Но судьба распорядилась так, что произошла беда с ним, а не со мной.

В тот день мы охотились с борта отличного моторного катера за коралловыми рифами островков Амбре, что напротив порта Батабано.

Рельеф дна представлял собой стол театрального художника с макетами сказочных средневековых замков. Казалось, кто-то на совершенно ровную песчаную поверхность нагромоздил рядами, как клетки в курятниках, скалистые глыбы, украшенные башнями и башенками с бойницами и дозорными щелями, зубчатыми стенами, потайными дверьми, узкими проходами, оконцами, где могла бы превосходно устроиться на жилье всякая морская живность.

Мы, как игрушечные акробаты, опускались вниз головой по отвесной скале, внимательно выискивая, кто в ней укрылся. Достигнув дна, переворачивались, толчок ногами и такой же медленный подъем. И снова плавное, невесомое погружение, толчок и подъем вверх. Место было не из лучших. Но вот я заметил на выступе у самого дна кучку створок гребешков, устриц, пустые раковинки сигуа, останки крабов.

Бросив ружье на дно, я приник к щели, но владелец ее принял надлежащие меры — закамуфлировался так, что его не было видно. Во второе погружение Бентос был уже рядом. Он уцепился рукой за выступ. Тело его касалось противоположной скалы. Так ему лучше было видеть, что происходило в расщелине. Осьминог шевельнул щупальцем и выдал себя. Увидев его глаза, я сунулся в щель. Бентос внимательно наблюдал за моими действиями.

Когда же через несколько секунд я со своей добычей попятился назад и выбрался из щели, картина, которую я увидел, заставила меня на миг растеряться.

По телу Бентоса, уже плотно прижимая его к скале, ползли внушительных размеров щупальца. Рука его еще держалась за выступ, но от локтя до кисти была обвита толстым живым канатом. Были захвачены плечо и шея, спина и живот. Бентос что-то показывал мне глазами и другой рукой подавал знак — «вверх». Но я никак не мог сообразить, что он посылал меня туда за воздухом. По его мнению, я должен был набрать свежего воздуха и скорее возвращаться, чтобы разделаться с предательски напавшим на него из-за угла спрутом. Сам Бентос, выпустив ружье, — плавал он всегда только в плавках, поэтому щупальцы осьминога присасывались свободно и крепко, — пытался оторвать рукой щупальце от шеи.

Мною овладела растерянность — добытого осьминога я отшвырнул в сторону, — но, очевидно, чувство страха не позволило мне принять единственно верное решение. Следовало атаковать спрута, но вместо этого я выхватил нож и отсек одну за другой все четыре щупальца. Пятое пыталось ухватить меня за руку, но скользило по майке. Бентос, покачивая головой, стал подниматься вверх.

В лодке, чертыхаясь и отчитывая меня, он принялся сдирать со своего тела еще шевелившиеся щупальца. С живота и со спины у пояса одно щупальце мне удалось оторвать без особого труда. На месте присосков на загорелом теле Бентоса лишь выступили ярко-красные пятна. С шеи Бентос сам стащил второе щупальце. А вот часть, присосавшаяся к спине, не поддавалась. Удалось отодрать присоски лишь с груди, где обильно росли волосы, и то вырывая их с корнями. Так же крепко присосалось щупальце и к руке.

Что мы только не делали, перебравшись на катер! И солили срез щупалец, и посыпали сахаром, и подносили к ним огонь, и смазывали мерфиолатом, и поливали пресной водой, водкой, ромом и молоком — ничего не помогало: кожа Бентоса оттягивалась вместе с присосками.

Тогда Бентос из всех присутствующих выбрал меня, отвел на корму и, впервые за все время нашего знакомства, без улыбки произнес:

— Отдирай!

Мои попытки убедить его, что надо в город, к врачу, ни к чему не привели. Он только мрачнел и ниже опускал голову:

— Отдирай! Ты присосал, ты и отдирай!

— Бентос, давай осторожно попробую ножом, — пытался я выиграть время в надежде, что мне на помощь придут товарищи, но они молчали.

— Отдирай, или я в последний раз выхожу с тобой в море! — И он ругнулся, зная, как на всю жизнь наказать меня.

Ухватившись обеими руками за толстый конец щупальца у самого локтя Бентоса, я сильно потянул. С тыльной стороны локтя — там кожа была покрепче и покрыта волосом — показались первые капли крови. Конец щупальца выскальзывал из рук. Я сменил мокрые перчатки на сухие, и дело пошло несколько быстрее. На внутренней стороне руки образовалась сплошная ссадина. Большинство присосков срывало эпидермис с кожи Бентоса. Он подпрыгивал и ругался, однако и мне от этого было легче. Еще два усилия, и щупальце полетело на дно кокпита. На спине остался длинный след.

Как только Бентос почувствовал, что я закончил свое «кровавое» дело, он тут же бросился за борт. Все немедленно, похватав свои маски, многие даже без ласт, попрыгали вслед за ним. Каждый понимал, что кровоточащие раны — лучшая приманка для морских хищников. Хозяин катера подал ружья, и мы заняли круговую оборону, а Бентос, от которого в разные стороны растекалась бурая вода, лег на спину и орал:

— Я король! Я король! Вы мои слуги! Я дурак! Я дурак и ее хочу лечиться!

Бентос не сказал еще никому о том, как все произошло, но я-то хорошо знал, что он, добрейший и милый, этими словами мстил мне: ведь он говорил, что образование у него небольшое, но он, случись ему быть на моем месте, поступил бы иначе — не струсил.

Минут через десять, прижженные йодом и солями, содержащимися в морской воде, раны перестали кровоточить, и Бентос поднялся на катер. Я сознательно задержался. Пусть уж он скажет о моей неопытности или трусости, как сочтет, не в моем присутствии.

Когда же, перебросив через борт ногу, я услышал слова Бентоса, мне пришлось быстро уйти в кубрик. Он говорил о том, что так уж вышло и что я иначе поступить не мог!

В другой раз, когда Бентоса не было рядом, встреча с осьминогом состоялась у меня совершенно неожиданно и могла закончиться куда более печально.

Нам к середине дня надо было уходить, чтобы к вечеру попасть в порт. Поэтому кок вместительной рыбачьей шаланды потребовал наловить ему как можно быстрее лангустов, которыми он собирался нас угостить. Ночь и раннее утро были душными, и я с первыми проблесками дня пошел в воду без майки. Места мне были хорошо знакомы по вчерашней охоте, и я сразу направился к гроту, в который за ночь могли, как мне казалось, забраться лангусты.

Так оно и было. Тройка их сидела у дальней стенки. Но вот беда: у каждого правая антенна устремлялась в одну и ту же сторону. Это осложняло положение, ибо означало, что неподалеку находилась мурена и, прежде чем заняться лангустами, следовало сначала выгнать ее из грота.

Запасшись до предела воздухом, я вторично вошел в грот, почти касаясь потолка, дабы лучше сверху разглядеть мурену, лежащую где-то среди камней на дне грота. Ласты еще торчали из пещеры, когда я почувствовал с содроганием, что меня кто-то пытается обнять. Ощущение было столь знакомым, что воображение не стало рисовать ничего диковинного. Осьминог!

Попытка опуститься на дно грота и оторваться от щупалец не увенчалась успехом. Тогда я уперся ружьем о дно и попятился назад. Но щупальца уже присосались основательно.

Сейчас я задумываюсь над тем, что же это было со стороны осьминога — акт нападения или самозащиты? Но тогда размышлять было некогда, секунды промедления могли мне стоить жизни.

Пережив моментальный испуг от неожиданной встречи, а где-то в глубине души я ее все время ждал (только рядом не было Бентоса), я рванулся в сторону, где должно было находиться животное. В полумраке, в расщелине, я все же разглядел его глаза и между ними колпачок. Упираясь одной ногой о стену грота, я вцепился обеими руками в уязвимое место моего противника. Намяв его, сунул правую руку ко рту осьминога, где у него находится сумка с внутренними органами — второе слабое место. В перчатке трудно было нащупать щель, однако у самого запястья я вдруг почувствовал боль. Укус! Значит, сумка рядом. Сжав тело осьминога что было сил с обеих сторон, я рванул его на себя. Животное подалось. Еще рывок, и я уже мог двигаться к выходу из грота.