А если нет?

Осень сидела на совещании в большом зале. Дверь у зала была стеклянная, Алей раза три ходил к ней маячить. На третий раз Осень его заметила и коротко отмахнулась. «Рано, – прочитал Алей по её губам, – не торопись», – и он с силой провёл по лицу ладонью. Осень сжала губы и отвернулась.

В зале вместе с ней сидели Стародубцев, Иволга, Светел Тишин, ещё какие-то полузнакомые менеджеры и оба директора Ялика, технический и генеральный.

Алей вернулся к себе, сел, тяжело вздохнул и лёг лицом на клавиатуру.

Джипег не выдержал.

– Эй, чувак, – окликнул он, – морда кубиками пойдёт. Что случилось? Не выспался?

– Брат пропал. Младший. Ушёл из дома и не вернулся.

– О, ё, – растерянно пробормотал Джипег после паузы. – Так ты это, поищи его, что ли…

– Ищу, – подняв голову, ответил Алей таким голосом, что Джипег подавился словами и молча уткнулся в монитор.

Тифф и Гиф переглянулись и одинаково покачали головами.

«А если тогда, десять лет назад, – думал Алей, – папа тоже провалился в другую параллель? Ведь тело не нашли. Но как он тогда вернулся? И, собственно, что это меняет? Нет, только Вася может что-то сказать… Где же Осень, сколько они ещё там будут трепаться?!»

Наконец, дверь открылась.

Алей вскочил.

Не торопясь, Осень подошла к нему. Безмятежно улыбнулась, посмотрела в глаза, позволяя прикоснуться к своему спокойствию. Алей прерывисто выдохнул и закусил губу. Осень глянула на Джипега и прочих и сказала:

– Алик, пойдём поговорим.

Алей покорно поплёлся следом.

– Если быть совершенно точной, – говорила Осень, – то Вася сказал «приходите с утра». Но он живёт ночью и раньше четырёх не просыпается. Поэтому я и решила, что пойдём к пяти. Будить Васю – последнее дело. Но я смотрю на тебя и думаю, что лучше пойти сейчас. Можно будет погулять там возле дома и поговорить, в конце концов.

– Хорошо, – выдохнул Алей. Он сидел на диванчике в офисной библиотеке, свесив голову и вцепившись пальцами в волосы. – Спасибо.

Осень помолчала.

– Я должна попросить у тебя прощения. Я не всегда точно просчитываю, насколько сильно люди могут беспокоиться.

– Ничего, – ответил Алей. – Это я нервный слишком… Осень, а ты что, вообще никогда не беспокоишься?

– Постоянно беспокоюсь. Прямо сейчас беспокоюсь за тебя и за Инея. Я многозадачное устройство, Алик. Задача выполняется, но другим не мешает.

– Вот как, – пробормотал Алей. – А я торможу и подвисаю…

– Ладно, – Осень встала. – Идём.

Когда они вышли из офиса, хлынул дождь – упругий и хлёсткий летний ливень. Зонта Алей не припас. Предусмотрительная Осень дала ему свой, бледно-голубой с серебристым отливом, и Алей раскрыл его над ними обоими.

– Тебе нужно успокоиться, – говорила Осень, обходя по краю пузырящуюся лужу. В луже плавали сбитые с ветвей листья. – Иначе Вася тоже начнёт дёргаться. Он потому и не любит с людьми работать. Он подхватывает эмоции как вирусы. Но это тоже секрет. Он страшно обижается, если ему об этом сказать.

– Осень, как это вышло, что вы учились вместе? Кто это вообще – Вася?

Осень нахмурилась.

– Проще некуда, учились, и всё. Вася как Вася, Полохов. Любит пиво и девушек. Имел тройку по старославу. Это с одной стороны. Но я понимаю, что тебя интересует другая.

– Да. Другая.

– Я не знаю, как он стал админом. Может, он всегда был админом, но зачем-то решил выучиться на филолога, – она усмехнулась. – Когда-то он за мной ухаживал. Я была у него в гостях. Мы пили пиво. Он разгорячился, стал болтать и в конце концов начал показывать, что умеет.

– А что он умеет? – напряжённо спросил Алей.

– Увидишь.

Они вошли в метро, и беседа прервалась. Осень погрузилась в свои мысли, а Алей перестал думать вовсе. Грохотали поезда. Толклись люди, занятые каждый своим, они не видели друг друга, даже когда наступали кому-то на ногу или задевали плечом. Здесь легко было отключиться и дать мозгу несколько минут отдыха.

Вселенский админ жил возле станции Тимирязевская, у самой станции монорельса. Север Листвы дождь обошёл стороной, и асфальт остался сухим. Алей и Осень миновали палаточный рынок, обогнули красные кирпичные здания торгового центра и вышли к станции монорельса. Высоко над их головами проехал, неслышно шурша, маленький бело-голубой поезд.

– Нам через дорогу налево, – Осень посмотрела на часы. – Рано, конечно. Васе звонить просто опасно. Со сна озвереет. Давай погуляем вокруг дома.

Ярко синело небо, всё в россыпи кудрявых сияющих облаков. Ничто не говорило о том, что где-то идёт дождь. Огромен город Листва, больше иной страны… Дом, в котором жил Вася, тоже был громаден, под стать городу – целый микрорайон под одной крышей. Он стоял квадратом, точно замок, отгораживая от шумных проспектов тихий внутренний двор со сквером и детским садом. Ещё во дворе ютилась пара продуктовых лавочек, чей-то сервисный центр, металлоремонт – и зоомагазин.

Невдалеке, по опушке крохотной берёзовой рощицы метался толстый мужичок. Весело орал: «Ах ты воробей крашеный!» За мужичком сторожко шарахались жена и дочка, а по ветвям берёз над ними неуклюже прыгал изумрудно-зелёный волнистый попугайчик. Алей и Осень поглядели на них и улыбнулись друг другу.

Потом Осень перевела взгляд на сверкающие белые стены высотного замка и задумалась снова.

– Вася – странный, – предупредила она, не глядя на Алея. – Но ты не обращай внимания. Всё дело в том, что он вынужден знать массу вещей, которые ему знать совершенно не хочется. А с живыми людьми он общается всё реже. Ему нужно выговариваться. Будет говорить чушь – не перебивай его. Чем больше он болтает, тем лучше у него настроение.

Она помедлила и добавила:

– Обратное тоже верно. Если бы он решил, что помогать не станет, то просто не взял бы трубку. А он позвал нас в гости. Это хорошо.

– Понятно, – кивнул Алей.

Донёсся шум. Осень встрепенулась. Алей проследил за её взглядом и заметил толкотню у дальнего подъезда.

– Нам как раз туда, – сказала Осень. – Подойдём?

Ражие подростки с ухарской руганью выволакивали из дверей обшарпанное старенькое пианино. Струны гремели. Пианино плакало навзрыд от беспомощности и горькой обиды.

– Надо же, – сказала Осень, – оно даже не расстроено. Жалко его.

«По-моему, до слёз расстроено», – собрался грустно пошутить Алей, но не успел.

– У меня абсолютный слух, – сказала Осень.

– Здорово, – растерянно проговорил Алей.

– Вовсе нет. Абсолютный слух – это как жить в одном-единственном мире. Едва мир чуть смещается, тебе становится больно.

Алей промолчал.

Осень тоже умолкла и долго смотрела, как подростки тащат пианино к мусорным бакам. Они радостно перекрикивались и вопили. Из воплей следовало, что какая-то подруга закончила музыкальную школу и избавляется теперь от орудия пытки. За это предполагалось выпить.

– Дождь подойдёт сюда к ночи, – сказала Осень, когда подростки скрылись. – И конец пианино. Нельзя всё-таки выбрасывать инструменты. Может, кто-то до вечера его заберёт… Алик.

– Что?

– Время – полчетвёртого. И теперь я думаю, что стоит использовать предельный поиск. Я уже сама как не в своей тарелке. Отыщи, можно ли позвонить Васе.

Алей прикрыл глаза. Осени не потребовалось просить дважды.

– Хорошо.

На третьем этаже пахло кошками. Запах доносился от тощей деревянной двери, обклеенной шпоном, – такие вешают в новостройках перед продажей. От кошкиного дома вглубь этажа вёл узкий извилистый коридор: разномастные двери, пёстрые коврики перед ними, велосипед, коляска, ящики под картошку. С другой стороны громоздилась мощная металлическая перегородка, от пола до потолка обитая кожей. Дверь в ней едва различалась – идеально пригнанная, спрятанная в квадратах обивки. Только на тяжёлой стальной ручке задерживался глаз.

– Это Васины соседи поставили, – сказала Осень, – заодно и его замуровали.