Слух об основании русскими города в устье Невы распространился среди западноевропейских купцов, и в ноябре 1703 года на реке пришвартовался первый иностранный корабль, доставивший соль и вино. На радостях петербургский губернатор щедро наградил шкипера, рискнувшего пробиться к городу, минуя шведских каперов: ему были выданы пятьсот золотых, а каждому матросу по тридцать талеров.
Все эти хлопоты занимали уйму времени, с утра до ночи Меншиков в непрерывных заботах, его высокую фигуру можно было встретить на болварках спешно возводимой Петропавловской крепости, в Адмиралтействе, за распределением на строительные работы крестьян и горожан, прибывших со всех концов страны, в полках, охранявших подступы к новому городу, на Олонецкой верфи. Расторопный Меншиков поспевал всюду. Свободного времени у него поубавилось настолько, что он затруднялся выкроить несколько минут, чтобы продиктовать письмо девицам Арсеньевым: «А что вы пеняете, что не часто вам пишу, а вы в том не подивуйте, потому что за недосугами то чинится, а вам мочно всегда писать». [41]
Петр доволен распорядительностью любимца, не щадившего ни себя, ни других. Царь нуждался в советах Меншикова и не скрывал своего желания встретиться с ним. Будучи в Шлиссельбурге, Петр вызывает к себе Меншикова из Ладоги: «Зело мне нужда видетца с тобою». И тут же разъясняет, что он приглашает его вовсе не для разноса: «Для Бога не думай о своей езде, что здесь нездорово; истинно здорово, только мне хочется видетца». [42]
В 1704 году Меншиков участвует во взятии Нарвы.
Когда сопоставляешь армию, подошедшую к Нарве осенью 1700 года, с армией, осаждавшей эту крепость четыре года спустя, то поражаешься разительным переменам, происшедшим в организации ратного дела в стране. В 1700 году под Нарвой стояла не только плохо вооруженная и еще хуже обученная армия, со слабыми представлениями ее командиров о современном военном искусстве, но и войско, лишенное четкого плана ведения осадных работ и не располагавшее точными сведениями ни о силе сидевшего в крепости гарнизона, ни о его артиллерийском парке. Совсем другое дело теперь!
Операция у Нарвы началась еще в конце апреля, за месяц до полной осады. Возглавил ее Петр Матвеевич Апраксин, а общее руководство осуществлял ингерманландский губернатор – Меншиков. Свою главную задачу Апраксин видел в том, чтобы воспрепятствовать входу шведских кораблей в устье Наровы и таким образом лишить гарнизон подмоги.
Эта задача была выполнена успешно – на рейде маячили шестнадцать шведских кораблей с провиантом и солдатами на борту, но долгое время ни один из них не рискнул войти в устье реки под дула русских пушек, расставленных на берегу в семи верстах от Нарвы. Попытка прорвать блокаду, предпринятая 28 апреля, кончилась тем, что шведы вынуждены были отбуксировать в море свои корабли, поврежденные русскими ядрами. Лишь однажды шведам удалось на глухом и безлюдном побережье в тридцати верстах от Нарвы высадить семьсот человек пехоты и под покровом ночи благополучно провести их в крепость.
Благодаря умелым действиям отряда Апраксина, то и дело захватывавшего «языков», русское командование было хорошо осведомлено о том, что творилось в Нарве. Показания пленных, не всегда, разумеется, надежные в смысле достоверности, рисовали безотрадные перспективы – гарнизон Нарвы продовольствием не был обеспечен.
Вот показания рейтера, захваченного в плен 11 мая: «Кораблей-де ныне на море к Наровскому устью слышели, что пришло много, а сколько числом не ведают, а пришли было в Ругодев (Нарву. – Н.П.)с хлебными запасы и пройти ныне тем кораблям немочна: московские войска устья заняли. И о том у них в Ругодеве великую печаль имеют и страх… А в Ругодеве хлебных запасов еще есть нескудно и им, солдатам, дают по четверику чистой ржи на месяц». [43]
21 мая Апраксин доносил Меншикову, что ему удалось захватить в плен «доброго и на все известного человека» – хорошо информированного капитана Георгия Сталь фон Голштейна, отправленного ревельским губернатором с ответным посланием к генералу Горну, коменданту гарнизона Нарвы.
«Зело изрядный язык» сообщил кучу ценных сведений о численности отряда Шлиппенбаха и планах генерала. Что касается положения в самой Нарве, то капитан пользовался информацией из вторых рук, которая, впрочем, существенно не отличалась от той, которую в русском лагере получали от «языков» из самой Нарвы. Сталь фон Голштейн показал, что «хлебных запасов в Ругодеве мало, естьли с кораблей не могут пройтить, станет не надолго». [44]
28 мая сдался в плен нарвский житель, поверстанный в солдаты. Перебежчик заявил: «В Ругодеве начинает быть великий голод. Преж сего солдатам давали на месяц по четверику ржи, а теперь норму уменьшили вдвое».
27 июня захваченный в плен «лекарев служитель» сообщил о катастрофическом положении гарнизона: «Генерал де маеор Горн и все служивые и купеческие люди от приходу московских войск страх имеют великой и непрестанно тужат и плачют для того, что в городе хлеба мало и долго в осаде сидеть нечем. Хлеба на нынешний июнь месяц давали пред прежними месяцами со многою убавкою, и то давали большую половину овсом, и люди у них голодны, досыта не наедаютца».
В журнал П. М. Апраксина за 1704 год занесена обобщенная характеристика положения в Нарве: гарнизон и городские жители «в правианте имели великий голод […] оная крепость по оным вышеписанным нуждам ко взятию его величеству учинена быть удобна».
Сопоставляя свидетельства «языков», в русском лагере установили численность нарвского гарнизона: четыре полка пехоты в две тысячи человек, плюс семьсот человек прибывшей подмоги. Рейтар насчитывалось двести, половина из них померла. К штатному составу гарнизона можно прибавить еще четыреста горожан, получивших оружие из арсенала.
Другая информация касалась сикурса (подкрепления), с нетерпением ожидавшегося комендантом крепости Горном от генерала Шлиппенбаха. По сведениям П. М. Апраксина, оказавшимся недостоверными, которыми он поделился с Меншиковым, явствовало, что в Нарве «ждут генерала Шлипенбаха, которого-де конечно сего мая 20 числа ждут, и от Колывани (Ревеля. – Н.П.)де уже войски ево пошли». [45]
Сведения об ожидавшемся приходе к Нарве отряда Шлиппенбаха в 7400 человек натолкнули Меншикова на одну военную хитрость; по другим данным, это придумал сам Петр. На виду у осажденных было разыграно «сражение» между спешившим на помощь «шведским» отрядом и русскими войсками. Двумя полками солдат, облаченными в синие «шведские» мундиры, командовал Петр. Полками в русских зеленых мундирах командовал Меншиков. Инсценировка сражения удалась вполне: шведы поверили, что к ним подоспела помощь, и комендант Горн велел открыть ворота, чтобы ударить по русским войскам с тыла. Выманенные из крепости шведы понесли значительные потери.
«Губернатор и кавалер» получил за это сражение не только новые чины и должности, но и пожалования вотчинами.
Первое из таких пожалований относится к 1700 году – сын пирожника стал владельцем деревни Лукина в Московском уезде, населенной 115 душами мужского пола; в следующем году хозяйство Меншикова увеличилось еще на две вотчины, тоже пожалованные Петром. Кроме того, Меншиков округлял свои владения скупкой деревень. В 1700–1701 годах он прикупил в Московском уезде три вотчины, за одну из них, самую меньшую, уплатив три тысячи рублей. [46]
Из каких источников Меншиков изыскивал средства для столь значительных расходов? Сведения о казнокрадстве Меншикова в эти годы отсутствуют. Быть может, он и залезал в казенный сундук, но брал немного, не вызывая зависти у других. О степени распространенности этого порока в то время мы знаем по жестоким и все же безуспешным мерам, применяемым Петром. Что касается подношений, то, хотя они и текли в дом фаворита непрерывным потоком, удельный вес их в бюджете был невелик.