Исследования других клеток и тканей показали, что они в антигенном отношении повторяют рисунок эритроцитов, как зеркала повторяют узор в калейдоскопе. Но, кроме этого, другие клетки имеют еще и собственные антигены, которых нет в эритроцитах.

Человеческие ткани не исключение. Антигенное строение животных такое же сложное. И у каждого вида животных свои, отличающиеся от человеческих, антигены и антигенные калейдоскопы. При этом у каждого животного свой узор антигенного калейдоскопа.

Как же распределены человеческие антигены среди людей? Не будем называть распределение случайным. За кажущейся беспорядочностью, случайностью, несомненно, кроется биологическая закономерность развития. Подчеркну лишь, что двух антигенно тождественных людей нет. И это не удивительно — или, во всяком случае, не должно удивлять. Равно как не удивляет нас отсутствие интеллектуально или физически тождественных людей. Человек, например, имеет свой неповторимый рисунок узоров кожи на пальцах. Это мы уже знаем из детективной литературы, фильмов. Из дискуссий в газетах о пользе, необходимости и оскорбительности снятия отпечатков пальцев. Точно так же придется понять и привыкнуть: не существует и иммунологического тождества. Все люди обязательно отличаются друг от друга по антигенам. Достаточно одной неповторяющейся комбинации двух каких-нибудь антигенов, и структура белковая, рисунок антигенный будет уже иным. Среди людей, впрочем, среди всего живого, нет иммунологической одинаковости. И чем вид организма сложнее, тем больше будут разниться его индивидуумы. Стало быть, безусловна чужеродность иммунная (а уж вам почти ясно — тканевая, но об этом дальше) между видами. И конечно же, она есть и внутри вида между отдельными представителями. Значит, человек человеку — антигенно чужероден. Занимать ткани у одного для другого — задача весьма трудная. Опять уместно вспомнить Карреля. Пересадка тканей или органов с одного места на другое в пределах того же животного — успех. Попытка пересадить ткань или орган от другого индивидуума того же вида, например от одной собаки другой, даже если это собаки одной и той же породы, всегда сопровождалась отторжением пересаженного кусочка ткани или органа.

Участок организма, будь то кожа или орган, перенесенный или, правильнее, пересаженный в другое место этого же тела, или на другого представителя этого вида, или даже, более того, на индивидуум совсем другого вида животного мира, — все равно эта пересаженная ткань получила красивое имя — трансплантат.

В биологии и медицине есть очень много красивых слов. Мы уже привыкли и не замечаем их красоты, нам тут же представляется сущность слова. Например, попробуйте вслух произнести отчетливо, артикулируя каждый звук, слово «розеола». По-моему, красиво. Или — «комплимент». Опять красиво. По красоте названий биологи и медики поспевают за физиками. У физиков есть удивительные названия и единицы измерения. Например, единица измерения — «странность». Одна «странность», две «странности» и т. д. Не будем вдаваться в существо термина. Но звучит красиво и даже приятно. Мы тоже к этому идем. Если пересадить какую-нибудь часть тела от одного организма к другому, то теоретически можно получить птицу с головой ящера, ящера с головой льва, льва с хвостом удава, и т.д. В искусстве, в мифологии такие создания носят названия химер. Вспомните химер Собора Парижской богоматери. И в биологии результаты пересадок тоже получили название химер. Чем это уступает «странностям»? Но до химер в жизни не так-то близко. На страницах книги — они впереди.

А пока вернемся к судьбам маленьких несложных трансплантатов.

Неоднократно ученые проделывали подобные опыты на себе и на добровольцах. У человека вырезали кусочек кожи и на его место пришивали такой же лоскут кожи другого человека. Все, разумеется, делали с обезболиванием. Пришивали стерильно и прочно. Прочность, однако, не оказалась гарантией надежности — не помогла. Кожный лоскут был чужеродным — включались иммунные механизмы, нарастала иммунологическая реакция нового хозяина пересаженной кожи против ее антигенов. Начиналась иммунологическая война. В организме начинали вырабатываться антитела, клетки—солдаты нашей армии-защитницы — окружали трансплантат. Весь организм реципиента как бы изолировался барьером этих клеток от чуждой ему донорской ткани. (При пересадках организм, которому пересаживают ткань, называется реципиентом, организм, у которого берут трансплантат, — донором. Эти красивые слова мы уже знаем.)

Иммунологическая реакция против трансплантата необыкновенно сильна. Пришитый лоскут кожи в течение первых-вторых суток как будто бы приживает. Края пересаженного кусочка сливаются с окружающей кожей реципиента. Восстанавливается и начинает работать сосудистая сеть — кровь нового хозяина бежит по сосудам трансплантата, питает его. Но к 5—7-му дню кровообращение нарушается. Ограничивающий слой клеток хозяина увеличивается. Появляются антитела. К 10—16 суткам трансплантат отторгается.

Повторная пересадка кожи от того же донора просто указывает пальцем на виновника — иммунитет. Повторная пересадка демонстрирует и образование активного иммунитета. После первой пересадки иммунизированный ею реципиент отторгает второй лоскут кожи вдвое быстрее. Но только лоскут от того же донора.

Иммунитет, как и в случаях с бактериями, строго специфичен. Если мы повторно пересадим лоскут кожи от того же самого донора, иммунитет против него уже есть, и он отторгается вдвое быстрей. Кожа от другого донора отторгается в те же сроки, что и в первый раз, — через 10—16 дней. Это и есть доказательство, во-первых, что главный враг — иммунитет; во-вторых, иммунитет в этих случаях, как и противомикробный, специфичен.

Иммунитет стоит на страже индивидуальности. В организме могут существовать только собственные ткани со своим индивидуальным набором антигенов, со своим неповторимым узором антигенного калейдоскопа. Это и ставит преграду хирургам, когда необходимо пересадить пострадавшему человеку кожу, костный мозг, почку или любой другой поврежденный или больной орган. Армия иммунитета не позволяет сделать этого, она «не понимает» жизненную важность такой восстанавливающей операции. Для нее непререкаем принцип: «Индивидуальность превыше всего; все чуждое — чуждо!»

Теперь вы понимаете, почему иммунитет, спасающий нас от смерти в борьбе с микробами, является в других случаях нашим врагом.

Врагом, конечно, относительным. Скажем мягче: иммунитет в некоторых случаях мешает. Иммунитет следит за постоянством внутренней среды, иммунитет бдительно хранит биологическую индивидуальность организма. Не считать же его врагом за то, что иногда он слепо продолжает делать свое дело, когда это нам не нужно. Все же он нам приносит больше пользы.

Так что иммунитет не враг, но в иных случаях лучше бы его не было.

Как только в организм попадают клетки или ткани, отличающиеся хотя бы одним антигеном, начинают вырабатываться антитела. Фагоциты вместе с антителами и лимфоцитами набрасываются на чуждую им ткань и обрекают ее на гибель.

Если хирург попытается пересадить раненому или обожженному кожу другого человека — чужую кожу, она будет отторгнута, как бы искусно он ее ни пришил. Если врач попытается пересадить какой-нибудь внутренний орган или его часть и этой части некуда будет отторгаться, она обязательно рассосется. Фагоциты съедят ее по маленьким кусочкам, медленно, но неумолимо. Даже кость, если она инородна, подвергается рассасыванию, то есть будет съедена микроскопическими клетками-пожирателями.

Хирургия, достигшая необыкновенного мастерства, остановилась перед своей самой заветной мечтой — не ограничиваться только удалением больного органа, но и научиться заменять его здоровым. Иммунологическая армия воздвигнула перед этой мечтой барьер несовместимости тканей. Мастерство хирургов в наше время достаточно велико, и их не пугают технические трудности пересадки чужих рук, ног, почек, легких и даже сердец.