Штат помощников у Меншикова был обширен. На первом плане стояли генерал-адъютанты – в 1718 году их было два: Степан Нестеров и Иван Полянский. Ступенькой ниже шли адъютанты Федор Щербачев и Юрий Ливен. Далее следовали прапорщики Полочанинов и Ляпунов. Замыкали список лиц, находившихся в услужении князя, денщики. В списке, составленном Нестеровым в 1720 году, их значилось 29 человек: 16 денщиков Меншикову полагалось по рангу генерал-фельдмаршала, 8 – по рангу лейб-гвардии подполковника и 5 – по рангу адмирала.
В иерархии лиц, причастных к управлению делами светлейшего, особое место занимали генерал-адъютанты. Они нередко выполняли весьма сложные и щекотливые поручения князя, касавшиеся прежде всего следствий над ним – именно они представляли его интересы в следственных комиссиях. Уже одно это говорит о доверительных отношениях между светлейшим и его генерал-адъютантами; Александру Даниловичу приходилось сдерживать свой крутой нрав, мириться с промахами помощников, проявлять терпимость к ним.
Во время следствия по делу царевича Алексея друзья Меншикова, как мы помним, весьма скупо сообщали о событиях, происходивших в Москве. Светлейший, хорошо зная нравы вельмож, надо полагать, на большее и не рассчитывал. Поэтому он послал туда обоих своих генерал-адъютантов. Проходит некоторое время, а от Нестерова – ни звука. 8 января Меншиков, удивленный его молчанием, велит отправить напоминание. «Зело удивляюсь, что вы к нам ни о чем не пишете. Того ради, предлагаю вам, дабы вы впредь по всякую почту или с прилучающими скорыми ездоками к нам писали». Прошло еще восемь дней, а отеческое внушение не возымело действия. Меншиков, конечно же, недоволен, но должен был скрывать свое раздражение – и не опускаться до брани. Нестерову он выговаривает, но достаточно сдержанно, напоминая, что подобного случая ранее «никогда не сподевалось». Наконец, 23 января от Нестерова пришло обстоятельное послание. Меншиков удовлетворен и в тот же день, 30 января, отправляет ответ со словами благодарности за сведения «о всех тамошних обращениях». [242]
Проступки Нестерова, видимо, не принадлежали к числу серьезных, ибо Меншиков продолжал держать его при себе, несмотря на то, что он в том же 1718 году проштрафился еще раз. Под его присмотром находилось сооружение адмиралтейской фортеции. Усердия, выполняя это задание, Нестеров не проявил, часто отсутствовал на стройке, за что получил строгое внушение: если нерадение будет продолжаться, «то, – грозил Меншиков, – взыщется на вас». Угроза подействовала, и генерал-адъютант обещал завершить плотницкую работу к августу и тут же начать кирпичную кладку.
Адъютанты и прапорщики выполняли менее ответственные поручения. К примеру, прапорщик Полочанинов был в 1719 году отправлен в Москву выколачивать деньги, числившиеся на Московской губернской канцелярии за хлеб, поставленный Меншиковым. Удалось ли Полочанинову взыскать с губернской канцелярии деньги в этот приезд или от него на этот раз губернатор отбился, мы не знаем: Полочанинов вручил несговорчивому московскому губернатору послание Меншикова.
Лет за десять до этого, когда царский фаворит находился в зените могущества, вряд ли кто-либо осмелился бы в открытую выступить против него и довести дело до конфликта. Теперь, в 1719 году, когда делами Меншикова интересовались не одна, а две комиссии, Кирилл Алексеевич Нарышкин позволил себе сопротивляться князю, и тот в письме к губернатору перемежал язвительность, сарказм и задиристость со смирением и упреками в неблагодарности.
Послание Меншикова к Нарышкину можно рассматривать как свидетельство пошатнувшегося положения князя. Но вместе с тем оно пошатнулось еще не настолько, чтобы лишить светлейшего присущей ему самоуверенности и желания уязвить человека, которому он в недалеком прошлом протежировал. «И о том я, – читаем в письме Меншикова, – что такое мне не точию благодеяние, но и видимую неприязнь чинить изволите, зело удивляюсь, и чего ради – не могу знать. Разве более за то, – язвил князь, – что я всегда за вас всем везде всякое представлял прошение, или для того, что отсюда отлучились, якобы вперед друзья не надобны».
Меншиков, конечно же, знал, что ему теперь, когда он находился под следствием, несподручно обращаться с жалобой к царю. Тем не менее он пугал Нарышкина царскими карами: «О том я буду просить у его царского величества, чтоб ту доимку указал доправить на вас». Концовка письма пышет сарказмом и новой угрозой: за «показанную ко мне неприязнь, которой я никогда чаял, но ныне уже действительно вижю, такими же мерами служить буду, и когда здесь получю вас видеть, то особливо персонально благодарить не оставлю».
Четыре месяца спустя, в июле 1719 года, Полочанинов подвизался уже на новом поприще – Меншиков отправил его присматривать за сооружением своего Ораниенбаумского дворца. Прапорщиком князь был доволен, что, однако, не помешало ему высказать любимую им назидательную сентенцию о лености: он призывал и в дальнейшем прилагать «свой неусыпный труд и для того никуда не отлучались, но всегда смотрели без всякой слабости, паче же лености, которая тем непотребным делам мать». [243]
Скромнее документы отразили службу княжеских денщиков. Их, как мы видели, насчитывалось около трех десятков, но упоминания о выполненных ими поручениях столь отрывочны, что определить по ним круг их обязанностей практически невозможно. Скорее всего, между ними не было строгого разделения труда и сложность поручений зависела от расторопности каждого из них. Денщика Василия Поспелова князь летом 1722 года отправил в Астрахань, чтобы тот извещал его о состоянии здоровья царя в Каспийском походе, а также сопровождавшей его царицы. Денщик Михаил Юренев, видимо, пользовался репутацией человека, понимающего толк в торговых делах. Меншиков поручил ему в 1725 году проверить, как шла торговля княжеским лесом в Архангельске: «…что в котором году продано и что в остатке». Задание Глебу Веревкину носило «литературный характер»: ему надлежало в 1719 году отправиться на Петровские заводы, дабы их «осмотреть и описать, спрашивая у мастеровых людей» о времени основания заводов, их оборудовании, обеспеченности рабочей силой. Короче, Веревкин должен был представить историческую справку о Петровских заводах, составленную не по документам, а из расспросов осведомленных людей. [244]Вероятно, князь готовился к встрече царя, намеревавшегося навестить заводы.
Из документов, которыми мы владеем, очевидно, что князь не располагал временем, чтобы вникать во все детали своего огромного хозяйства: страсть к стяжанию он утолял, присоединяя все новые владения. Управление хозяйством находилось во власти вотчинной администрации, и Меншиков оценивал усердие разных рангов управителей по размеру доходов, вносимых в его казну. Правда, иногда князь использовал положение царского фаворита и вельможи, требуя от местных властей внимания и снисходительности к его, Меншикова, приказчикам вотчин.
В 1719 году управителем вотчин, расположенных в Казанской губернии, князь назначил отставного подполковника Михаила Языкова. Извещая об этом казанского вице-губернатора Никиту Кудрявцева, Александр Данилович просил, «дабы изволили вы содержать ево (Языкова. – Н.П.) в своей приязни», проще говоря, если он станет о чем-либо просить, то «приказать исполнять». Взамен – обязательство оказать вице-губернатору равноценную услугу: «В таковых же мерах взаимно отслужить с охотою потщусь».
С подобной просьбой Меншиков обратился в сентябре того же года и к казанскому губернатору Петру Салтыкову: «Дабы лежащие мои в губернии Казанской вотчины во всяких случающихся до них потребностях были содержаны в сохранении вашего превосходительства». [245]
Источники проливают свет на отношения, сложившиеся между князем и лицами, ему подчиненными по службе либо находившимися у него в услужении. Если охарактеризовать эти отношения коротко, то слово «патриархальные» наиболее точно отражает их суть. Иногда приходится удивляться трогательной заботе о судьбах денщиков и адъютантов, исходившей от человека с весьма суровым складом характера. Но дело здесь не столько в характере, сколько в социальной психологии верхних слоев феодального общества, в ряды которого влился Меншиков: вельможа на службе вел себя по отношению к подчиненным примерно так же, как барин по отношению к принадлежавшим ему крестьянам. Роль барина, как известно, не ограничивалась присвоением продукта, выращенного руками крестьянина, или взиманием денег, им заработанных, но проявлялась и в защите этого крестьянина от посягательств соседей-помещиков или представителей администрации. Равным образом, вельможа Меншиков не ограничивался требованием от подчиненных безоговорочного повиновения своей воле; с своей стороны он считал непременной обязанностью опекать их, защищать от возможных притеснителей, хлопотать о повышении их чином.
