– Конечно, он оказался очень непорядочным человеком. Заверив, что будет помогать материально ребенку – тебе, дорогая моя, – он потом отказался от своих обещаний. Бедной Леони ничего не оставалось, как отдать тебя кормилице. Ее карьера тогда как раз только-только начиналась, и она не могла, как бы ни хотела этого, оставить тебя с собой. – Она вдруг пристально посмотрела на Аманду. – Ты, надеюсь, не выдашь никому того, что я тебе рассказываю? Ты же знаешь, что мне не следовало этого делать.

– О, я так рада, что ты мне все рассказала, ты прелесть. – В порыве чувств Аманда обняла Берил. – С этого момента, обещаю, я стану примерной. Найду подходящую работу, даже помогу тебе ухаживать за отцом. – Она улыбнулась. – Я имею в виду, за Арнольдом.

В последовавшие за этим недели Берил чувствовала себя вполне счастливой женщиной. Правду сказать, Арнольд был серьезно болен, но за последние несколько лет они так отошли друг от друга, что его болезнь вовсе не омрачала ее жизнь. К тому же Берил и раньше старательно ухаживала за мужем, так что сейчас уход за ним казался делом привычным. Надо признать, что некоторые неприятные ощущения он все-таки добавил – Берил приходилось выносить судно, часто менять белье, – но в этом ей помогала приходящая сиделка. Могло быть и хуже, философски рассуждала она.

Аманда быстро менялась к лучшему. Ее волосы, теперь чистые и расчесанные, вновь превратились в великолепную каштановую гриву, кожа очистилась, карие глаза засияли как-то по-особому. Она начала одеваться, как подобает красивой девушке, какой она, собственно, и была, и устроилась работать в местную библиотеку, явно довольная своим выбором. Наказание по делу о наркотиках оказалось не таким строгим, как опасалась Берил, – с Аманды взыскали небольшой штраф и сделали серьезное предупреждение о недопустимости повторения подобного. И, самое главное, у них с Берил установились отношения, все более напоминавшие дружбу матери и дочери.

И вот в течение года, с интервалом в месяц, произошли два события, в корне изменившие их жизнь. Прежде всего, Аманда получила письмо из общества попечительства, где сообщалось, что мать ее нашли, но связаться с ней лично оказалось невозможным, поскольку, как выяснили через посредника, она находится за границей, так что вернуться к этому вопросу можно будет лишь по ее возвращении в Англию.

А вскоре умер Арнольд.

Полученное письмо неприятно удивило Аманду. Ей никогда не приходило в голову, что, отыскав мать, невозможно будет сразу же и встретиться с ней. В мечтах она уже представляла эту душещипательную сцену, предпочтительнее – в аэропорту, на глазах у всей мировой прессы, под стрекот телекамер. Ее увезут в Голливуд, где она будет праздно проводить время, греясь под лучами жаркого солнца возле бассейна и посещая актерские классы. И наконец состоится ее дебют в кино, где она сыграет в паре с матерью, получит восторженные отзывы, и взойдет звезда ее славы, которая затмит славу матери.

Пока она думала, что готовится именно такой сценарий, ожидание было не столь тягостным, но теперь, с получением письма, терпение Аманды лопнуло. В конце концов она знает, кто ее мать. Единственным препятствием к тому, чтобы немедленно отправиться на ее поиски, было отсутствие денег. Правда, она обещала Берил не пытаться искать встречи с Леони, но ее вовсе не обязательно посвящать в свои планы. А, кроме того, что значат обещания? Отец ее отказался от своих обещаний, но это не помешало ему стать влиятельным и респектабельным человеком. Ее отец… при мысли о нем в голове зародилась идея – очень хорошая идея, как показалось Аманде. Она не станет писать своему отцу, Симону Брентфорду. Она напишет его жене. Аманда почему-то была уверена, что именно она захочет ей помочь.

Первой реакцией Элизабет Брентфорд на письмо Аманды было возмущение глупым розыгрышем. Но письмо не шло из головы. Элизабет крайне редко бывала в кино и смотрела телевизор, но тем не менее о Леони О'Брайен она слышала. Много лет назад, еще до помолвки с Симоном, до нее доходили слухи о том, что он в свое время путался с какой-то актрисой. Тогда она не придала этому значения; у нее до Симона тоже были поклонники, да и ни к чему ей было интересоваться его прежними увлечениями. Но если этой актрисой была Леони О'Брайен – а, судя по ее возрасту, это вполне возможно, – тогда это кажущееся бредовым письмецо могло оказаться правдой.

Одна, в своей уютной гостиной, Элизабет обдумывала все возможные варианты. Эта солнечная, полная воздуха комната, отделанная в голубовато-зеленых тонах, стала ее своеобразным святилищем. Из окон, выходивших на юг, за зелеными просторами лугов просматривалось озеро, и от этого безмятежного вида в душе воцарялось спокойствие, в котором Элизабет с годами все больше и больше нуждалась. Ее гостиная была единственным местом в доме, где она имела право на уединение, и это право уважала вся семья: никто не смел войти сюда без приглашения, даже Симон.

Элизабет любила читать адресованные ей письма, уединившись, не отвлекаясь. Вот и сегодня пришла очередная сводка сплетен от ее подруги Кэролайн из Сомерсета. Просматривая в первую очередь наименее важную корреспонденцию, Элизабет не слишком заинтересовалась конвертом, надписанным незнакомой женской рукой, приняв его за очередное послание из благотворительного общества. Когда же она вскрыла конверт и с изумлением прочитала письмо, ей оставалось лишь благодарить судьбу за дарованное ей уединение. Первые эмоции улеглись, и Элизабет подумала о том, что, если в признаниях девочки есть доля истины, надо будет тщательно продумать все варианты выхода из создавшейся ситуации.

Элизабет Брентфорд, урожденная Кавендиш, была единственной оставшейся в живых наследницей огромного состояния своей семьи. Она это знала, так же как знала и то, что солидное приданое, выгодно дополнявшее ее миловидную внешность и утонченные манеры, во многом определило выбор Симона. Претенденток на его руку и сердце было, конечно же, немало. Элизабет мысленно вернулась в прошлое, на семнадцать лет назад, в тот день, когда они стали мужем и женой. Это был великолепный июньский день; огромный особняк Кавендишей в Глостершире, казалось, вот-вот лопнет от наплыва гостей, которых собралось более трехсот.

Родители Элизабет – высокочтимый[2] Десмонд Кавендиш и его супруга, леди Лавиния, дочь баронета, – входили в элиту английской знати, и свадьбу их дочери, естественно, почтил своим присутствием весь высший свет. Семья Симона, хотя и "вполне респектабельная", как говорила мать Элизабет, была в тени. Его отец, правительственный чиновник, и мать скромно бродили среди гостей, взволнованные и слегка обескураженные множеством именитых родственников, которых только что приобрел их умник-сын. Жертвы, на которые они пошли в свое время, послав сына учиться в Оксфорд, оказались не напрасны, и свидетельством тому были и эта блестящая женитьба, и многообещающая политическая карьера.

Официанты сновали с подносами шампанского, официантки разносили канапе и вазочки с клубникой. Под натянутым шатром становилось жарко, и случайные дуновения легкого бриза были как нельзя более кстати. Элизабет, возбужденная от поздравлений, отошла к краю шатра вдохнуть свежего воздуха, как вдруг налетевший порыв ветра сорвал с ее головы белую кружевную фату и понес ее по саду. Пытаясь схватить улетавшее белое облако, Элизабет обернулась и краем глаза увидела на другой стороне лужайки, под высокой сосной, Симона, увлеченно беседовавшего с удивительно красивой девушкой.

Она почувствовала легкий укол ревности, но попыталась не поддаваться эмоциям. "Как невеликодушно с моей стороны, – подумала она. – Сегодня мой день – день свадьбы, о чем может мечтать любая девчонка, – и не стоит дуться на другую девушку за мимолетную беседу с моим красивым мужем". Но она так и не смогла унять предательского чувства, подсказывавшего, что свадьба была бы идеальной, если бы жених не сводил глаз со своей невесты.