Аудитория оживилась. Молодые люди догадались, к чему клонит отец Арсений, и тот же голос, что ранее задал священнику вопрос, спросил снова:
— А вы до конца ту статью прочитали? Знаете, в чем обвиняются те импланты?
— Я пришел сюда не для того, чтобы кого-то защищать или обвинять.
— А для чего?
— Призвать к смирению. Слишком много нетерпимости, ненависти, злобы и зависти скопилось в наших сердцах, а это очень нехорошо. Это разрушает нас и вредит, прежде всего, нашим душам, а не телам тех, кого мы ненавидим. Будьте терпимее к другим так же, как вы терпимы к себе, к своим слабостям и недостаткам, прощайте недругов ваших, искренне, от сердца, не таите внутри себя злобу и ненависть. Очиститесь от скверны недоброжелательности, любите друг друга и принимайте людей такими, какие они есть, независимо от того, к какому искусственно созданному классу они принадлежат.
— А вы, святой отец, имплант?
Арсений кожей ощутил тяжесть повисшей в аудитории тишины.
— Нет. Я не имплант.
— А хотели бы им стать?
Священник смиренно опустил глаза, готовясь к самому важному.
— Нет. Не хотел бы. Но не считайте это официальной точкой зрения церкви, это мое мнение как обычного человека.
— А какова позиция духовенства?
Вопрос был сложным, и ответить на него правдиво и не бросить тень на католическую церковь, отец Арсений не мог. Он оказался не готов объяснить позицию святых отцов, не раскрывая всех карт, не принося в жертву авторитет церкви и не обманывая, поэтому священник постарался уйти от ответа.
— Господь создал нас одинаковыми, но дал возможность творить, заниматься наукой, искусством, всем тем, что может сделать нашу жизнь лучше. А вот каким образом мы воспользуемся этими благами, зависит только от нас. Кто-то может встать на дорожку, протоптанную копытами, а кто-то, на широкую тропу добра и света. Только от человека зависит, чему будут служить его изобретения — благоденствию или разрушению.
— Бла-бла-бла и ничего конкретного!
На сей раз, человек, сказавший фразу вслух, поднялся со своего места. Им оказался невысокий плечистый парень с татуировкой над левой бровью. Что именно молодой человек решил увековечить на своем лице, отец Арсений не разглядел, зато нутром почувствовал: ничего хорошего от татуированного ждать не приходится.
— Чего же вы, святой отец, сразу не сказали, Бог, мол, не хочет, чтобы вы пользовались имплантатами? Не потому ли, что именно этого Он и хочет? Не потому ли, что вы, и сами не знаете, чего хотите, зато уговариваете терпимее относиться к имплантам?! А вы знаете, какие это люди?
— Сядь, Саша, — темноволосая девушка с короткой стрижкой, сидящая на первом ряду, обернулась к татуированному. — Мы знаем, что случилось с твоим братом. Он сам нарвался.
— Заткнись, дура! Ты ничего не знаешь!
— Тише, дети мои. Что случилось с твоим братом, Александр?
— Его до полусмерти избил имплант. Охранник со стандартным набором, безмозглый качок, изуродовавший свое тело ради мускулов и высокооплачиваемой работы!
— Твой брат сам виноват! — вмешалась девушка.
— Заткнись, я сказал! — Саша повысил голос. — Он, святой отец, просто хотел немного развлечься, а тому бугаю хрен знает чего померещилось. Он избил его! Брат три месяца не мог встать с постели! Три месяца! А импланту ничего за это не было.
— А ты скажи святому отцу, за что его избили, Саша. Братец твой официантку пытался изнасиловать!
— Не защищай эту сучку!
— Тише, дети мои! — отец Арсений вновь был вынужден вмешаться. — Я не собираюсь никого осуждать. Вы сами видите из примера этого молодого человека, что наше общество опускается на дно. В нашем обществе насилие порождает насилие, а законы слабы и беспомощны. Пострадавших сторон здесь не одна, и даже не две, а три: это не только официантка и избитый несостоявшийся насильник, но и охранник, который вместо того, чтобы жить в процветающем и терпимом обществе вынужден кулаками зарабатывать себе на хлеб.
— Вот, — взвизгнул татуированный, — он его защищает! Он защищает имплантов!
— Я никого не защищаю, Александр. Я стараюсь соблюдать нейтралитет. Я лишь хочу, чтобы наше общество стало чуть лучше!
Татуированый не слушал. Он вскочил на парту, перепрыгнул через сидящих впереди, на один ряд приблизившись к кафедре.
— А ну, расступитесь!
Спустя несколько секунд он уже стоял рядом с отцом Арсением.
— У нас другая философия! — воинственно крикнул он. — Импланты не должны жить! Что будет, если однажды они взбунтуются? Разве мы сможем противостоять тупой силе, если преимущество полностью на ее стороне? Разве мы сможем остановить такую мощь? Разве победим в войне против тех, кто сильнее, быстрее, зорче, выносливее и тех, кто читает наши мысли?! Никогда!
Пламенную речь оратора поддержали несколько голосов.
— Вот вы, святой отец, говорите о равенстве перед Господом, но тогда почему одним позволено все, а другим ничего? Почему я, или Ольга, или Женька Сухоруков не можем прямо сейчас получить имплантаты? Потому что нам это запрещено! Запрещено теми, кто установил неимоверно высокие цены на эти "безделушки". Плоды научного прогресса доступны лишь избранным! А я не могу спасти даже собственного брата, которому теперь требуется новая почка!
Аудитория загудела. Отец Арсений понял, что если не остановит оратора, лекция прервется, превратится в базар, в стихийный митинг, тот самый спортивный стадион во время футбольного матча, которого он так боялся.
— Я призываю вас к тишине, дети мои! Давайте вместе подумаем, что мы можем сделать. И ответ уже есть! Чтобы сделать общество лучше, давайте начнем с себя! Давайте избавимся от ненависти, поспешности и поверхностности суждений, давайте будем терпимее!
— Терпимее к тем, кто называет нас "отбросами" за то, что у нас не хватает денег на вживление имплантатов?!
Теперь уже шумели все. Одни требовали выселения имплантов за черту города, другие хотели насильно отобрать чипы у всех, кто успел вживить их в свой организм, третьи хотели, чтобы имплантаты были бесплатно установлены всем желающим.
— Нужно снова уравнять людей в правах! Не хочу считаться "отбросом общества"!
— Посадить всех имплантов за решетку!
— Лучше в зоопарк, а нормальные люди пусть приходят на них смотреть, как на диких зверей.
— Не нужны нам никакие имплантаты! Мы и без них можем добиться всего, чего пожелаем!
— Это тебе не нужны, а мне даже очень!
— Вот поэтому ты и относишься к "отбросам", а я к "естественным".
Началась драка.
К Александру подбежал еще один молодой человек — невысокий бритый парень с серьгой в правом ухе, он тоже выкрикивал какие-то лозунги, а татуированный вдруг громко спросил:
— И вы, святой отец, так и не ответили на мой вопрос. Как же Церковь относится к имплантам? Разве она не осуждают тех, кто идет против воли Бога, искусственно совершенствуя то, что было им дано от рождения? Разве Церковь поддерживает тех, кто хочет захватить власть над миром? И вы смеете говорить о терпимости! Церковь давно куплена!
Отец Арсений не успел ответить. Его нехорошее предчувствие, подтвержденное нехорошим номером аудитории, где он сейчас находился, оправдалось.
Саша, замахнувшись, от души ударил его по лицу.
— Подставляйте вторую щеку, отец! Ибо ложь в устах священника — величайшее зло.
***
— Надеюсь, вы понимаете, святой отец, недопустимость драки в церкви?
Отец Арсений приехал на собрание, посвященное событиям на недавней свадьбе, готовый к самому худшему. Ему нечем было оправдаться. Он опустил голову и тихо ответил:
— Понимаю. Я должен был предотвратить… я виноват.
Он стоял в трех метрах от длинного стола, за которым расположились приходские настоятели соседних приходов и сам епископ Семион. Священники походили один на другого не только черными сутанами, но и лицами: все, как один гладко выбритые, толстощекие, сосредоточенные и хмурые, будто это они, а не отец Арсений, стояли сейчас перед собранием.