Призрачной была эта надежда. Ясень в любой момент мог уйти в другую параллель и забрать с собой младшего сына. Но могло случиться и так, что он начнёт тянуть время, или не успеет скрыться с глаз своих кэшиктэнов, ведь нельзя исчезнуть, пока тебя видят. «Да, шанс есть», – заключил Алей и прикрыл глаза. От него уже ничего не зависело.

Он хотел забыться, но вместо этого вспомнил про Саин-хатун. Отчаянная тоска подкралась к горлу и остановила дыхание. Саин, его принцесса, погибнет в бою. Ей скажут, что муж её сгинул, и она не побежит от урусутов в степь вслед за свёкром. Она возьмёт в руки боевой лук и успеет натянуть его несколько раз… Алей поднял веки, окинул прочих пленников одурелым от боли взглядом. «Их всех убьют, – внезапно подумал он. – Летену нужен только я». Летену Истину нужен только Алей Обережь, а Ледяному Князю ни к чему пленные ордынцы, за них не будут брать выкуп, их не будут обменивать на русских. Пленных и рабов страшный московит освободит силой оружия, силой оружия возьмёт богатства. Он беспощаден.

Алей мучительно оскалился. «Нет, – сказал он себе. – Мне нельзя терять сознание. Мне нужно хотя бы…» Он не успел додумать. Позади судорожно вздохнул Ирсубай, и локти Алея перестало оттягивать назад – кэшиктэн попытался выпрямиться. Он поднял голову, но не мог удержать её прямо и уронил Алею на плечо.

– Улаан, – тихо сказал он, – ты это видел? Степь… сказала тебе?

Улаан помолчал.

– Да, – больше он ничего не мог ответить.

– Ринчин погиб.

– Знаю.

– Нас тоже ждёт смерть?

Алей закусил губу.

– Ну скажи, царевич, – в голосе кэшиктэна послышалась улыбка, – дай достойно подготовиться.

– Я должен увидеть Летена, – сказал Алей.

– Что ты ему скажешь? Заживо гнить в плену не хочу. Почему нас не добили на поле?

«Сказать?» – Алей поколебался. Он не знал, станет ли Летен слушать его сейчас. Он командует армией, которая перешла в наступление. Он занят.

– Ледяному Князю нужен я, – ответил он наконец. – Не знаю, насколько нужен.

Донёсся тихий смешок. Ирсубай шевельнулся, попытался размять затекающие руки.

– Люблю тебя, Улаан. С тобой весело.

«Если Летен станет меня слушать, – подумал Алей, – попрошу оставить Ирсубая со мной. И… когда мы будем уходить, дам ему коня. Саин скоро погибнет, не хочу, чтобы он тоже». Вслух он ничего не сказал – не хотел мучить друга надеждой.

Всё это он думал достаточно спокойно, оставаясь собой в иллюзорном мире, но эмоции Улаана-тайджи под конец прорвались на поверхность, и сердце его почернело от горя, как уголь в костре. Трое из четырёх его друзей пали. Любимая жена скоро покинет мир. Будь проклят этот ненастоящий мир с настоящими людьми и настоящим железом! Хорошо же отцу! Видно, за десять лет своей смерти он встречал столько ужасов и чудес, что может теперь беспечно играть тысячами жизней… или он всегда был таким? «Может, я ко всему отношусь слишком серьёзно, – подумал Алей. – Но я не хочу меняться».

– Вот он, – сказал вдруг Ирсубай. – Вижу его. Грозный урусут! Пожалуй, какой дурак перед ним и в самом деле мог помереть со страху. – Кэшиктэн снова засмеялся, но в веселье его отчётливы стали тоскливые нотки.

Алей резко втянул воздух сквозь зубы и повернул голову.

На громадном белом жеребце, с ног до головы закованный в железо, ехал князь. Полы его ослепительно-белой ферязи оставались недвижными, как будто он был изваян или выкован таким – цельным, неуязвимым, не знающим слабости. Лицо Летена закрывала личина шлема.

И точно повеяло ледяным ветром: Алей вновь ощутил ту жуть, которая исходила от Воронова в день их первой встречи. Веяние её стало стократ сильнее. Сила Воронова и прежде становилась физически ощутимой на расстоянии, заключённая в нём угроза и прежде бросала встречных в дрожь и пот, но тогда дело было в зелёных дворах спальных районов, в малогабаритной квартире глупого студента… Сейчас Летен уже не сдерживал себя. Он командовал сражением и руководил государством. Он держал в руках судьбы тысяч. «Атомный реактор», – вспомнил Алей свою давнюю ассоциацию. Великий князь Летен был похож на работающий реактор, который нельзя остановить в один миг. Часа не прошло с той поры, как под натиском его страшной воли, воплощённой в мечах и сулицах русского войска, повернулась и побежала Орда. «Он не станет меня слушать», – кусая губы, думал Алей.

Но вслед за этой мыслью так и не пришло отчаяние. Собственный ужас перед Вороновым Алей теперь ощущал как вызов. Бессилие и беспомощность перед загадками Ясеня стали некогда вызовом его разуму, теперь испытывалась на прочность его воля.

Князь поднял личину шлема. Повинуясь движению его брови, ратники, стоявшие в охране, кинулись к пленным. Похватали их, растащили в один ряд, поставили на колени, стали дёргать за волосы, поднимая лица. Ирсубай зашипел, заваливаясь на Алея: кто-то от души пнул его по сломанным рёбрам. Алей двинул плечом, помогая другу выпрямиться.

Летен легко соскочил с лошади.

Лицо его было отрешённым. Словно бы великий князь не знал упоения битвы и победы, а чувствовал лишь чудовищную ответственность за каждую из положенных ради этой победы жизней. Мнилось, землю схватывает морозом под его шагами. Даже ближние бояре держались на расстоянии от него. Алей заставил себя поднять голову, попытался найти взгляд глубоко посаженных голубых глаз, но Летен смотрел в сторону. Не верилось, что этот человек когда-то смеялся, по-детски радуясь возможности пострелять из автомата, что он отправился к «экстрасенсу» для развлечения своей невесты. Он был как ледник на вершине высочайшей горы: недосягаем.

Медленным шагом он прошёл вдоль ряда пленных, вглядываясь в одинаковые грязные лица, искажённые где ненавистью, где – страхом. Алей видел, как ханы и царевичи цепенеют при его приближении. Ледяной Князь казался страшнее всякого слуха, что ходил о нём в Орде.

Он остановился перед Улааном-тайджи. Тот едва сдержался, чтобы не облизнуть обмётанные губы.

– Этот, – сказал Летен и тронул подбородок Улаана рукояткой плети.

Ратник, стоявший у Алея за спиной, выхватил нож и в два взмаха рассёк ремни на его руках. Не сводя с Летена пристального взгляда, Алей поднялся. Но Летен уже не смотрел на него.

– А прочие? – спросил боярин, следовавший за князем.

– Кончайте.

Словно в каком-то тумане Алей перевёл взгляд. Кудрявый мужичок, освободивший его, уже снова занёс свой нож. Ирсубай откинул голову, улыбнулся своему царевичу напоследок.

В мгновение ока Улаан развернулся, перехватил запястье ратника и коротко сказал: «Нет». Урусут оторопел от такой наглости, даже не сразу вырвал руку, хлопнув глазами и нелепо открыв рот, и Алей успел возвысить голос, окликая уходящего князя:

– Летен Истин!

Он увидел запредельное, благоговейное почти изумление на лицах бояр и дружинников, когда Ледяной Князь остановился. Летен не глянул даже через плечо, только ухо обернул к просителю, но и того было достаточно.

– Что?

– Летен Истин! – отчаянно выдохнул Улаан. – Прикажите брать пленных!

Он шагнул вперёд, ещё, ещё, Летен вдруг оказался рядом, и царевич вцепился в рукав его ферязи. Алей хотел сказать что-нибудь внятное и вежливое, напомнить Летену, что он всё же не средневековый государь, а человек цивилизованной эпохи; Улаан считал, что было бы разумнее пасть на колени. От конфликта прерываний вновь закружилась и пронзительно заболела голова, мир пошёл цветными пятнами, в уши начал ввинчиваться тошнотворный комариный звон… Потом небо сверкнуло невыносимым светом, как будто высокая синева Тэнгри разродилась мириадами молний, а истоптанная твёрдая земля встала дыбом и провалилась в бездонную черноту. Это, опомнившись, ближайший ратник со всей силы пригрел Алея кулаком в висок.

…Ни тени гнева не скользнуло по лицу Летена. Он перехватил рухнувшего без чувств ордынца и прижал к себе. Покосился в сторону боярина Остеева и кратко распорядился:

– Пленных – брать.

Потом поднял Улаана на руки и пешком понёс за сотню шагов к реке, где среди полотняных шатров хозяйничали лекари.