Она долго вчера перебирала ткань, любуясь цветом, многообразием узоров и ощущением прикосновения к коже. Воображала, как приятно закутать тело в шёлк, на плечи бросить прозрачный газ и мех под ноги. Однажды Поле довелось перешивать платье из настоящего японского шёлка — бирюзового с вкраплением малиновых роз. Тёте Ире Чумаковой так понравился обновлённый вариант, что она подарила девочке неиспользованные лоскуты. Хватило их на мини-топ с вставными рюшами, но красивее вещи в Полининой жизни ещё не было. В универмаге она нашла лишь искусственный шелк, который в рулонах смотрелся красиво, а на теле противно слипался и трещал.
— У вас есть что-нибудь настоящее? — всполошила девочка необычным вопросом воркующих продавщиц. Они словно по команде уставились на неё, округлив и без того округлённые обводкой глаза:
— Здесь всё настоящее…
— Да ты не поняла, Надь, она про натуральную ткань спрашивает.
— С натуральной только ситец на простыни.
— Да ты чё говоришь-то, лён есть. Вчера привезли. Лён не нравится, вон пальтовая ткань почти вся на шерстяной основе…
Женщины зачастили без умолку, перебивая друг друга и комментируя. Видимо Полин вопрос был первым серьёзным за сегодняшний день.
— Можно лён посмотреть?
Тут же верхние рулоны сместились вниз, обнажив материал с хорошо заметным квадратным плетением и кое-где сбитыми узелками. Цвет Полину устраивал, светло-коричневый. Естественный для льна.
— Ой, вспомнила, фланель же тоже натуральная. Не нужно? Ночную рубашку можно сшить…
— Покажите.
Фланель мрачно-фиолетовых тонов с красными маками девочка забраковала сразу, но продавщица Надя не унималась — из-под прилавка извлекла "пелёночный" вариант: голубенькую, розовую и охровую фланельку, гармонирующую с тоном выбранного льна.
— У детской дольше ворс не скатывается при стирке, у неё ткань плотнее, пощупайте!
Выбор девочки в пользу охры удивил продавщиц и укрепил во мнении, что так называемый "цвет детской неожиданности" не только не скатывается, но и скрывает следы младенческих какашек. Время экономит на уроки…
Покидая отдел, Полина поймала обрывок свистящего шёпота: "Такая молодая и туда же! Где их мужики находят?"
Увидев в толпе знакомое лицо, она чуть не выронила свёртки. "Митяй…" Взъерошенные лохмы, веснушчатый нос и крупные губы, усеянные пузырьковым герпесом.
— Митька, постой! — разгребая людей локтями, Поля догнала мальчишку. — Да погоди же ты!
Он сразу стал вырываться:
— Ты кто? Пусти! Чё надо?
— Я Полина, чудик, забыл?
Зоркий прищур глаз и ура — узнал!
— А, ты… Куда задевалась? Я новую хату нашёл. Ждал тебя, ждал, пока не выгнали.
Ей стало стыдно:
— Я тоже дом нашла, то есть меня нашли. Я живу у очень хорошего человека.
— Мужика, что ль?
— Да.
— Ясно, — герпесовые губы противно осклабились, — ну лана, давай, не кашляй.
Он хотел уйти, но Поля крепко вцепилась в рукав замасленной куртёнки:
— Ты что, дурак, подумал? Гадость про меня?
— Да лана целку-то ломать, — опять возникли зубы, молящие о бормашине.
— Какая гадость, Митька! Ведь не было ничего!
— Не было, так будет. Сама, дура. Не понимаешь чё ли? Меня один такой подобрал на вокзале. Накормил, все дела. Потом говорит — идём в кустики, сымем трусики. Козёл! А тобой не попользуются, так откормят и на органы или на мясо продадут. Особенно неруси тута зверствуют. Всё, прощай. Некогда мне с тобой цацкаться… — Рванув, что есть силушки, Митяй помчался к эскалатору.
А Полина, придя домой, легла и враз ослабла…
13.
Георгий Давидович каждый день заходил справляться о её здоровье. В воскресенье специально для больной он приготовил суп на основе яиц и кислого молока — мацони. "Ешь, силы набирайся!" Но Полина даже не притронулась. По вечерам он появлялся в дверях, усталый и растерянный. Садился рядом и вздыхал: "Грустный стал дом. Никто не радуется. Печаль поселилась…" Поставил на прикроватный столик высокий стакан, до краёв наполненный горячим вином. "Рано тебе пить вино. Но это вино особенное. Ему десять лет. Его дал мне отец со словами — оно поможет тебе, Гия, дарагой. Если холодно — согреет, если жарко — остудит, если больно — боль пройдет." Полине было жалко его до слёз, но она никак не могла себя пересилить.
— Хочешь, поговорим, дочка? Что тебя гложет? — он обращался к ней, точно родной отец, тепло и заботливо, и не походил на злодея. На восьмой день она спросила:
— Зачем вы меня сюда взяли?
— Ты нуждалась в помощи.
— На улицах много таких как я, беспризорных бродяжек. Всем не поможешь.
— Много, — легко согласился, — но ты особенная. Мне трудно объяснить тебе, дочка, мотивы моего поступка. Честно сказать, я не думал, что ты здесь останешься. Хотел накормить, умыть, дать одежду…
— Откуда у вас мои документы? Без них меня бы не приняли в школу.
— Вах, как много вопросов накопилось в этой маленькой головке. Ты в праве не доверять мне, девочка. Твои документы я купил. Дал твоей тёте деньги, которые ты взяла у неё. Добрые люди сказали, что большую часть этих денег заработала ты. Твоя тётя дала мне свидетельство о рождении. Ми просто поменялись, — когда Гия волновался, в его речи усиливался акцент.
— Просто? Она просто отдала вам мои документы и забрала у вас деньги? Даже не спросила, что со мной будет?
— Таковы особенности товарно-денежных отношений. Ничего личного. Я прошёл долгую школу, а никак не привыкну к этому. Твоя тётя любит тебя, но она слабая женщина, прости её.
— Вы-то чем лучше, вы же купили меня! Заплатили деньги и можете владеть. Можете продать, можете по частям…
— Что ты говоришь такое! Я никогда не смогу так поступить. Ты — как глоток свежего воздуха. Каждый день я себе говорю — ай, Гия, ай, маладец, одним счастливым человеком на земле стало больше. Но тебе плохо с нами, плохие вещи про меня думаешь…
— Да не думаю я про вас плохо! — закричала Полина и разрыдалась. — Мне хорошо здесь, хорошо с вами. Только… я боюсь…
— Чего ты боишься, маленькая птичка?
— Боюсь верить. Когда меня… когда Бодун меня…
— Молчи, не надо об етом…
— Нет, я хочу рассказать! Вы поймёте. Подо мной было много крови. Он возвышался страшный, голый, тоже в крови. У меня сильно болели ноги и грудь. А он улыбался. Сказал — ты сама этого хотела, сучка. Тогда я сбежала и поклялась себе никому не верить…
Гия Давидович сжал голову руками и раскачивался из стороны в сторону. Они долго молчали.
— Не могу взять твою боль, не в силах. Она останется с тобой, как шрам на сердце и будет кровоточить в ненастную погоду. Не уверен, что судьба этого нелюдя облегчит её. Но ты должна знать — его уже нет среди живых…
— Нет?
— Добрые люди рассказали, что он погиб в пьяной драке. Его закололи, как свинью на бойне свои же собутыльники. Кровь из его разорванного горла забрызгала всех, кто был рядом… Он смыл позор кровью, и теперь Бог ему судья. Прошу тебя, девочка, не ожесточай своё сердце. В этом доме ты под надёжной защитой.
Полина быстро пошла на поправку. Странно, но известие о смерти Бодуна обрадовало её. Прошедшее отдалилось, став похожим на кошмарное сновидение — ведь жизнью правят живые люди. Георгий Давидович оформил над Полиной опекунство до наступления совершеннолетия и ждал приезда жены с тем, чтобы обсудить одно важное для себя решение. Он решил удочерить девочку.
В один из пасмурных вечеров конца сентября Поля наткнулась на два бумажных свёртка. Развернув, извлекла из них льняную и фланелевую ткани. Удивилась, что могла забыть о просьбе Гии, а он, в свою очередь, не напоминал, чтобы не тревожить.
— Почему ты не спрашиваешь меня о профессии? — со дня пролившихся откровений он позволил ей перейти на "ты". — Не желаешь больше устраивать экзамен?
