Летом в окно одной женщины, Ники, влетела черная бабочка. Был поздний вечер, сын ушел с другом. Бабочка, привлеченная светом, долго кружилась у абажура, а потом куда-то делась.

Женщина подумала: «Как это, в городе такая красивая деревенская бабочка». И вдруг вспомнила: недавно она была у подруги Елены Прекрасной, и там находился гость, молодой человек, сын цивилизованной шаманки.

Эта шаманка, судя по его рассказу, давно уже не жила в чуме или как там называется, в яранге, у них был нормальный дом в поселке, она почти забросила свои камлания, как можно было полагать, да и сам молодой человек, тоже с детства предназначенный пожизненно быть шаманом, после школы уехал с Севера, закончил институт, женился, а теперь он сидел в гостях как раз у своей научной руководительницы Елены, так же как и женщина по имени Ника.

Он охотно, хотя и сдержанно, рассказывал о своей матери, что она не камлает, потому что для этого многое нужно, например, человек, который бы вел шамана на возжах, чтобы удержать его от падения на землю: в трансе многое случается, иногда камлающий ничего не помнит. Потом, для камлания нужно очень много сил, а мать собирается умирать.

Так простодушно и откровенно рассказывал о своей матери этот молодой человек, это и был его рассказ о черной бабочке, самое его начало — в том числе о том, что сам он силой оторвался от собственного предназначения, его с детства отметили старики и уже готовили к пути шамана: у них в роду в каждом поколении были знаменитости на весь Север.

Женщина по имени Ника перебила его и спросила, а что в нем сейчас есть такого особенного и может ли он предсказывать — и он так же ласково и искренне сказал, что не хочет знать будущего, запрещает себе, а будущего какого, своего или чужого, спросила женщина, ей было интересно.

Каждого будущего, ответил он.

Дальше женщина так же простодушно призналась, что совсем не хочет знать своего будущего, в будущем у каждого смерть, и знать свой срок равно смертной казни, не так ли?

Он ласково кивнул, и женщине захотелось встать перед ним на колени. Она была слегка пьяна, хозяйка угостила их собственным шампанским из зеленого крыжовника.

Он, этот молодой человек, Эрик по имени, был действительно каким-то святым по своему влиянию на окружающих. Около него хотелось все время находиться, он навевал на людей покой своим простодушием и добротой.

Женщина подумала, что уже сейчас, при нем, начинает о нем скучать, как бы одномоментно находясь в том времени, когда его не будет рядом.

И расскажите побольше о вашей маме, попросила она.

Мать его начала камлать тоже почти с детства (стал рассказывать как на духу этот Эрик), у нее был редкий дар, вылечивать людей, а именно способность исцелять и есть главное чудо, которого ждут от шамана. Ну еще она могла наслать сон на всех присутствующих.

Хозяйка дома, профессор Елена Прекрасная (это было ее прозвание среди подруг), тихо засмеялась и подтвердила, что такое видела только что на семинаре, туда были привезены отовсюду многие известные северные (она выразилась «мои») шаманы, они заседали в разных аудиториях, а одна Танечка вернулась в зал и сказала, что у нее все спят. Пошли, заглянули, а они, действительно, головы положили на столы, храпят. Танечка, оказывается, вышла выступать с темой «введение в сон», так ее тема была заявлена и в повестке дня.

Молодой Эрик радостно кивнул и добавил, что теперь многие в соседних племенах на Севере объявляют себя шаманами, но это только для туристов и это скорее истерия. Даже есть двухмесячные курсы. Или гриба сушеного пожуют.

Елена Прекрасная опять засмеялась:

— У моих такая практика, они теперь перенимают старую манеру, предпочитают накормить кого-то из семьи сушеным грибом, а потом выпить их утреннюю мочу. Даже детей пичкают, совсем нет никакого понимания. Потому что эти галлюциногены они получают вместе с мочой уже в очищенном, перегнанном как бы виде. Ребятам на каникулах дают поесть мухомор и подставляют им баночки, когда в поселок не завозят водку.

Эрик озабоченно кивнул. Видно было, что он не может отвлекаться, к нему подступила какая-то важная тема — а, он говорил о своей матери. Его же как бы специально перебила Е.П.

— О маме, прошу вас, — сказала гостья, та самая женщина Ника. Она чувствовала, что это сейчас ему гораздо важнее, чем простой разговор о странностях соседнего дикого народа.

Так вот, самое главное, чем может быть прославлен шаман, это чудеса исцеления, рассказал он. Мать его именно этим была известна.

Еще она беседовала с духами ушедших — на тему всяких важных начинаний, стоит ли ехать или надо обождать, придет ли эпидемия и так далее, и когда привезут спирт, к примеру, и еще она давала людям песни на разные случаи жизни — песня рыбной ловли, песня потери, когда человек что-то ищет, песня прощания. Но они не общие, не для всех, в их местности каждый имеет свои песни и бормочет их про себя в нужный момент.

Е.П. опять со смехом кивнула, словно бы желая еще что-то добавить, и Эрик вежливо остановился.

— Ну вот вы про маму, прошу, прошу, — вмешалась наша женщина, стараясь помочь Эрику. Ей было его почему-то жалко, как давно не было жалко даже собственного сына.

Гости сидели за низеньким журнальным столиком, на котором было собрано угощение к чаю — вафельный тортик, конфеты в вазочке и знаменитое яблочное варенье Елены (каждая долька яблока твердая, прозрачная и напоминает мармелад). И стояла бутылка крыжовенного шампанского в бутылке из-под французского «Вёйв Клико».

Елена Прекрасная была мастерица на все руки. Как уж она все успевала: и вести аспирантов, и читать лекции, и принимать экзамены, и редактировать множество книг, и на даче управляться с семейством своего мужа, которое наезжало в полном составе, с детьми мужа от первой жены, с внуками и даже с той первой женой, без которой невозможно было обойтись, а кто же будет смотреть за младшими?

Отношения между ними, женами, были очень добрые, кстати.

У Елены Прекрасной других отношений с людьми не бывало. Она работала на всех и всегда как вол.

Ника очень любила Елену П., но навещала ее редко, потому что боялась быть лишней.

Да и собственная жизнь, работа, сын, транспорт, полулежачая мама в своей квартирке в часе езды от Никиного дома, собаки — кобель и старенькая девочка Ляля.

Никому бы и в голову не пришло взять кобеля к своей уже имеющейся девочке, но ниже этажом убили старушку соседку, остался карликовый мальчик, пожилой терьер с одним гнилым зубом в пасти. Его, конечно, соседки принесли к Нике.

Безвинная псина Ляля вообще устроила по этому поводу внеплановую течку, а новый жилец почувствовал себя супругом на законных основаниях — но этот кобелек Дон Корлеоне был мал ростом и не мог даже стоя добраться до нужного пункта, в честь чего он метил все вокруг, совершенно тронувшись разумом.

Ника после прихода из института устраивала ежевечернюю генеральную уборку, а сын, недовольный этим бардаком и новой собакой, от которой первое время воняло, пока не был удален зуб, — сын вдруг повел себя как главный кобелек, у которого заняли его территорию, и на основании этого пещерного чувства вдруг стал требовать, чтобы ему дали уехать в бабину квартиру, а саму бабу мать пусть забирает на его место напрочь, в его комнату, так? Все равно типа ты к ней ездишь каждые три дня. Тебе же будет легче. И в армию оттуда хрен кто догадается меня взять.

На вопрос же «А на что ты будешь существовать?» сын отвечал, что найдет сам, не волнуйся.

У матери вертелось в уме «будешь драгдилером как твой драгоценный Зубарь?» Поссорились. Пока что удалось отстоять прежнюю ситуацию.

При этом положении дел как-то отдохнуть, отвести душу оказывалось некогда, даже дойти до такого святого и радостного человека как Елена.