Пол Феррарис, стройный и элегантный, в белой рубашке из тончайшего льна, не спеша прохаживался в центре зала.

Владелец клуба пригласил ему в секунданты уже немолодого, солидного человека – без сомнения, значительное лицо.

Гизела осталась за столиком и с тревогой смотрела, как отец разговаривает с секундантом, а с другой стороны зала к ним направляется офицер в сопровождении своих товарищей. Они громко смеялись и шутили.

Без своего великолепного мундира немец выглядел еще непригляднее. Взгляд, который он бросил на Пола, ясно говорил, что он уверен в своей победе.

Но если он победит, ей придется с ним танцевать!

Гизела едва удержалась, чтобы не броситься к секундантам, умоляя их остановить дуэлянтов.

Она понимала, что это ничем не поможет, а только послужит поводом для новых оскорблений.

Гизела сознавала, что должна держаться с достоинством и вести себя так, чтобы не оскорбить гордость отца.

Все посетители клуба глазели на дуэлянтов. Оркестр не переставал играть, и казалось, что перед зрителями разворачивается представление, специально задуманное для их развлечения.

Гизела подумала, что здесь, наверное, такие вещи случаются часто.

Ей хотелось спрятаться куда-нибудь, хотя бы закрыть глаза, чтобы ничего не видеть, но гордость заставила ее высоко поднять голову.

Она видела, как переговариваются между собой люди, и с отвращением подумала, что они, вероятно, заключают пари о том, кто победит, а на нее смотрят как на своеобразный приз для победителя.

От стыда ей хотелось провалиться сквозь землю.

Вдруг она услышала голос секунданта:

– Джентльмены, победителем признается тот, кто первым прольет кровь противника. После этого дуэль прекращается, а танцы продолжаются. Будьте любезны занять свои места. Начинайте по моему сигналу.

Широко открытыми глазами Гизела смотрела на отца в надежде, что он тоже посмотрит на нее. Но Пол Феррарис не отрывал взгляда от своего противника.

Гизела в отчаянии и испуге молилась за отца, но почему-то ее молитвы о помощи были адресованы не Богу, а Миклошу.

Клинки со звоном скрестились, и этот звук проник Гизеле в самое сердце. Внезапно она почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной.

Ей не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто это. По тому, как замерло ее сердце, она поняла, что это Миклош.

Не оборачиваясь, она протянула ему руку и почувствовала, как его сильные пальцы сжали ее ладонь.

Отец действовал осторожно, а немец, наоборот, был напорист.

Казалось, он хочет запугать противника, прежде чем тот успеет перейти в наступление.

Несмотря на то что Пол Феррарис уже много лет не фехтовал, он хорошо помнил основные приемы защиты.

Ему удавалось отражать выпады офицера, который был излишне горяч и явно хотел похвалиться своей удалью перед зрителями и собутыльниками.

Внезапно Пол Феррарис от обороны перешел к наступлению.

Кончик его рапиры распорол немцу рукав и оцарапал кожу.

Зрители вскрикнули, а секундант поднял руку.

– Честь удовлетворена! – провозгласил он громко, так, чтобы услышали все.

Пол Феррарис опустил рапиру.

В ту же секунду немец сделал неожиданный резкий выпад и ранил его в руку.

Это было нарушением правил. Раздались возмущенные возгласы.

– Это бесчестно, mein Herr! – строго сказал секундант отца немецкому офицеру.

Пол Феррарис выронил оружие и зажал рану ладонью.

– Вы победили, господин Феррарис, – сообщил ему секундант офицера. – Мне очень жаль, что вам нанесли оскорбление…

Офицер перебил его:

– Чепуха! Он просто порвал мне рубашку, но не пролил ни капли крови. Победитель – я. И я это вам докажу!

Гизела вдруг обнаружила, что ее рука по-прежнему в руке Миклоша. Она высвободилась и подбежала к отцу.

– Вам больно, отец? Позвольте мне перевязать рану.

– Пустяки, – ответил Феррарис. – Просто царапина. Пойдем отсюда.

– Не раньше, чем я получу свой танец, – протестующе воскликнул немец.

Он двинулся к Гизеле, и она инстинктивно спряталась за спину отца.

Но прежде чем Пол Феррарис успел что-то произнести, перед немцем возник Миклош и уверенным, не терпящим возражений тоном сказал:

– Если вы еще не удовлетворены, сударь, то будете иметь дело со мной.

– С какой стати я должен драться с вами? – спросил немец. – Я сам выбираю себе противника и не собираюсь сражаться со всеми фиглярами в Вене.

Публика притихла, ожидая, что ответит на это Миклош.

– Вы будете драться со мной, потому что я так решил, – сказал он. – А если вам нужен повод, то его не трудно найти.

Он сделал шаг вперед и бросил немцу в лицо ослепительно белую перчатку.

– Как ты смеешь оскорблять меня, венский подонок! – разъяренно вскричал офицер. – Да будет тебе известно, что мое имя – барон Отто фон Хётцендорф! Ты ответишь за оскорбление аристократа!

Вновь наступила тишина. Миклош спокойно ответил:

– Позвольте в таком случае и мне представиться: князь Миклош Эстергази.

В тишине Гизела услышала чей-то шепот: «Лучший клинок Венгрии!»

Она посмотрела на отца: он был бледен, но держался спокойно.

Кто-то накинул ему на плечи фрак и поставил перед ним бокал с красным вином.

– Как вы себя чувствуете, папа? – спросила Гизела.

– Отлично – и намерен досмотреть это представление до конца.

Секундант подал сигнал. Теперь, зная, кто его противник, немец сосредоточился и перестал паясничать.

Миклош был великолепным фехтовальщиком. Он снова и снова наносил немцу удары, но не касался кожи, а лишь разрывал ткань рубашки, чтобы секундант не смог остановить дуэль.

Звенела сталь; противники двигались в ритме музыки, словно танцуя причудливый танец. Порой немец переходил в атаку, но каждый раз она разбивалась о защиту Миклоша. С каждым выпадом офицер выглядел все более и более нелепо.

Наконец Миклош решил, что представление закончено. Изящным движением выбил рапиру из рук противника и, приставив клинок к его груди, приказал:

– Просите прощения у господина Феррариса и его дочери за свое безобразное поведение!

– Я… приношу извинения, – пробормотал немец.

– Громче! Я хочу, чтобы вас слышали все!

– Я прошу прощения!

Миклош опустил рапиру и повернулся к секунданту, чтобы поблагодарить его, но тут до него донесся отчаянный крик Гизелы.

Она была так увлечена поединком, что совсем забыла об отце, а когда посмотрела на него, то увидела, что он лежит без сознания. Из раны на руке хлестала кровь.

Простившись с возлюбленной, Миклош провел бессонную ночь и к утру укрепился в решении немедленно покинуть Вену.

Он знал, что на этот раз не вернется назад с полдороги. Любовь к Гизеле повелевала уехать и страдать вдали от любимой.

Лишь таким образом он мог спасти ее от унижений, которые неизбежно постигли бы ее, если бы они поженились.

Он очень любил своих близких, и большинство из них были приятными людьми и обладали чувством юмора, что вообще свойственно венграм.

В то же время гордость была фамильной чертой Эстергази, и Миклош мог представить, с какой яростью они обрушатся на любого, кто посмеет посягнуть на их честь.

Гизела была истинной леди, но это не имело никакого значения, потому что ее отец был профессиональным музыкантом, который игрой на скрипке зарабатывал на жизнь.

Эстергази были тонкими ценителями музыки. Миклошу с самого детства прививали любовь к ней, и он не представлял себе жизни без нее.

И все же иметь музыкальный талант и получать гонорары за публичные выступления – вещи разные. Миклош знал, что какие бы аргументы он ни привел, пытаясь переубедить старших членов семьи, это ни к чему бы не привело – отношение к Гизеле все равно будет пренебрежительным.

Пол Феррарис был великим скрипачом, и Эстергази, без сомнения, могли пригласить его в гости.

Но чтобы его дочь стала невестой главы рода и будущей княгиней! Нет, это невозможно.