— Галина Петровна, все это временно, в течение суток пройдет. Они теряют индивидуальность самое большее через тридцать шесть часов.

— А! А! Что? Кто?

— Я вам позвоню минут через сорок.

— Погодите! А вы знаете (торжественно), я вам еще не сообщила, что Юра начал убирать весь двор, я в окно слежу. Ходит с мусором все прижав к груди, грязные пакеты! Я только его переодела! Вытерла! Воротник умудрился намочить! Обшлага! Что вы с ним устроили мне расхлебывать!

Она опять заплакала.

— Вы его в окно позовите аккуратно, крикните «Уол!» Так, нараспев: «Уол-уол!»

— Уол? Вы что, в своем разуме? Как я буду на весь двор орать это «уол» и еще нараспев! Что люди подумают! Там наш актив гуляет с внуками! Головка актива тем более! Марья Алексевна!

— Какая головка?

— Ой. (Пауза, кокетливо). Это мы когда еще в походы ходили с Белорусского, бывало, отстанем и говорим: мы головка хвоста. Мы — головка хвоста.

— Ничего, крикните так. Он поймет.

Через полчаса, побродив по аэропорту и основательно подкрепившись в кафе, Номер Один перезвонил Юре на квартиру.

— Але, Юра пришел?

— Хосподи, — в нос ответила Галина Петровна. — Он тут.

Она уже не плакала.

— Он Иисус? — вдруг спросила она. — Как это у вас называется? Мессия? Он по воздуху пришел? Или у меня психоз начался от такого счастья? Неврастения?

— Психоз, но это пройдет. Это игра.

— О неттт! Этто не игра! — на том конце провода горько засмеялись. — Он весь в этом… в собачьем… гуано! В каке!!! И не умеет умыться!

— На самом деле у него два высших образования, он знает языки и он объездил весь мир.

— У кого языки? Какие? Вы что? С немецким у него всегда было плохо я над ним стояла! Английский едва со словарем! Это я у нас в семье поверьте единственная могу вам признаться не скрывая кто в оригинале…

— Дайте мне Юру.

— Кто знает и читает Диккенса в оригинале…

— Минутку, я не знал, как здорово, я понял, дайте Юру.

Ее прервали на самом интересном месте. Разочарованно усмехнулась. Затем в трубке долго раздавалось шуршанье, Галина Петровна бормотала:

— Не тем концом берешь! Это не надо в рот! Это шнур телефонный! Это к уху! Сюда говори! Вынь провод… Обслюнявил. Ну вот что за человек! Дай, говорю! Скорей, он из Новой этой… Гренландии! Деньги бегут!

Наконец голос произнес:

— Это кто?

— Никулай, — сказал Номер Один. — Ты чего концерты закатываешь? Старушек пугаешь?

— Бызы.

— Не ругайся, извини. Давай обратно домой. Я камень привезу, сейчас сажусь на самолет.

— Кассету, однако, никому не показывал? — сказал знакомый до противного Юрин циничный тенор. Звучало как анекдот про чукчу.

— Откуда ты знаешь… (Пауза, нет ответа). Да она осталась там в развилке на пихте, у острога… Ну где все происходило.

— Напрасно, бызы. Я думал, бызы, твоя взяла кассету.

Бызы, самое большое энтттское проклятие.

— Что же делать, меня же схватили. Думал спрятать, сохранить.

— Моя найдет. Это важно. Телевидение, однако. Общественное мнение. Паблик рилейшнз. Ти ви. (Длинная английская фраза. Юра по-английски почти не умел). Раньше главный театр были войны, теперь теракты в кадре на телевидении. Без телевидения терроризм не существует. Основная задача! (Пауза). Показать всем казнь, как с нами обращаются. С народом энтти. Телевидение главная террористическая армия мира, ее сенсация это как атомный взрыв. Я нарочно сделал так. Варвару так и далее. Отдал мать. Он отдал на распятие сына, а я ее. Так не доставайся же ты никому.

— Варвара, ты?!

— Сняли кожа как с зайца. Боль, боль. Ди с чеб де сравдибая боль. — сказал Юра в нос как бы плача. — У тебя распятие, у меня содрали кожу. Помнишь наш разговор, шибко глупый ваш бог.

— Никулай?!

— Без кожи, как без кожи жить.

Пошла как бы минута молчания. Затем Юра своим отвратительным хамским голосом продолжал:

— Телеэкран создает новые страны. Телеэкран ведет информационные войны и диктует на чьей стороне будет правда, за кого болеть. За бедные народы. Герои телеэкрана террористы. Журналисты — реклама террора. Телевидение сохранит энтти. Казнь матери потрясет мир. Я найду кассету.

— Хорошо, привези мне. Мы все сделаем. У меня есть знакомый на втором канале. Он за это ухватится.

— А. Нет. Нужен бибиси и сиэнэн. (Далее Юра некоторое время говорил на неизвестном языке).

— Ты скоро там будешь? На Юзени?

— Да. Одна нога здесь.

— Никулай! А как связаться с Никифором?

— Ну. Это я.

— Так я и думал. Стой пока, Никифор! — сказал Номер Один. — Как будешь там дома, приди в себя, понятно? Вернись в энтти! Метемпсихоз делай. Уходи из Юры срочно, поняла? Юру посылай сюда, а то он уже не вернется. Я знаю! Двадцать четыре часа плюс-минус десять часов, и человек уже не вернется в себя, все! Это такой результат твоей игры!

— Третий глаз зачем брала? Бызы.

— Это не я брал, это не я. Клянусь моим сыном!

— Каким твоим сыном? — вдруг спросил с подлой интонацией Юра.

У Номера Один сильно забилось сердце, но он пропустил эту каверзу мимо ушей.

— Я же не знал, что это такое, думал просто аметист! Но это не я его взял! Никулай?

— Зачем третий глаз брала, однако?

— Ты меня понял? Я не брал, ты что.

— Он у тебя.

— Но это не я! Поверь мне! Поверь, Никулай! Ну чем поклясться? Никифор! Опять-таки, сыном клянусь!

— У тебя их четверо.

— А кто? Алешка мой?

Засмеялся.

— Алешка? Мой? Да? Парализованный? — с замиранием сердца спросил Номер Один.

Юра помолчал и наконец ответил:

— Ну! И еще трое. Вася, Кистяндин и Титов.

Номер Один перевел дух, закричал:

— Клянусь моим сыном Алешей, который калека и не ходит! Никифор, прошу тебя! Он будет ходить? А?

Молчание.

— Никифор, он будет ходить?

— (Неохотно). Будет.

— Хорошо! Умница! Никулай, надо издать Емолой! Как-то надо издать! Деньги на издание! И хотя бы цех чумовых печек!

Ответ непонятен. Что за язык? Венгерский? Ладно.

— Сейчас нет времени! Не думай ни о чем! Ты через двенадцать часов забудешь все! Будешь Юрой! Юра плохая мужчина!

Юрин жирный хохоток.

— Ты будешь в его шкуре и не сможешь больше камлать! Все потерял будешь! Я это знаю! Никифор, уходи из его шкуры!

— Уйду, мама его помирал скоро начнет а то. Хороший женщин, однако.

— Ну вот, пусть Юра вернется. Ну, скажем, через недельку… А в Юре пришли кого хочешь… ну кто у вас там помирает ныне?

— Варвара, однако. Охранник. Он в лес мертвых уже ушел, лег. Шибко пила. Не может забыть. И я. Варвара в вохру лагерную переселилась, там охрана был, я Варвару в него послал… Уже он там, лежит в лубке покрылся товаром ждет. Я буду мамонт. Помирает энтти народ.

— А Никулай где?

— Съели собаки. (Юрин специфический смех).

— Господи. Боже мой, Боже мой. А Никифор?

— Рядом с вохрой лежит мертвый. Там, в нашем лесу. Я со своей матерью.

— Я тебя не увижу никогда?

Ответ на незнакомом языке. Смешок Юры.

— Ну вот. Ты стал чучуна, Никулай, Никифор, я понял. И я чучуна. Увидимся. Я скоро вылечу к вам туда с камнем. Туда, где две груди. Где на троне царь мира. Я не допустил к нему никого, поверь мне. Я верну.

— Нет! Юра (хохоток) все сделает без Уйва-на-крипевача.

— Да не беспокойся, я все устрою, все для вас! Ты теперь дай трубу Галине Петровне.

— Хорош женщин, — с чувством произнес Юрин поганый голос. — Шибко хорош. Галька! Иди бери трубу.

— Юра! Она не энтти! Не трожь ее, Юра, однако, а то камень не верну, — давясь от смеха, пригрозил Номер Один. Потом опомнился и, понизив голос, сказал:

— Извини. Я знаю, ты шуток не прощаешь. Энтти не любят, когда над ними шутят. Прости. Дай ей трубку.

Видимо, Никифор уже этого не слышал. Опять зашуршало. Кто-то пискнул.

— Ну алло, — трагически произнесла Галина Петровна. — Он меня по спине гладит. Это что?! И ниже! Отстань! Идиот! — стала отбиваться она. — (Тихо, гневно) ты сошшел с ума!