— Но ты же ему поверила.
— Он даже и сам-то себе не верил. Мне казалось, он пытается тебя там найти. Ты исчез, а остались только места, в которых ты был. Лагерь. Деревня. Горы, — Она посмотрела ему в глаза, — Конечно же, ты был там, Сол. Я всегда это знала. И если сомневалась, то не в тебе.
Он подождал, пока Рут заперла входную дверь. Они спустились по лестнице и вышли на улицу. Он предложил ей руку, но она отказалась. Мимо катили машины. Вдоль противоположного края дороги текла река, тихий шрам в суете и шуме города.
Рут начала рассказывать о том времени, которое провела в Греции. В воспоминаниях ее зияли пустоты, по другую сторону которых повествование возобновлялось — так же внезапно. Время от времени она как будто ждала от него некой реакции, комментария, но, прежде чем Сол успевал ответить, ее уже уводила в сторону какая-то другая мысль, какой-то внезапно всплывший в памяти фрагмент заявлял о своем праве быть. Сол шел с ней рядом и чувствовал себя неловко и ничего не мог решить. Они перешли через реку по мосту Мирабо.
Он открыл дверь в парадное и нажал кнопку лифта. Вверх ехали молча. Когда они вошли в квартиру, он заметил, что она нахмурила лоб, словно у нее только что созрела какая-то мысль и теперь она борется с собой: сказать или не сказать вслух. То же самое повторилось еще раз, когда он вернулся с кухни с бутылкой виски и двумя стаканами. Он откупорил бутылку, и она кивнула: наливай.
— А когда ночной охотник теряет след, — тщательно подбирая слова, спросила Рут, словно вернулась к разговору, который происходил между ними уже не раз и не два и в котором пришла пора поставить точку, — что тогда?
Сол удивленно на нее воззрился.
— Вепря просто не могло не быть. И охотников, которые начнут на него охоту, — сказала она. — Но когда меркнет свет и следов уже не видно?..
— Что ты пытаешься мне сказать?
Рут вскинула голову, будто удивившись. Но чему? Тому, что вдруг увидела его, сидящего напротив? Женщину, которая сидела сейчас перед ним, он видел в первый раз.
— Конечно, ты был там, Сол. И еще там была женщина, которую звали Фиелла, или Анастасия Коста, или Аталанта. И ты был ее ночным охотником. Разницы особой нет: фильм — это всего лишь след, какое-то количество светлых и темных пятен. Последовательность мгновений. Я поняла то, что ты сделал.
— А что такого я сделал, что ты поняла? — перебил ее Сол, — Как ты станешь снимать темноту, Рут? Как ты схватишь то, чего нет?
— Тогда истина — это молчание. Или тьма.
— А то, что потеряно — потеряно? Те люди, что исчезли, могли и вовсе никогда не родиться на свет? Ты думаешь, вепрь запоминает тех, кого убил? Вепрь запоминает только тех, кто убьет его самого, Рут.
— Таких, как Аталанта? Как твоя Фиелла?
— Да.
— Но, знаешь, чем ближе мы подбирались к ней, тем неуловимее она становилась. Следы делались все менее и менее различимыми. И в конце концов она исчезла. Совсем. Не было ни «Вепря», ни «Аталанты», ни «Эберхардта», ни «Фиеллы»…
— Ты такая же сумасшедшая, как Якоб. Я видел своими собственными…
— Прекрати! Прекрати, Сол! — взорвалась Рут, — Не требуй от меня, чтобы я верила в то, что ты видел собственными глазами. Эберхардта убили в окрестностях Мессолонги. Он сопровождал группу заключенных в лагерь, расположенный дальше к северу. Он был офицером абвера, и, если судить по послужному списку, более чем средним.
Он сидел и смотрел на нее через стол.
— Якоб, — попыталась объяснить она, — Он обо всем этом знал. Никаких записей относительно «Фиеллы» не существует. Да, в Мессолонги люди о ней помнят. Описывали мне ее примерно такой же, как ее описываешь ты, и пересказывают те же, что у тебя, истории. Но когда мы отправились в горы, она растворилась. Деревенские знали все меньше и меньше, да, собственно, и говорить не хотели. Пока мы не добрались до расселины и до той деревни, которая стоит с ней рядом.
— Это была ее родная деревня. Сжег ее Эберхардт. Он отдал приказ. Я видел, как это происходило.
Она кивнула, не глядя на него.
— Деревня сгорела во время войны. Это они нам сказали.
Рут подняла стакан и поднесла его к губам. Он видел, как стекло исказило ее рот, когда она сделала глоток.
— Имя Фиеллы было для них — пустой звук. Видишь ли, я понимаю, зачем она была тебе нужна и что ты хотел из нее сделать. Ты думаешь, что мы должны были драться так же, как дралась она, — сказала Рут. — В нашей Буковине, в твоей Аграфе и повсюду между двумя этими точками. Чтобы именно такой след от нас и остался, — Она печально улыбнулась, — Романтические грезы. Тебе хотелось, чтобы и мы прошествовали через Рингплатц с копьями, луками и стрелами. Но мы не могли стать теми героями, о которых ты мечтал. И никто не мог. Ни Фиелла. Ни я. Мне очень жаль, Сол.
— Рут, остановись, прошу тебя.
Рут подняла стакан и поднесла его к губам. Он видел, как стекло исказило ее рот, когда она сделала глоток.
— Тебе понравились мои стриженые волосы, Сол. В Венеции, помнишь? Ты бы видел меня, когда меня обрили. Все дело было в том офицере, с которым ты меня видел — в тот самый день, когда ушел. Они это сделали, как только немцы ушли. Вытащили меня из дома и обрили наголо, прямо на улице.
— Хватит, Рут.
— А мне не стыдно.
— У тебя не было выбора.
— Мы выбираем тех людей, какими станем. Я выбрала возможность выжить. А ты что выбрал, Сол?
— Фиелла убила его.
— Правда — она сейчас, Сол. Не тогда. Самое время Сказать. То, что Может Быть Сказано. Твоей Фиеллы никогда не существовало. Твой «вепрь» был мелким штабным офицеришкой. Вепрь вообще не умер, Сол. Вепрь выиграл.
Она замолчала. Он сидел и смотрел, как она ждет от него ответа.
* * *
Каменное озеро пересохло. Эта пустота осталась как память о его исчезновении. Дно Котла было — каменная равнина, замкнутая отвесными скалами. Расстояние здесь не с чем было соизмерить. Их первые шаги по разбросанным у входа валунам и окатанным серым голышам прозвучали — разом — слишком громко и ничтожно тихо. Шестеро мужчин вышли из расселины и остановились.
Сол медленно опустился на колени и услышал, как щелкают и похрустывают мелкие камушки под его оседающим телом. Воздух был холодный и очень сухой, он обжигал легкие, и каждый вздох теперь давался ему с усилием. Всю прошлую ночь дрожь то отпускала, то принималась за него с новой силой. Как только начало светать, они встали и продолжили путь: ноги и руки у Сола уплывали от туловища сами собой и сами собой возвращались обратно. Интересно, подумал он, я вообще смогу идти прямо? Дядя Америка что-то сказал идущим впереди, они обернулись и посмотрели на Сола, старик и трое andartes. Опустилась рука Дяди Америки и подхватила его под локоть. Его подняли на ноги.
Голова у него запрокинулась. Небо загудело и набухло: круто вогнутый синий купол, то светозарный, то — буквально в следующий миг — непрозрачный и тусклый. Он закрыл глаза и почувствовал, как чугунная гиря черепа перекатывается вперед. Открыл. А вот и пещера.
Она показалась ему слишком узкой: узкое черное лезвие в нескольких сотнях метров впереди. Не знал бы, принял бы за тень. Вокруг нее стояли серые скалы и давили всей массой, но тамошняя тьма была неподатливой и плотной. Здесь отсутствует цвет. Глаза у старика были — как будто не на месте. Неправильные глаза, пробормотал он, когда один из молодых людей в очередной раз отвернулся. На лице у него цвел странный темный цветок. Цвет неправильный.
Нет, подумал он. Перепутал время. Это было позже.
Они пошли вперед, двое молодых людей постепенно стали забирать влево, один вправо, старик между ними. Они с Дядей Америкой шли сзади. Шаги выщелкивали по камню. Красному здесь делать нечего, точно так же, как и синему. Что такого старик увидел?
И тут. Вот он, тот самый момент.
Один из andartes резко развернулся вокруг своей оси, как будто увидел что-то, какое-то движение. Темно-красные лепестки расцвели у него на лице, пропустив ростки и корни прямо сквозь голову — в воздух позади затылка. Сол почувствовал, как что-то ударило его сзади под колени. Он упал, и по окрестным скалам раскатился ломкий сухой хруст. Эхо долго не хотело умирать. Секунду стояла тишина, а потом Дядя Америка начал стрелять. Двое оставшихся молодых людей тоже открыли огонь. Старик не выстрелил ни разу, он держал винтовку горизонтально, вдоль земли, и не двигался. Звук катался по котловине, отбиваясь от неподатливого камня, и мутными валами накатывал на него, рвал воздух и грохотал в ушах.
