— Вы дали такой ответ: что в чин генерал-майора вы можете быть произведены только царем.
— Как же я в два чина был произведен не царем?
— Это ничего не значит. Вы хотели в третий раз быть произведены царем.
— Я был произведен в 1919 году в генерал-майоры.
— Это уже потом.
— Я отказался от производства вот почему. Когда адмирал Колчак был поставлен во главе Временного сибирского правительства, то те офицеры, которые помогали Колчаку, были все произведены в генерал-майоры, независимо от того, был ли кто поручиком, капитаном или кто другой. Так были произведены Глебов и другие за личную услугу Колчаку.
— Вы этого не одобряли.
— Нет, не одобрял. Когда я прибыл в Семипалатинск, то все командиры корпусов, дивизий и полков, когда правителем стал Колчак, послали ему ряд правительственных телеграмм, в которых клялись, что будут защищать его до конца. Таких начальников, которые не послали приветствий и уверений, было трое: я, Семенов и Дутов.
— Все вы казачьи офицеры?
— Да, казачьи офицеры.
— А почему?
— Все командиры частей, когда стоявший во главе правительства Гришин-Алмазов был арестован, то не только никто его не поддержал, а, наоборот, те, кто клялся в верности, — его арестовали. Такая же история и с Болдыревым.
— Вы лично были знакомы с Гришиным-Алмазовым?
— Нет, но он обращался к моей помощи. Он вызвал меня по прямому проводу и говорил, что хотят свергнуть Временное правительство. Он говорил: „Торопитесь пройти со своими эшелонами в Омск для поддержки“.
— Когда это было? В каком месяце?
— В конце августа 1917 года.
— Где вы находились?
— Между Челябинском и Омском. Возможно, что я ошибаюсь только в дате.
— Шли с Верхне-Уральского фронта?
— Да.
— Какое к этому моменту у вас созрело определенное мнение относительно того, какая должна быть форма власти в России?
— По-моему, власть должна быть избрана Учредительным собранием.
— Таким образом установили, что Войсковое правительство опиралось на казаков.
— Да, исключительно…»
Для пытливого ума в этой выдержке-диалоге содержится очень много ценной информации. Во-первых, этот протокол допроса полностью еще нигде не публиковался. Во-вторых, он несет в себе дополнительную информацию в отношении того, кто предавал царя, кто расшатывал и оголял фронт, как ожесточенно велась борьба за власть в ущерб стране и народу, и многого другого. В-третьих, Анненкову, который делал последнюю попытку спасти свою жизнь, можно верить, поскольку он старался быть предельно искренним, конечно же, в общих вопросах, так как детали довольно убедительно изобличали суть его фашист-ствующей политики.
Из показаний Анненкова видно, что фронт расшатывали не столько большевики, как о том было заявлено Временным правительством, сколько те силы, которые в него вошли после низложения царя. И это в ответ на мольбы и требования, порой ультимативные, союзников наступать, укреплять, держаться, подсобить и т. п. Впрочем, подобные окрики последних, завуалированные дипломатической изворотливостью, раздавались и в адрес Николая II в его царственную бытность. Так, 25 апреля 1916 года президент Франции Раймонд Пуанкаре писал русскому царю: «…Франция полна решимости бороться до конца… все эти великие жертвы, не ослабляющие, однако, ее мужества, заставляют ее желать, чтобы ее союзники сделали все, что они могут, для ускорения победы». Президент просил так-же «благосклонно» отнестись к миссии его посланцев в Россию — «министра юстиции и вице-председателя Совета министров Вивиани, а также помощника государственного секретаря и министра военных снабжений Альберта Тома. Цель миссии — 1) выяснить военные ресурсы России и постараться дать им больше развития; 2) настаивать на посылке 400 000 человек во Францию, партиями по 40 000 человек…».[217] Множество подобных фактов содержится в переписке Николая II. Из доклада царю генерал-адъютанта Алексеева (13 мая 1916 года) видно, какую настойчивость проявляли итальянцы в лице полковников Ромеи и Энгеля. Алексеев даже вынужден пожаловаться Николаю II, что их просьбы о «немедленном наступлении нашей армии» по своему тону больше напоминают требования. Не унимались и англичане, что видно из записки члена Кабинета министров и военного совета Англии виконта Мильнера Николаю II (17 февраля 1917 года). Он откровенно говорил о большом значении, которое имеет для союзников наступление русских войск, которые должны дать все, что «в состоянии дать человеческие силы». Мильнер назидательно перечислял, что обязана и может дать для войны с Германией Россия, которая «обладает таким же, может быть, даже большим, количеством человеческого материала, каким располагают все остальные союзники, взятые вместе», подчеркивал, что русские солдаты сражаются с «поразительной храбростью и выносливостью», что эта храбрость и союзническая верность вызывают «огромные жертвы людьми», но все же… «Россия способна еще использовать свои собственные ресурсы». Более конкретно о многочисленных жертвах докладывали царю спустя год после начала войны члены военно-морской комиссии Государственной Думы. По их сведениям, к августу 1915 года потери русской армии составляли свыше 4 000 000 убитыми, ранеными и пленными, последних же насчитывалось 1 200 000. Неся эти потери, армия испытывала хронический недостаток в боеприпасах и оружии. Доходило до того, что безоружный солдат, брошенный на передовые позиции, должен был ждать, когда его сосед будет ранен и убит, чтобы взять из его рук винтовку. При Временном правительстве это положение еще больше усугубилось.
В показаниях Анненкова тоже говорится о нехватке оружия, боеприпасов, продовольствия. Но не это главное, что заставляло Временное правительство снимать с линии фронта войсковые части и соединения, ослабляя тем самым, несмотря на протесты и ультиматумы союзников, наступательные силы и наступательный дух. Временное правительство почувствовало угрозу своим позициям в тылу и направляло именно туда войска.
Довольно непривычно звучит из уст монархиста Анненкова признание в том, что казаки никогда не были монархистами, а всегда являлись сторонниками Временного правительства. Здесь проявляется также и двурушническая роль самого Анненкова, дававшего клятву на верность царю и остававшегося в душе монархистом, но перешедшего на службу к тому же Временному правительству, а затем заигрывавшего с казаками, их же предавая.
Вот и еще одна выдержка из его показаний (диалог с членом суда Мизичевым):
«— Когда вы закончили кадетский корпус?
— В 1906 году.
— Когда умер ваш отец?
— В 1904 году.
— Следовательно, какого возраста вы были тогда?
— 14 лет.
— Ваш отец был в чине полковника или генерал-майора?
— Полковник.
— Его имущественное положение?
— Отец имел 60–70 десятин земли и хутор в Волынской губернии.
— Или одним словом — имение.
— Да.
— Теперь такой вопрос. Скажите нам следующее: кто был ваш дедушка?
— По линии отца или матери?
— По линии отца.
— По линии отца моя родословная идет от декабриста Анненкова.
— Теперь вот скажите. Вы кончили курс в кадетском корпусе в 1906 году. Ваш отец происходит от декабриста Анненкова. Казалось бы, вы должны держаться известной политической ориентации, и на вас должна сказаться домашняя обстановка.
— Я дома почти не был. Восьми лет поступил в кадетский корпус и с восьмилетнего возраста всю жизнь провел в военной обстановке, без влияния домашней обстановки.
— Теперь такой вопрос. Вы нам здесь говорили, что когда вы служили, кажется, в запасном полку, в котором было восстание…
— Нет, в запасном полку не служил.
— Ну, я не знаю где, одним словом там, где было восстание.
— В Кокчетаве.
— Скажите, на какой почве возникло это движение?
— Казаки не были довольны, что их призывают по мобилизации.
— Следовательно, они были против войны?
