Ночью выпала масса снегу. Я обрадовался, найдя деревянную лопату в саду, и очистил одну из дорожек. — Это для меня очень полезное и приятное занятие, так как сейчас я не делаю никакого моциона. И тогда я не так тоскую о Крошке.
Утренние доклады теперь кратки, потому что пока все спокойно, но на Кавказе наши войска начали наступление и довольно успешно. Турки этого совсем не ожидали зимою. В Персии мы также наносим тяжелые удары этим проклятым жандармам, находящимся под руководством немецких, австрийских и шведских офицеров. Между прочим, я получил очень сердечную телеграмму от Гардинга, вице-короля Индии, от имени правительства, князей и народа. Кто мог бы подумать это 10 лет тому назад?
Я был тронут цветком, присланным от нашего Друга.
До свидания, моя душка-Солнышко. Храни тебя Господь!
Нежно целую и бесконечно люблю.
Навеки твой
Ники.
Царское Село. 4 января 1916 г.
Мой родной, милый!
Твое дорогое письмо, полученное вчера после обеда, доставило мне неожиданную радость, и я благодарю тебя за него от всего моего глубоко любящего сердца.
День прошел, как всегда; А. немного почитала мне. От 9 до 12-ти лежала на своей кушетке, между 10 и 11 приходил к чаю Н.П. Я не видала его с прошлого понедельника. Взгрустнулось по тебе, любимый, так как он никогда не бывал у нас за чаем без тебя. Вероятно, он уедет 8-го, чтобы в назначенный день съехаться с Кириллом в Киеве. Сегодня в ночь он уезжает на один день, чтобы проститься с сестрами. Он рассказал нам, как трогательно добра была к нему дорогая матушка[589], продержала его полчаса, говорили про Экипаж, политику, старика[590], которого она считает честным, но дураком за то, что он обидел Булыгина[591],сказала, как глубоко сожалеет о том, что Н.П. покидает ее сына — такой верный и неподкупный друг, — вынула из кармана образок и благословила его. Он был ужасно растроган ее добротой. Кажется, Саблин 3-й[592] (которого некоторые считают, увы, его братом[593]) распространил историю о том, будто он туда выслан подальше от тебя, за то, что говорил против нашего Друга. — Так гадко, и это опять внушило ему нежелание ехать к Гр.: будто это получит такой вид, что он хочет просить за себя. А ему следовало бы повидаться с Ним перед отъездом на войну; Его благословение может сохранить его от несчастья. Я увижусь с ним еще раз и тогда попрошу его побывать у Него. Это — тема, к которой надо подходить осторожно; все это зло тогда сделал Манус[594]. Чебыкин[595] виделся с ним несколько раз и делает все, чтобы добыть людей. Я думаю, они посмотрят их вместе, до его отъезда. К.[596] просил Григоровича[597], чтобы тот попросил Канина[598] послать офицеров с “Олега”. Они послали за Кожевниковым[599] для подготовки людей для его роты, которая пойдет вместе, после трехнедельного отпуска; потом Род.[600] и т.д. Им не давали отпуска до сего дня с самой пасхи, так как все время приходилось быть наготове в С.[601] и в Одессе.
Гучков[602] очень болен; желаю ему отправиться на тот свет, ради блага твоего и всей России, — поэтому мое желание не греховно. Вчера дети — О. и Т. — были у Силаевых и провели приятно время. Я спала очень плохо, сердце расширилось, и голова болит, поэтому лежу в постели. А. “кипит”, устраивая свое убежище, так как 6-го уже хочет принимать призреваемых. Я кое-что для нее собираю, а другое, ей нужное, заказываю. Говорят, там очень уютно, Т. ездила смотреть. Сегодня 15 градусов мороза. Bichette[603] в отчаянии написала m-me Зизи, чтобы вымолить у тебя прощение за то, что ее сын не был в Несвиже, когда ты был там. Целых 17 месяцев он не отлучался и только тогда уехал на два дня повидаться с матерью и бабушкой, которая заболела. Если б они знали, что ты приедешь, то она тоже устремилась бы навстречу тебе.
Бэби не на шутку принялся за свой дневник. Только уж очень смешно: так как вечером у него мало времени, то он днем описывает обед и отход ко сну. Вчера ему доставлено было удовольствие подольше побыть со мною. Он рисовал, писал и играл на моей постели, и мне хотелось, чтобы ты был с нами. О, как я тоскую по тебе, мой любимый! Но хорошо, что тебя здесь нет, так как я в постели, и не видала бы тебя, потому что все трапезы происходят в другой комнате. Очень ветрено и холодно. Бэби не выходит вследствие простуды, и Поляков[604] говорит, что еще несколько лет ему не следует выходить в мороз более 15 градусов, хотя прежде я посылала его гулять и при 20 градусах. Ольга и Анастасия тоже простужены, но бывают в лазаретах и вчера катались на тройке. Папафедоров[605] и О.Е.[606] приехали в город, и я надеюсь ее увидеть. Как поживает маленький адмирал[607] и подвизаются ли они с Мордвиновым в домино? Какие вести у Граббе от наших милых конвойцев? Дети едят и палят из своих противных пистолетов. Ксения все еще очень слаба после инфлюэнцы. У Феликса[608] — свинка.
Милый, подумал ли ты серьезно о Штюрмере? Я полагаю, что стоит рискнуть немецкой фамилией, так как известно, какой он верный человек (кажется, твоя старая корреспондентка упоминала о нем), и он хорошо будет работать с новыми энергичными министрами. Мне сказали, что они все разъехались по разным направлениям, чтоб посмотреть все собственными глазами, — хорошее дело, — а также, что вскоре будет прервано сообщение между Москвою и Петроградом. Радуюсь, что тебе нравится книга; я не уверена, но мне кажется, что ты давал ее мне читать. Не Сандро ли дал ее тебе?
Мой Солнечный Свет, моя радость, мой муж любимый, прощай. Да благословит и защитит тебя Бог, и да поможет Он тебе во всем!
Осыпаю тебя самыми нежными и страстными поцелуями, голубчик. Всегда твоя до смерти и за гробом
Женушка.
Царская ставка. 4 янв. 1916 г.
Моя душка-Солнышко!
Сердечно благодарю за дорогое письмо, которое пришло вчера вечером, после того, как мое уже было отправлено.
Сегодня поезд опять запоздал, но ветер улегся, и идет снег.
Я весьма надеюсь, что твоя головная боль прошла, и бедному сердцу стало лучше. — Я с удовольствием прочел твою длинную новогоднюю телеграмму старику Горем. Она очень хорошо составлена!
На всем нашем фронте все спокойно; на Кавказе наше наступление развивается успешно, но медленно вследствие глубокого снега. Войска наши стойко сражаются и взяли много пленных, снаряжения, провианта и т.д. — Насколько я мог вывести заключение из того, что читал мне сегодня утром Алексеев, Николаша доволен и спокоен.
Дорогая моя, я тоскую по тебе, по твоим поцелуям и ласкам! — Как раз здесь вдали от министров и посторонних, у нас было бы много времени поговорить о различных вопросах и провести уютно несколько часов! Но что же делать! Ты очень верно выразилась в одном из своих последних писем, что наша разлука является нашей собственной личной жертвой, которую мы приносим нашей стране в это тяжелое время. И эта мысль облегчает мне ее переносить.
