Как-то, лет десять — двенадцать назад, мы довольно внушительной компанией отдыхали на берегу Черного моря. Начитавшись только что Джеймса Олдриджа, я плавал в водах Сердоликовой бухты как одержимый. Среди нас был талантливый скрипач, который, кроме скрипки, — семья не в счет — ничего на свете не любил. Он часами просиживал на берегу, мысленно проигрывал сонаты или вслух рассказывал забавные анекдоты. Иногда он принимался шутить над нами. Как-то я подговорил друзей, и в один прекрасный день-действительно оказавшийся прекрасным — мы впятером силой натянули на нашего друга маску, сунули ему в рот трубку и… опустили вниз лицом на поверхность моря. До этого он царапался, выплевывал трубку, пытался кусаться и вырываться, а тут вдруг расслабился, и мы стали свидетелями того, как на наших глазах произошла метаморфоза. Мы почувствовали, что наш друг уже не ощущает враждебности к нам, что он вообще забыл о нашем присутствии. С тех пор выгнать его из моря могут только холод и напоминание супруги, что если он «достукается до судорог», то никогда больше не сможет играть на скрипке, у которой с того самого дня появились соперницы — феи подводного мира.

Однако общеизвестно, что феи бывают добрые и злые. Злой и страшной феей при первом знакомстве мне показалась мурена.

Мурена! У кого упоминание о муренах не ассоциируется с жестокостью римлян, вызывая невольное содрогание? Кто на вопрос: «Что такое мурена?» — прежде всего не ответит: «О! Вкуснейшая рыба, которую в Древнем Риме кормили рабами»?

…Дикий ужас сковал мои движения. Менее чем в полуметре от лица сомкнулась и тут же вновь разверзлась жуткая пасть, усыпанная короткими, слегка загнутыми назад, острыми гвоздями. Маленькие, посаженные у самого носа глазки излучали сатанинские огни. Я ждал, что из пасти покажется раздвоенный язычок — столь испугавшая меня морда была похожа на голову огромного ядовитого пресмыкающегося.

Между тем чудовище убралось в расселину, но тут же вновь рванулось ко мне. Однако теперь — все это происходило в течение нескольких мгновений — я уже понял: то были не атаки, а маневры оборонительного свойства. И все же, придя в себя, я поспешил на поверхность. Рядом плавал Армандо, мой учитель. Это был всего лишь второй мой урок.

Вытолкнув загубник изо рта, я торопливо произнес:

— Там бичо[5] со змеиной головой.

— Мурена! Где? — живо спросил Армандо, поняв скорее всего по выражению моего лица, сколько страху нагнала на меня первая встреча с этой рыбой.

Мой верный наставник, не задумываясь, пригласил меня показать ему место, где я видел мурену.

От песчаного дна почти до самой поверхности поднималась коралловая стена, украшенная пластинчатыми водорослями — причудливыми испанскими веерами, изрезанными восточным орнаментом, — и разных форм трубками морских губок. В отвесной скале было множество расселин и гнезд. Я указал на отверстие, из которого показывалась мурена. Но сколько Армандо ни вызывал ее «на себя», рыба не появлялась. Однако стоило только приблизиться мне, как она не замедлила опять проявить свой неуживчивый характер. Армандо успел выстрелить и быстро поплыл в сторону, чтобы мурена не утянула стрелу в гнездо.

Мои глаза раньше ничего подобного не видели. Я не мог себе представить, что возможно так извиваться. Мурена, в которой было не менее двух ярдов,[6] делала вокруг стрелы кольца, «восьмерки», антраша, пируэты на голове, ибо стрела пришлась в ту часть тела, которую принято называть шеей, и в конце концов сорвалась.

Мурена плыла ко дну, извиваясь как змея. Круглое, лишь слегка сжатое с боков тело было лишено чешуи и блестело. Видимо, оно покрыто слоем слизи. Спинной плавник невысокий, с черной каймой, тянется от головы до самого хвоста. Вместо жаберных щелей — отверстия размером с трехкопеечную монету. Цвет ее тела красновато-бурый с темными, неправильной формы пятнами.

Достигнув дна, мурена скрылась в одну из щелей. Очевидно, она знала эти места, как человек — расположение комнат в своем доме.

Уже на берегу Армандо пояснил, что мурены редко первыми нападают, если их не потревожить. Но, раненные или разъяренные, они смело атакуют своего врага, и тогда их крепкие челюсти наносят подводному охотнику жестокие раны.

— Если случится, что в тебя вцепится мурена, — говорил Армандо, — то знай: она не разожмет челюстей до смерти. Прояви хладнокровие и рукояткой ружья, лучше ножом — ручкой или острием — наноси удары по голове выше глаз, где у нее расположен мозг, до тех пор, пока не оглушишь.

— Что толку, если у нее ядовитые зубы, — храбро заметил я.

— Нет, это раньше считалось, что у некоторых видов семейства Muraenidae имеются ядовитые зубы. Последние исследования показали, что ни у одной из мурен не обнаружено желез, выделяющих яд. Просто зубы этих рыб покрыты слоем грязи и слизи, содержащих болезнетворные микробы и токсические вещества. Раны от укуса мурены, сами по себе рваные, действительно долго не заживают. Но, если будешь соблюдать правила, до этого дело не дойдет.

Я внимательно слушал Армандо и любовался им. Невысокого роста, сухощавый, подтянутый, он говорил и действовал с необъяснимым чувством уверенности в своих знаниях и силе. С ним казалось все возможным, все доступным. «Только тот способен вселять веру в других, кто сам беспредельно верит в себя», — подумалось мне. Сам же Армандо частенько любил говорить, что «только человек может невозможное, могут те, которые думают, что могут».

Лицо Армандо всегда было пунцовым. Кровеносные сосуды расположены очень близко к коже. Когда я как-то решился спросить его о причине, он, не давая прямого ответа, сказал:

— Юра, всякий раз, как мы выходим в море, у меня в кармашке плавок лежит пузырек. Если что случится, прежде всего положи мне под язык несколько горошин.

И больше ни слова. Я только мог предполагать, что у Армандо не в порядке сердечно-сосудистая система.

— Мясо мурены, как и морских угрей, — между тем продолжал Армандо, аккуратно укладывая снаряжение в спортивный мешок, — довольно вкусное, но в тропических водах Кубы часто бывает ядовито. Лучше его не пробовать, когда кругом столько другой отличной рыбы.

— А бывают крупные?

— Самые крупные — зеленые. Достигают они в длину трех метров. Обитают мурены на дне в прибрежной зоне, в ложбинах, заваленных камнями, в расщелинах, подводных пещерах, очень любят коралловые рифы, как правило, охраняют затонувшие корабли…

— А чем они питаются?

— Ракообразными, моллюсками и рыбами, конечно. Особенно прожорливы по ночам. Да ты побывай в библиотеке Академии наук. Там много интересного найдешь о жизни моря, — посоветовал мне Армандо в конце той беседы.

В Институте океанологии я действительно узнал все, что было известно в литературе о муренах. И что зеленая — самая хищная и опасная из мурен Кубы, и что она вовсе не зеленая, а бурая и выглядит изумрудной лишь от налета плотного слоя бактерий, сплошь покрывающих ее тело, что самая распространенная мурена черная с бурым оттенком, чье небольшое, до метра, туловище покрыто светлыми, как на мраморе, прожилками, и что мурена-«раро», украшенная, как зебра, пятнадцатью желтыми полосами, съедобна, и что все мурены — безъязычные рыбы, и многое другое. Но нигде не нашел я ответа на вопрос: как же мурены могли питаться рабами?

Очень скоро я убедился — правда, то были не древнеримские, а современные кубинские мурены, — что эти рыбы не питаются падалью. Я подсовывал им в норы куски разложившегося мяса, и подобранной на шоссе дохлой птицы, и свежей говядины, и свиные отбивные, и куски час назад уснувшей на берегу рыбы, и разбитого стрелой и уже неживого лангуста, и подобранного на берегу без признаков жизни краба. Вокруг любой приманки, за исключением птицы, сразу собиралась разноперая мелюзга расхватывая пищу по крохам, а мурены даже носом не вели.