В этот раз Китайский лев, слегка пошатываясь от принятых по дороге нескольких порций сакэ и распахнув кимоно, чтобы ветер мог свободно обдувать густую поросль у него на груди, шагал вдоль ограды храма. Дело было поздно вечером, и окутанная дымкой весенняя луна висела высоко над кровлями квартала. Тени от подсвеченных лунными лучами ограды храма и деревьев храмовой рощицы наискосок ложились на землю.

Токуро, стараясь не стучать деревянными сандалиями, шагал вдоль стены, держась в тени. Пребывая в понятной рассеянности, он не заметил человека, шедшего навстречу, пока не приблизился к нему вплотную.

Сначала в лунных бликах он заметил только свободно сидящее на незнакомце кимоно с синим отливом, а когда присмотрелся повнимательней, на какое–то мгновенье кровь заледенела у него в жилах и ноги приросли к земле, будто их прибили гвоздями. Неужто сам Владыка Небесный?… Да нет, едва ли. На незнакомце было плотно запахнутое на груди просторное кимоно синих тонов. На плечи ниспадали длинные распущенные волосы, а лицо украшали редкие усы, что делало всю эту странную фигуру, обрисовавшуюся на темном фоне храмовой ограды, удивительно похожей на вырезанное из дерева хрестоматийное изображение Конфуция. Диковинная фигура, залитая призрачным лунным сияньем, громко шаркая пятками по гравию, подходила всё ближе. Токуро затаил дыхание, когда фигура, шурша подолом кимоно, поравнялась с ним, как вдруг из–под редких усов послышался знакомый голос:

— Добрый вечер.

С этими словами фигура проследовала дальше, а Токуро, разом протрезвев, наконец сообразил, с кем он повстречался. Это был один тип по прозвищу Китаец–Уховертка, который, бывало, устроившись на перекрестке, лицом и жестами выражая преувеличенное подобострастие, предлагал прохожим прочистить уши от серы.

— Вот черт! — невольно крякнул Токуро. — Ну что за бездельник! Шляется тут, пугает добрых людей!

Он страшно разозлился, но одновременно и развеселился, поняв свою ошибку. Двинувшись дальше, он некоторое время продолжал беззвучно двигаться по затененной полосе вдоль ограды, но внезапно резко остановился, хлопнув себя по колену, подвернул подол кимоно и поспешил в обратную сторону.

Никогда не знаешь, что может войти в моду, и порой мода преподносит удивительные сюрпризы. Так, в годы Гэнроку появилась странная мода на чистильщиков ушей. Отчего–то в народе вдруг решили, что никто, кроме китайцев, с таким трудным делом как прочистка ушей, справиться не может. Китайцы, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, обзаводились клиентурой, похвалялись друг перед другом и ссорились из–за сфер влияния. На Канде в третьем околотке Красильного квартала особо славился китаец по имени Иккан. В подражание ему и другие китайцы стали заниматься доходным ремеслом, так что в людном месте всегда можно было найти одну–две палатки ушных дел мастеров с редкими усиками, напоминавших популярного героя иллюстрированного романа «Троецарствие» Лю Бэя. В углу в такой палатке непременно висел свиток с хайку:

Бодхисаттва Каннон уши мне очищает от скверны песней кукушка…

Наряду с чистильщиками ушей появились также «ловцы кошачьих блох», «скоблильщики сковородок» и прочие профессии, которые вскоре стали приносить изрядные доходы. Время было мирное, и свободная торговля бурно расцветала повсюду.

Китаец, за которым неотступно следовал по пятам Токуро, дойдя до Юсимы, свернул в узкий переулок. Под сенью крутого обрыва по обе стороны переулка тянулись неприглядные грязные бараки. Китаец отодвинул створку раздвижной внешней стены в доме на противоположной стороне от утеса и зашел внутрь.

Снаружи было видно, как в доме зажегся свет, потом опять погас, еще раз вспыхнул огонек, и наконец затеплился ровным сияньем фонарь. Токуро хотел поглядеть, что там делает китаец, но раздвижная решетчатая стена изнутри была оклеена бумагой.

Токуро, помедлив немного, уже собрался было поворачивать назад, но остановился. Из дому вышла черная собака и, словно давая понять, что пришелец внушает подозрения, стала его тщательно обнюхивать.

— Гр–р–р–р–р, — проворчала собака, и тут Токуро, внезапно решившись, подошел к дверям и громко сказал:

— Добрый вечер!

— Кто там еще? — раздался приглушенный голос из комнаты.

— Открывай, мил человек, разговор к тебе есть.

— А вы кто будете?

— Я–то? Звать меня Токуро из Нижнего Мэйдзина. Дверь отворилась.

В доме все было примерно так, как Токуро себе и представлял. Грязноватый бумажный фонарь проливал тусклый свет на комнатушку в четыре татами. Китаец встретил его облаченным в японский спальный халат, юкату. Сброшенное китайское платье, смятое и перекрученное, висело на дальней стене. Токуро зашел, уселся на циновку и принялся шарить у себя по бедрам в поисках подвесной табакерки, тем временем озирая комнату. В одном углу стоял маленький столик с чайными чашками, хотя признать в них чашки было мудрено.

— Вы сказали про разговор?

По физиономии китайца было видно, что он никак не может взять в толк, чем вызван неожиданный визит.

— Разговор–то? — переспросил Токуро, доставая чубук. — Да вот пришел узнать, как тебя зовут.

— Как меня зовут?

— Ну да, — подтвердил Токуро, пристально глядя китайцу в лицо. В неверном свете фонаря физиономия хозяина казалась необычайно вытянутой. Однако в действительности лицо было пухлое, с большими глазами под густыми дугами бровей.

— Зовут меня… Иккан.

— Едва ли, — заметил Токуро, оскалив в ухмылке свои золотые зубы. — Это ведь твоя здешняя кличка, для промысла, так сказать, твой псевдоним. А я хочу услышать японское имя, которым тебя твой папаша нарек.

На лице Иккана не дрогнул ни один мускул. Оно сохраняло спокойное и приветливое выражение, только глаза чуть заметно моргали.

— Моя… не японца, — отрывисто произнес Иккан.

— Ха! — снова осклабился Токуро. — Ты знай, с кем разговариваешь! Может, с кем–нибудь еще эта комедия и пройдет, только не со мной. Китайского льва не проведешь. Я с самого начала тебя заподозрил — понял, какой ты китаец! Ну, ежели ты упорствуешь, то давай–ка, покажи ноги. Ежели ты прирожденный китаец, то у тебя следа от веревочной перемычки гэта быть не должно. Что, не хочешь показывать? А ну, покажи ногу, кому говорю! — приказал Токуро, повышая голос.

— Хорошо, сейчас покажу, — сказал Иккан, резко поднявшись и, крутанув бедрами, ловко выбросил ногу вперед, так что ступня с растопыренными пальцами оказалась прямо под носом у Токуро. Движение было непростое и явно хорошо натренированное. Токуро сразу же обратил внимание на великолепную татуировку: рисунок, в котором чередовались заполненные тушью штрихи и пробелы, тянулся от щиколотки до самого колена. Еще на голени виднелось углубление, которое можно было бы принять за шрам от удара копьем.

— Вот что, друг! — негромко, с глухой угрозой проронил Иккан, будто его кольнули кинжалом. — Коли так, пошли поговорим подробнее за чаркой сакэ. Идем, что ли!

Иккан оценивающе поводя глазами, в которых таилась смешинка, оглядел собеседника. Китайский лев ничего не сказал, но будто бы сжался под этим взглядом, почувствовав свою слабость, как это обычно бывает с людьми такого сорта в подобных ситуациях. И надо же было напороться на такого китайца!

Не успел он опомниться, как Иккан снял свой ночной халат и облачился в мятый китайский балахон, висевший на стене. Наряд был вроде бы тот же самый, что Токуро заметил давеча подле храма, и фигура все такая же неприметная. Он не мог поверить своим глазам: куда подевался недавний грозный вид собеседника? От него не осталось и следа.

— Что ж, пойдем, — сказал Иккан. Токуро, будто во сне, вышел на улицу.

— Извините великодушно, никак не признаю вас, сударь. Позвольте все ж имя ваше спросить.

— Ведь сказал уже, зовут меня Иккан. Или позабыл?

— А–а…

Похоже было, что роли переменились. Что же это за человек, если он Китайского льва как мальчишку тащит за собой? Ну что за тип такой, в самом деле!? — спрашивал себя Токуро, обуреваемый скверным предчувствием.