Впрочем, тут он погорячился: какая здесь первозданная глушь? Все перепахано, там пшеница всходит, там овес колосится, а здесь овцы пасутся. Всего-то четыре часа езды от Лондона, но, черт возьми, как хорошо! После дождя запахи земли и свежей травы поднимаются, словно прилив; возятся в листве деревьев просыпающиеся птицы; жемчужный рассвет уже покорил небо, и солнце, стоящее низко, прячется за облаками – поэтому свет странный, розовато-серый. От этого зелень полей еще ярче.

Ричард, как человек, который много путешествует по миру, любил смотреть по сторонам и подмечать особенности. Так он выявил, что в разных частях мира совсем разный свет. Как патриот, Ричард любил вот этот свет английского раннего утра, неповторимый, не слишком яркий, но приятный глазу; затем, конечно же, итальянский свет – удивительное рассеянное сияние бледно-золотого оттенка, вдохновлявшее не одно поколение живописцев. В Индии все яркое, словно Бог, когда раскрашивал страну, выбрал самые насыщенные краски в своей палитре. Иногда Ричард сожалел об отсутствии у себя художественных способностей, хотелось запечатлеть на холсте то, что видел, только он даже домик не мог с прямыми стенами изобразить – куда уж картины писать. И приходилось запоминать, записывать вечерами, сидя у окна гостиницы или у костра, или в кабаке, или на палубе корабля; торопливо выводить строчки при меркнущем свете или в сиянии единственной свечи. В старости Ричард предполагал перечитывать свои записки, а может быть, составить из них книгу. Нет, он не мнил себя писателем. Но что-то духовное нужно оставить потомкам, кроме семейных владений. Если они, потомки, будут.

Самир залаял невдалеке – то ли мышь выкопал, то ли зайца спугнул. Ричард свистнул, подзывая его, и пес вскоре показался на дороге: светлая шерсть уже частично заляпана грязью, морда довольная, нос в глине. Точно, мышь копал.

– Красавец, – сказал ему Ричард.

Самир довольно фыркнул и унесся снова. Ричард за него не беспокоился: нюх у пса преотличный, никуда он не денется, от хозяина далеко не отойдет.

Дорога петляла, солнце поднималось все выше, облака рассеивались. Ричард принялся насвистывать матросскую песенку – выучил, когда возвращался из Индии. Песенка была так себе, не слишком приличная, одним словом – матросская. Но благородных леди поблизости нет, шокировать некого, да и слова Ричард не пропевал. С пением у него дела обстояли приблизительно так же, как с рисованием.

Когда он дошел до очередного поворота дороги, солнце, наконец, робко выглянуло в прореху в тучах и сразу Ричарду заулыбалось. Мир немедля стал смотреться намного дружелюбнее, и Ричард остановился у очередной изгороди, чтобы передохнуть. Он прислонил рядом трость, оперся о мшистый верх каменной стенки и некоторое время наблюдал, как над долиной переливаются облака, как блестит озеро вдалеке, как по земле скользят тени. С севера пришел прохладный ветер, растрепав волосы Ричарда, выбившиеся из-под шляпы.

– Хороший день, – сказал он сам себе, подхватил трость и направился дальше.

Все-таки он немного переоценил свои силы, так что идти пришлось медленнее. Ну да никакой в том беды нет; явится в Фэйрхед-Мэнор как раз к завтраку. Прикидывая, сколько еще осталось идти, и припоминая очередную песенку, Ричард повернул в несчетный раз и приостановился.

У изгороди стояла чалая лошадь под седлом, а рядом с нею – девушка; она приподняла левую переднюю ногу лошадки и что-то там сосредоточенно высматривала на копыте.

Сначала Ричард подумал, что встретил Кейлин, но, подойдя ближе, увидел, что ошибся. Профиль не тот, и платье слишком простое и блеклое – Кейлин предпочитает яркие цвета. Чтобы не ставить даму в неудобное положение, Ричард окликнул ее:

– Вам нужна помощь, мисс?

Она резко выпрямилась и повернулась к нему. Нет, эта девушка была Ричарду незнакома, и совершенно напрасно – давно он не видел столь прелестного создания. Она не блистала яркой, уверенной красотой, как та же Кейлин, не было в ней и очарования наивных дебютанток. Темно-шоколадные волосы собраны и почти все упрятаны под шляпку, но несколько прядей выбилось, и они живописно обрамляют лицо девушки, румяное после недавней скачки. Лицо округлое, кожа нежная, а глаза удивительного цвета – как Средиземное море у берега в яркий солнечный день, голубые, затягивающие. Незнакомка оказалась где-то на голову ниже Ричарда, стройненькая, с высокой шеей и небольшими руками в простых матерчатых перчатках.

Она улыбнулась:

– Ничего ужасного, милорд. Моя лошадь потеряла подкову.

– Дайте-ка я посмотрю. – Он шагнул к чалой, слегка потеснив незнакомку, приподнял толстую лошадиную ногу и с сожалением констатировал: – Вы правы. Потеряла.

– Если я правильно помню, что на лошади, потерявшей подкову, ездить нельзя, – задумчиво сказала девушка.

– Если напорется на камень, может охрометь.

– Значит, поведу ее домой так. – Девушка погладила чалую по упитанной морде; судя по всему, эта лошадка не бедствует. – Несчастная Маргаритка!

– Это животное зовут Маргаритка, – сказал Ричард, – а вас?

Она ответила, продолжая поглаживать лошадь:

– Мисс Эмбер Ларк.

– Очень необычно. А я Ричард Мэнли. Вы живете где-то поблизости?

– В Грейхилле.

– Имение Даусеттов, верно? – припомнил Ричард. – Это далеко?

– Отсюда – нет. Всего пара миль через поля.

– И вы собираетесь одолеть эту пару миль пешком? – Все леди, которых Ричард до сих пор встречал, скорее умерли бы, чем испачкались в весенней грязи. Даже Кейлин. – Вы храбрая девушка, мисс Ларк.

– О, это же совсем нетрудно.

– Зато очень грязно.

Она пожала плечами:

– Ботинки можно вычистить.

– То же самое я говорю своему лакею, – усмехнулся Ричард. – Но все же не проще ли дойти до Фэйрхед-Мэнор? Или вы не представлены?

– Я знакома с виконтом и виконтессой Фэйрхед, – ответила мисс Ларк и очаровательно зарозовелась, добавляя этот румянец к предыдущему. – Однако не думаю, что они сильно обрадуются моему появлению. Это не слишком уместно.

– С чего вы взяли?

– Я работаю гувернанткой у Даусеттов, – созналась Эмбер. – Мое положение несколько иное, чем у владельцев Фэйрхед-Мэнор.

– А положение помешает обратиться к конюху, чтобы он поменял подкову? – проворчал Ричард. Эмбер недоверчиво взглянула на него – то ли предыдущие джентльмены, с которыми она водила знакомство, переставали ее замечать, узнав о роде занятий, то ли он сказал что-то не то. Не поймешь этих женщин.

– Я почти никого там не знаю.

– И все же, как джентльмен, я не должен позволять вам идти через поля. Наилучшим выходом было бы посадить вас в карету и довезти до дома, да вот беда – карету я отпустил. Однако я точно знаю, где она теперь находится. Прогуляетесь со мной?

– Не желаю быть вам обузой…

– Вы, судя по всему, скромница, мисс Ларк. Оставьте возражения. Я настаиваю.

Она снова улыбнулась. Ричарду понравилась эта улыбка – искренняя, непритворная. Он достаточно повидал людей, чтобы понимать, насколько они порою бывают лживы. А эта молоденькая гувернантка, неиспорченное дитя, вся насквозь видна, словно кусок стекла. Интересно, сколько ей лет? Семнадцать? Восемнадцать? Если она работает у Даусеттов, минимум восемнадцать должно быть.

Зашуршали кусты, показался Самир. Он с интересом воззрился на мисс Ларк, подбежал и обнюхал ее юбку, подойдя к вопросу весьма тщательно.

– Какой красивый!

Ричарду понравилось, что она не испугалась.

– Это ваш пес?

– Это Самир.

– Никогда таких не видела. Как называется эта порода?

– Сибирский хаски. Мне привезли его с севера России.

– Можно его погладить?

– Самир, это друг. – Пес фыркнул. – Теперь гладьте. Он запомнит ваш запах и будет защищать.

Эмбер засмеялась:

– Да у меня врагов нет; от кого меня защищать?

– От других злых собак.

Она трепала Самира за ушами, тот жмурился от удовольствия. Ричард наблюдал за действом с высоты своего роста, прищурившись.