— Нет, Васек, до правды ты не докопался. Она, брат, по всему похоже, разлуку мне сыграть собирается, — грустно улыбнувшись, сказал Семен и, подыгрывая на гармонике, тихонько запел:

Василий в изумлении раскрыл рот.

— Неуж правда?! — спросил он, не зная, принять ему слова Семена всерьез или же в шутку. — Побожись! Можешь?

Семен пожал плечами.

— Неверующий я. Ну для тебя, как для друга, можно: свят крест, правда.

Василий весь задергался, как в лихорадке.

— Эх ты, друг... — запричитал он. — Дык что же?.. Дык энто как же?.. Выходит, у нее кто-то другой наклюнулся?

— А ты-то чего так расстрадался? Рот закрой, а то муха влетит... Возьми да у самой и спроси.

Лицо Василия стало прямо-таки заговорщицким. Он наклонился к самому уху Семена и, давясь словами, забубнил:

— Слышь, Сень, может, энтот, а? Сергей? Как думаешь? Я не раз видел их вместе... Студент, он, видать, такой!

Семен решительно отстранил его рукой.

— Тебе, говоришь, видать? А мне нет! И какое наше с тобой собачье дело до всего этого? И вообще, что ты с ней пристал ко мне, как овечий клещ? А ну, вали отсюдова!

Василий опешил:

— Так я, Сень, ничего. Вроде как просто для разговору.

— Не нужен мне твой разговор! Понятно? Растрепался, как баба на базаре.

— А я просто так. Ну и сердитый же ты, Сень! Прямо и на хромой козе к тебе не подъедешь.

— И не подъедешь. Потому — не люблю я подъездов. Надумал чего спросить — давай напрямки. Без всяких подъездов.

В прихожую вошла Надя. Поздоровалась с обоими, поблагодарила Семена за коня — приехала в столовую вовремя, похвалила Орлика и спросила, здесь ли Петр Алексеевич.

— Ты к нему? Придется подождать. Уехал с отрядом. Человек пятьдесят с ним. Хлеб добывать двинулись.

— Когда вернется? Не знаешь?

— Обещал скоро быть.

— А мне его вот так надо, — Надя провела ладонью по горлу.

— Из Самары звонили. Тоже интересуются.

Василий недоверчиво взглянул на Семена.

— Неужто из Самары? — спросил он.

— Ничего особенного.

— Расстояние большое...

— Это, можно сказать, пустяк. На днях из самого Петрограда был звонок, а туда в десять раз дальше, — пояснил Семен.

— Даже и не верится!

— Твое дело. Ленин звонил. И с Петром Алексеевичем беседу имел, вроде как я с тобой.

— А это, стало быть, кто же такой? — спросил Василий. — Ленин-то?.. Я уже где-то слыхал об нем.

Не скрывая своего беспредельного возмущения, Семен укоризненно покачал головой.

— Видала такого типа? — обратился он к Наде. — Словно в лесу человек живет! — И к Василию: — Так ведь кто, по-твоему, всю эту революцию закрутил? Ленин! Понял?.. Кто самый главный у большевиков? Ленин! Понял?.. Кто всей Советской властью заправляет? Ленин! Понял?.. Словом, говорить можно много. Понял?

— Так что ж? Теперь-то вот и понял. — Василий обратился к Наде: — Больно сердитый Семен. Чего ни скажи — сразу закипит.

— Из-за такого дуба в стенку башкой треснешься, не то что... — уже совсем дружелюбно сказал Маликов, исподтишка поглядывая на Надю. Ему показалось, будто правая ее щека немного припухла, а у нижней губы темнеет не то ссадина, не то синяк. Надя же умышленно поворачивалась так, что он не мог рассмотреть правой стороны ее лица. Занятый мыслью — что же с Надей произошло? — он чуть шевельнул мехи и пальцами пробежал по клавишам.

Затем пересел на другой стул.

— Что ты играешь? — спросила Надя.

Она заметила пристальные взгляды Семена и отошла к окну, опять спрятав от него ушибленную щеку.

— Мне Петр Алексеевич велел разучить «Интернационал», а я все времени не выберу, вот и захватил сюда свою подружку.

— Сень, а скажи ты мне по правде, трудно играть? А? — поинтересовался Василий.

— Да как тебе сказать, известное дело, не дрова рубить, — и сознался: — Одному, без помощи, не больно-то складывается. Ты хочешь свое, а оно другое получается. И самое главное — пальцы вроде как не мои. Я их туда, а они вон куда, в обратную сторону. Ну, а все равно научусь. Кровь из носу! Вот Надя сказывала, в Петрограде есть такая школа, где учат музыке...

— Консерватория, — подсказала Надя.

— Во-во! Слыхал? Консерватория. Одно название чего стоит! Так я ударюсь туда. Как пить дать.

Василий недоверчиво улыбнулся.

— Смеешься, Сень...

— И ничего тут смешного, — возразил Семен. — Сам увидишь. Ясное дело — не сейчас, а вот когда маленько Советскую власть покрепче на ноги поставим. Думаешь, ты бы не смог? Айда вместе!

— Тоже скажешь! Ты грамоте знаешь, а я только денюжки считать научился. Мне совсем не подходит такое дело, — ответил Василий, но было заметно, что слова Семена все-таки растревожили его.

— А думаешь, Надежда не будет учиться? — продолжал развивать свои мысли Семен.

— Вроде бы ей и так хватит. Вон чего превзошла. Ей взамуж пора.

— Не первый раз слышу, Вася, — со значением сказала Надя, и Василий смутился. — А мне, ребята, и вправду учиться охота. Если удастся, я обязательно закончу гимназию.

— Погоди, — прервал ее Василий, — а ты что, разве не всю ее превзошла, эту самую гимназию?

— Не удалось.

— Чудно, — ухмыльнулся Василий. — И сколько годов там маялась?

— Три года, — усмехнувшись, сказала Надя.

— Ей-право?! А потом? Бросила? Или как?

Надя махнула рукой: мол, не стоит вспоминать. Но тут заговорил Семен:

— Был такой каприз у Стрюкова, твоего дорогого хозяина, за которого ты хоть под пулю.

— Видала, чего он наговаривает? Щиплет меня и щиплет, как курчонка, — обиженно обратился к Наде Василий.

— А ты слушай. Не перебивай оратора, — деланно строго прикрикнул Семен. — ...И захотелось тому подлюге Стрюкову Надю в гимназию определить. Пожалуйста! А Надьке только того и надо: как пошла, как пошла, как поперла, всех других обогнала! И вдруг, что ты думаешь? Стрюкову понадобилась прислуга в Петроград. Для дочки, для Ирины Ивановны. Марш, Надька, хватит ученья! Вот так. Понял?

Василий ничего не ответил, только молча взглянул на Надю.

— Было, Василий. Было, — подтвердила она.

— И больше никогда такого не будет! — твердо произнес Семен и всей пятерней нажал басовые клавиши.

— Слыхал, Василий? Как думаешь, правильно он говорит? — не скрывая легкой усмешки, спросила Надя.

— Не наше дело. Может, и правильно. Как тут узнаешь? — неохотно откликнулся Василий.

— Шел бы ты к нам да потолковал с Петром Алексеевичем по душам и еще с кем из командиров — сразу бы все в голове прояснилось. Говорю тебе потому, что на себе испытала...

— Тоже мне — сказала, — засмеялся Семен. — Он в Соляной городок топать собрался, кулакам прислуживать!

По лицу Нади промелькнула тень.

— Правда? — Поняв, что Семен не шутит, Надя подошла к Василию и, глядя ему в глаза, с сожалением сказала: — Зря, Вася, ой как зря!

В ее голосе Василий уловил тревогу и беспокойство. На душе у него потеплело. Может, и вправду остаться? Послушать их, жизнь должна повернуться. Кто знает, куда она еще повернется... И все же они себе не враги, Надька и Семен. Да и нету такого человека, чтоб себе хотел худа. Вот если бы наверняка знать, что здесь ему положена удача, тогда зачем переться в Соляной городок?! И думать бы не думал. Но, с другой стороны, поступи к ним, сразу винтовку в руки и — айда в бой! Может, только и жил... Атамановы казаки тоже небось не для того воюют, чтоб свои головы под пули подставлять, возьмет на мушку, тюкнет в голову и поминай, как звали. Нет, кому не терпится, пускай себе воюют, а ему война совсем без надобности. И опять же — письмо Ивана Никитича! Такое славное письмо человек выдал! Не кто-нибудь рекомендацию дает, а сам Стрюков! Да с этой бумажкой можно самое лучшее место сыскать — никому и не приснится. Оно, конечно, может все и по-другому обернуться — в Соляном городке никто для тебя сала с маслом не припас, как придешь ни с чем, так ни с чем и в обрат потопаешь. Все ж попробовать не мешает. А останься тут, сразу же на глаза хозяину попадешься. «Ты что же, — скажет, — такой-рассякой, хвостом крутишь, то сюда кидаешься, то туда? Или не знаешь, к какому берегу причалить?» А возможно, сейчас ни слова не скажет, а когда белые вернутся, коленкой так наподдаст, места не найдешь... Вот кабы знать наперед, куда она, жизня, направится!