После смерти Брюса вся библиотека была оценена в очень крупную сумму – 975 рублей 81 копейку. Библиотека полностью не сохранилась, ибо в книгохранилище Академии наук были отданы только сочинения, отсутствовавшие в фонде, – дублеты были переданы в другие библиотеки. [615]

Пользуясь столь богатым собранием книг по различным отраслям знания и находясь в переписке с ученым Лейтманом, Брюс в Глинках занимается физикой, химией и связанными с ними дисциплинами. Яков Вилимович увлечен изготовлением оптических приборов, определением удельного веса металла, очисткой от примесей серебра, золота и других металлов. В Эрмитаже хранится металлическое вогнутое зеркало от большого зеркального телескопа с вырезанной на оборотной стороне надписью: «Зделано собственным тщанием графа Якова Вилимовича Брюса в 1733 году августа месяца». [616]

Затворнический образ жизни, увлечение астрономией, химией и другими науками породили в округе легенды о Брюсе. Одну из них, рассказанную крестьянином Безконным, записал М. Б. Чистяков в Калужской губернии: «Да мало ли еще что знал этот Брюс: он знал все травы этакия тайныя и камни чудные, составы разные из них делал, воду даже живую произвел, то есть такую воду, что мертвого человека живым и молодым делает». [617]

В народе Я. В. Брюс остался чернокнижником и «колдуном с Сухаревой башни». Его научная деятельность не была востребована в полной мере, поскольку время ждало от науки сиюминутных результатов, не признавая ученых, работающих на перспективу.

Сохранилось несколько живописных полотен, изображающих Якова Брюса. Они запечатлели графа в разные годы его жизни. Цели их написания были различны: создание парадного портрета в одном случае и бытового – в другом. Поэтому сходство между ними можно обнаружить весьма относительное. На одном из них, писавшемся, вероятно, более для изображения величия, нежели реального сходства, генерал-фельдцейхмейстер предстает перед нами в парадном костюме. Лицо его можно назвать скорее круглым, чем овальным. Оно излучает довольство и благополучие. Однако, на наш взгляд, портрет этот относится к тому роду творений, которые более ценны выписанными на них деталями одежды, чем реальным сходством лица с оригиналом. С таким же успехом в нем можно было бы найти сходство со многими знатными особами того времени. Утверждать, что попавший в поле нашего зрения портрет нельзя использовать для верного описания внешности Брюса, нам позволяют два других портрета, очень похожие между собой и разительно отличающиеся от первого. Эти два портрета неизвестных авторов без даты их написания, вероятно, сделаны в разное время. На одном из них Брюс изображен в возрасте 40–45 лет (по сегодняшним меркам), другой запечатлел нашего героя уже в преклонных годах. На нас смотрит человек с продолговатым лицом, которое можно скорее назвать худым, нежели полным. Далеко не мелкие черты лица кажутся несколько непропорциональными. Четко очерченный нос и прямые губы придают лицу ту мужественность, которую нельзя назвать красотой, но которая выгодно выделяет мужчину. Такая внешность могла бы вполне украсить любого воина, если бы к этому еще добавить холодный блеск глаз. Именно этого-то и нет на портрете Брюса. Глаза нашего героя, напротив, являют нам средоточие мысли и глубокой мудрости. К сожалению, портреты дают лишь поясное изображение, что лишает нас представления о росте и сложении генерала. Но эта трудность оказалась вполне преодолимой. В усыпальнице Брюсов был в свое время обнаружен камзол, причисленный музейными работниками к гардеробу Якова Вилимовича. Чтобы чувствовать себя в этом платье свободно, его обладатель должен иметь рост не менее 1 метра 90 сантиметров и внушительные плечи. Если одежда действительно принадлежала Якову Вилимовичу, то перед нами предстает человек, одна внешность которого видится нам неординарной. Но что же скрывалось за этой внешностью?

Яков Брюс так мудро воспитывался своими родителями, что, несмотря на чужестранность своего происхождения, не испытывал никаких затруднений от соприкосновения с русской действительностью, не ощущал никакого дискомфорта. С другой стороны, он не забывал о своем происхождении, о своей родине и не собирался менять вероисповедания. Столь необычное двойное восприятие себя самого Брюс сохранил на протяжении всей жизни. Он совершенно свободно владел русским языком, причем его орфография почти не требует правки при сегодняшнем прочтении. Русский язык он воспринимает как свой родной. В письме к Б. П. Шереметеву от 19 октября 1707 года, отправленном из Минска и касающемся устройства артиллерии, он между прочими ведомостями сообщает об одном полковнике-иностранце, весьма искусном в своем деле – «однакож немного пользы может учинить, понеже языку нашего не знает». Выражение «языку нашего» выдает человека, осознающего себя природным носителем этого языка. Ведь ни одному иностранцу не придет в голову так говорить о чужом ему языке. Себя Брюс тоже не причислял в бытовом общении к иноземцам. Извещая кабинет-секретаря Макарова относительно неприятностей, постигших берг-советника Михаэлиса, Яков Вилимович просит Алексея Васильевича уладить дело миром, так как «прочия иноземцы… на него смотря», станут требовать отставки, «а силою удержать, то не останетца надежд, чтоб кто впредь к нам поехал». [618]Здесь мы также чувствуем, что Брюс говорит об иноземцах без оттенка личного участия, лишь как о людях, полезных для российского государства. С другой стороны, Яков Вилимович свято помнил о своей исторической родине, и сердце у него сладко ныло при всяком упоминании о ней. В октябре 1708 года он случайно обнаружил в списке пленных шведов, присланном ему Апраксиным, некоего Андрея Брюса. 12 октября он направляет в Петербург письмо к своему брату Роману, находившемуся там в качестве обер-коменданта города. В письме он просил брата узнать: «швецкой ли он земли или из шкоцкой (шотландской. – И. К.)земли выехал служить? И ежели ис шкоцкой земли он, то не худо бы вы ево к себе взяли и осведомились поподленней, чьего он дому?»

Сохранились воспоминания некоего Андрея Брюса, состоявшего при генерале в роли адъютанта (в современном понимании этого слова). Еще одно упоминание об Андрее Брюсе мы находим в письме Якова Вилимовича к Шереметеву. Яков Брюс просит отпустить своего однофамильца на родину. Возможно, что пленный Андрей Брюс и этот шотландец – одно и то же лицо. Но нас интересует не столько идентификация этих людей, сколько сам факт готовности Брюса покровительствовать своему земляку.

Показательно, что Яков Вилимович не принял православие, а так и закончил жизнь лютеранином. По свидетельству В. Н. Татищева, долгое время находившегося под покровительством Якова Вилимовича, при отправлении на Аландский конгресс государь был намерен дать генералу чин действительного тайного советника. Однако Брюс якобы отказался от него, аргументируя это тем, что ему как лютеранину не пристало носить в России такое высокое звание. К сожалению, нельзя проверить истинность слов Татищева, всегда благоговевшего перед своим покровителем. Однако, зная характер Брюса, мы вполне можем предположить, что подобные действия генерала имели место. И подобно тому, как при слиянии крови разных рас потомство их обычно демонстрирует всплеск таланта и красоты, при столкновении двух миров – западноевропейского и русского на их гребне возник необыкновенно талантливый человек – Яков Вилимович Брюс, гордость за которого заслуженно делят между собой Россия и Шотландия.

Я. В. Брюс женился в 1694 году в возрасте 24 лет на дочери генерал-поручика от кавалерии, эстонца по происхождению, Генриха Цеге фон Мантейфель, Маргарите. Жена была на пять лет моложе Якова Брюса. Тогда ей было 19 лет. Маргарита Цеге фон Мантейфель стала именоваться Марфой Андреевной. К сожалению, переписка супругов не сохранилась, и это не позволяет нам проникнуть в их отношения. Мы лишь знаем, что Марфа Андреевна не порадовала супруга наследником. У четы Брюсов были две дочери, обе не пережившие своих родителей. Вероятно, Марфа Андреевна не обладала хорошим здоровьем, что не позволяло ей иметь много детей. Одну из дочерей, Наталью, она родила в возрасте 33 лет, не самом подходящем для появления на свет младенца. Вспомним и о пресловутом разоблачении