значит мой ангел тоже целует мои письма, как и я его, каждую страницу много, много раз! Сегодня оно пахнет папиросами.
Я теперь понимаю, почему мы наступаем, мне не приходило в голову, что там уже тает, так как здесь у нас опять зима. Сегодня в газетах очень хорошие известия о нашем наступлении — 17 офицеров и 1000 солдат пленных и т.д. — Да благословит Господь наши войска! Я верю, что Он нам поможет, и это хорошо, что мы не теряем времени, пока они не воспользовались нашим промедлением и не атаковали нас. Все очень счастливы и заняты этим наступлением.
