Наш Друг вчера обедал с ним и остался очень доволен. 5 градусов и очень темно.
А. только что получила телеграмму от Н.П. о его назначении и о том, что он едет в Одессу. – Я ужасно огорчена, что он больше не будет с тобой, я была так спокойна за вас обоих, — нам будет страшно недоставать его. Это, конечно, блестящее назначение, но ты будешь так одинок без него! — Наш Друг очень расстроен, что он уезжает, так как он один из Его “близких” и должен быть при тебе, у тебя мало верных, честных друзей. — Он говорит: только А. и Н.П. — Он хотел, чтоб я тебе об этом телеграфировала, но я отказалась и Его просила этого не делать. — Я знаю, что это значит для него[548] и его товарищей, хоть он сильно будет страдать от разлуки с нами: мы, по его словам, самые для него дорогие и близкие люди!
Каковы известия от Джорджи? Как, должно быть, Орлов и Дрентельн довольны, что Н.П. уезжает, — их завистливые сердца, наконец, успокоятся. — Трое твоих партнеров зараз уходят, — кого ты себе теперь найдешь?
Силаев очень милый и вполне преданный человек.
Я отстояла половину обедни и молебен.
Получила длинную телеграмму от Мекка относительно всех моих подвижных складов. – M-me Гартвиг в Ровно, там поставлены наши походные церкви, и два раза в день идут службы для проходящих войск. — 1-й дезинфекторский отряд и автомобили стоят также в Ровно. — Наше летучее отделение склада находится 40 верстами севернее, на новой линии фронта. — Далее наш бактериологический дезинф. отряд обслуживает всю армию, один поезд-склад стоит в Подволочиске, другой в Тарнополе, но он его двинет в Каменец-Подольск, где бактериологическому дезинф. отряду будет больше работы. Говорю тебе все это на тот случай, если тебе придется там проезжать.
До свидания, дружок, курьер сегодня уезжает раньше.
Крещу и целую без конца. Тоскую по тебе. Благослови тебя Господь! Навсегда твоя старая
Женушка.
Ц. Ставка. 26 ноября 1915 г.
Моя милая женушка,
Поездка была спокойная и унылая; нам обоим было так грустно без тебя и девочек. Были встречены Алексеевым, несколькими генералами из штаба и старым Пильцем, и поехали в наш дом.
Потом меня мучили мелкими вопросами насчет сегодняшних торжеств. Бэби спал хорошо, руки и ноги не болели. Было тепло и сыро. Федорова немножко беспокоил смотр и скользкий двор. Все, слава Богу, сошло хорошо и трогательно красиво!
В 10 утра мы оба вышли — слева от подъезда стояли все офицеры, прибывшие из армии, а против них чудная рота унтеров и прапорщиков с 2-мя, 3-мя и 4-мя георгиевскими крестами и всеми медалями на груди. Затем, спиною к улице, чудный батальон раненых и украшенных орденами людей, посланных служить при ставке, а дальше наши солдаты и казаки, полиция, жандармы и т.д.
После благодарственного молебна все они прошли мимо маршем, с генералами и офицерами во главе. Я сказал им несколько слов, а потом пошел на доклад. В 12 мы посетили обед, устроенный для всех людей, и я пил за их здоровье квасом. Затем Алексей пошел домой, а я с другими через улицу в городскую думу. Мы завтракали в двух высоких залах — всего 170 человек. Когда мы встали, я поговорил с каждым офицером, что отняло полтора часа, но я с этим не считался, так как слишком интересно было слушать их ответы. В конце я всех их произвел, каждого в его следующий чин. Эффект был колоссальный! Среди этих офицеров я увидел и поговорил — с Наврузовым и Кратом и передал им поклон от тебя и девочек. Ник. Пав. уезжает завтра в Одессу принять командование Гвард. Экип. от Полушкина.
Благослови тебя Бог, моя душка-женушка! Нежно целую тебя и детей. Неизменно твой старый муженек
Ники.
Перешли, пожалуйста, мое письмо Малькольму.
Царское Село. 27 ноября 1915 г.
Мой родной муженек,
Я рада, что все так хорошо вчера обошлось. Георгий телеграфировал, что это было одно из самых прекрасных зрелищ, которые он когда-либо видел в жизни. Как трогательно! — Говорят, что было чудно в Народном Доме — величайший порядок — присутствовало 18000 человек (их посадили соответственно войнам, в которых они участвовали); они были очень хорошо накормлены и получили разрешение взять с собой тарелки и кружки. В каждой зале был отслужен молебен. Валя там был.
Я вчера весь день читала, дети гуляли, а А. вернулась из города лишь в 4.20. Но мне нравилась тишина — только воздух в моей большой комнате был душный — открыли отопление, — а термометр за окном показывал 1 градус тепла. — После чаю, приняв офицеров, я полчаса каталась с Ольгой в санях. Было тепло и шел снег.
Сегодня утром опять 10 градусов. Эти резкие изменения погоды очень вредны для больных.
А. с нами обедала. Мы все работали, даже она, наконец, принялась за работy, затем они пели церковные песни, а Ольга играла. — Хвостов не приходил вчера, так как был нездоров.
Мои письма скучны, но ничего нет интересного, чтобы написать тебе, и мысли мои невеселые — так одиноко без дружка и малютки!
Сердце у меня расширено, но я все-таки хочу пойти в нижнюю церковь, где будет служить маленький митрополит Макарий — совсем просто, без помпы — храмовый праздник Знамения.
Днем я надеюсь зайти туда и поставить свечку за тебя, а затем, кажется, наш Друг хочет меня видеть — в 4 часа.
Только что вернулась из церкви — митрополит чудно служил, так спокойно. Все выглядело как на картине — он в золоте, и золотой алтарь, и его серебряные волосы — все сияло. — Я ушла перед молебном. Ольга отправилась в лазарет, а я пошла кончать свои письма, затем принимать Изу и Валю до завтрака. — До свидания, мой ангел, мое сокровище, моя любовь. — Да благословит и сохранит тебя Господь! — 1000 поцелуев, дорогой Ники, от любящей старой женушки
Аликс.
Какие у тебя планы?
Я велела привести Джоя, и он лежит теперь у моих ног — такой грустный, потому что скучает без своего маленького хозяина.
Царское Село. 28 ноября 1915 г.
Мой дорогой,
Очень, очень благодарна тебе за твое милое письмо, которое пришло совершенно неожиданно! Очень рада, что Георгиевский праздник прошел так блестяще — только что прочла в газетах описание его и твои дорогие слова. Только подумать, что Наврузов, мой хулиган, как я его всегда называю, и Крат были там, это очень хорошо! Ну, твои 2 Нижегородца должны нам рассказать об этом — с нетерпением буду их ждать!
Беседовала с нашим Другом в продолжение 3/4 часа. — Он много расспрашивал о тебе. Сегодня Он идет навестить старика. Говорил о Н.П., очень жалеет, что он не может быть с тобой, но надеется, что Господь его сохранит и что после войны (которая, как Он думает, окончится через несколько месяцев) он сможет к тебе вернуться. Пожалуйста, мой дорогой, не назначай Спиридовича градоначальником в Петроград: я знаю, что он сам и Воейков (которого, как это не странно, Спиридович держит в руках) желают этого назначения. Это было бы весьма неподходяще, он не совсем порядочный человек, недавно нелепо женился, — кроме того, после Столыпинской истории в Киеве это совсем нехорошо[549]. Ему предложили место губернатора в Астрахани (да?), но он отказался. Затем еще одна вещь, — не знаю, почему, но Спиридович восстанавливает Воейкова против Хвостова, с которым в начале все так хорошо шло. Теперь нужно добиться, чтобы Трепов работал в согласии с Хвостовым. Это единственный способ все устроить и наладить работу.
Милый маленький митрополит Макарий приходил ко мне после завтрака и был прелестен. Ломан угощал его и все духовенство, — Аня и m-me Ломан там также были. Затем я принимала 2 германских сестер милосердия; гр. Икскуль была в Wolfsgarten. Перед отъездом она собирается посетить еще несколько мест. Другая из Мекленбурга. Она спросила меня, нельзя ли отпустить из Сибири в Германию стариков и детей, которых наши перевезли из Восточной Пруссии, когда там были наши войска. Это касается Беляева или Хвостова? Мне кажется, что последнего. Скажи мне, могу ли я об этом просить? Конечно, только совсем старых людей и крохотных детей, — она их видела в Сибири и в Самаре.
