С политической точки зрения Венеция тоже выиграла. Было бы странно, если бы венецианцы, так долго удерживавшие у себя императора и папу, не добились чего-то взамен. Так и есть: они заключили с обоими несколько договоров. Фридрих Барбаросса разрешил им свободный проезд, безопасность и полное освобождение от императорских пошлин во всех частях империи в обмен за сходные привилегии для его подданных – «до Венеции, но не далее». Это было признание превосходства Венеции на Адриатике. Папа Александр, со своей стороны, проявил свое расположение тем, что даровал индульгенции главным церквям города. Сверх того, разрешил вечную борьбу между Градо и Аквилеей, внесшую столько раздоров и неприятностей в церковные дела Венеции. По условиям договора патриарх Градо – ставший резидентом Венеции – отказался от всех притязаний на сокровища, украденные Поппо Аквилейским 150 лет назад, за это ему вернули власть над селениями вокруг лагуны, а также над Истрией и Далмацией. Можно легко представить, что влияние Венеции в этих городах значительно усилилось.
Пребывание папы Александра в Венеции придало особое значение ежегодно отмечаемому празднику Вознесения. Церемония происходила с 1000 года в открытом море за портом Лидо. Из молитвенного обряда она превратилась в символическое бракосочетание с Адриатикой. Над одними дверьми в северной стене зала Большого совета во Дворце дожей есть картина Вичентино. На ней изображен папа, подающий дожу Дзиани кольцо, которое тот должен бросить в волны. К сожалению, приходится сказать, что история эта не имеет исторического основания, как и полностью выдуманное морское сражение при Сальворе, изображенное сыном Тинторетто Доменико (картина справа). Передача золотого кольца – чистого и простого символа – приняла с годами матримониальный оттенок. Произошло это примерно в то самое время, хотя разумно было бы предположить, что поскольку день Вознесения приходился в том году на 2 июня, не существует свидетельства, что папа активно принимал участие в той церемонии, а уж тем более радикально изменил ее характер.
Самым главным выигрышем Венеции стал небывалый взлет ее репутации. В то памятное лето она оказалась в фокусе внимания всей Европы, фактически стала столицей христианского мира. Ее дож принимал двух лидеров Запада и был с ними если не на равной ноге, то, по крайней мере, добрым другом. Именно ее, Венецию, выбрали для переговоров папы и императора, потому что – если еще раз процитировать «Relatio» – она «подчинялась только одному Богу., это место, где отвага и авторитет горожан смогли сохранить мир между обеими сторонами, так чтобы разногласия или бунты, намеренные или случайные, не могли более возникнуть». Надо сказать, что сделать это ей удалось только сейчас. Тем не менее она это сделала, обретя тем самым новый статус большой и сильной европейской метрополии.
Собор Сан Марко с маленьким порфировым ромбом, вставленным в пол при входе в центральные двери, традиционно означает место, где Фридрих Барбаросса распростерся перед папой. Это – единственное место на площади, сохранившееся в том самом виде, в каком оно было к моменту описанных здесь событий. Сегодня окружающая обстановка, в которой происходили те давние события, выглядит более торжественной, и в этом заслуга дожа Себастьяно Дзиани. Это он приказал снести старую церковь Сан Джиминьяно[74], это он купил у монастыря Сан Дзаккария огород (броло), находившийся между церковью и лагуной, он засыпал старый канал Рио Батарио, начинавшийся за зданием Старых прокураций[75], шедший к собору, мимо кампанилы к Рио ди Дзекка и далее к городскому саду. Все это пространство дож замостил кирпичом «в елочку», и у Венеции появилась площадь, которую мы знаем теперь как пьяцца Сан-Марко. Дзиани также распорядился, чтобы все дома вокруг площади были объединены арками и колоннадами, поэтому с самого начала площадь, должно быть выглядела такой, какой ее в 1496 году изобразил Джентиле Беллини (1429–1507), и, несмотря на строительство двух долгих рядов Прокураций вдоль северной и южной стороны, площадь сохранила свой облик[76].
Дож Дзиани оставил память о себе и в облике Дворца дожей и Пьяцетты. Дворец построили заново, после того как народ в 976 году восстал против предшественника Дзиани и уничтожил первоначальное здание. В 1106 году пожар уничтожил и этот дворец. Дзиани, как нам поведал Сансовино, «увеличил его во все стороны», и, хотя сведения, которыми мы обладаем, отрывочны, можно предположить, что архитектор следовал традиции, и дворец был похож на те несколько византийских зданий, которые до сих пор стоят на Большом канале, например Фондако деи Турки или дворцы Фарсетти и Лоредано возле моста Риальто.
Пьяцетту расчистили и увеличили, как и площадь Сан-Марко. Возможно, готовясь к приезду Барбароссы, снесли старую стену Пьетро Трибуно. Она почти триста лет закрывала доступ с воды. За последние пять лет на площади подняли две из трех античных колонн, которые привез Витале Микеле из неудачной экспедиции на Восток. (Невезучий, как и всегда, он потерял третью колонну. Она ненароком упала за борт во время разгрузки и до сих пор лежит у Моло. Попытки поднять ее окончились неудачей.) Перед дожем предстал молодой венецианский инженер. Настоящее его имя было Николо Старатонио, но обычно его звали Бараттиери. Это прозвище в переводе с итальянского означает склонность к шулерству. Возможно, так оно и было. Нам известно, что он предложил поднять две колонны за право устроить между ними игральные столы. Дзиани согласился. Колонны были подняты и стоят до сих пор, позже одна из них была увенчана львом святого Марка, вторая – святым Теодором с крокодилом. Поставили и игральные столы. Вскоре после этого Большой совет распорядился проводить на этом месте публичные казни. Бараттиери не оставил своей инженерной деятельности, поскольку несколько лет спустя он занялся постройкой первого понтонного моста Риальто.
Государственный деятель, дипломат и строитель, Себастьяно Дзиани обладал редкими способностями реформатора. Нет необходимости задерживаться на подробностях его дальнейшей реорганизации административной машины, создании новых государственных учреждений, совершенствовании законов. Более важной для нас является философия, лежавшая в основании всей программы реформ. Целью ее была поддержка и усиление олигархических принципов, оказывавших определяющее влияние на венецианскую политическую мысль. Незадолго до своей отставки Дзиани созвал собрание, на которое пригласил главных чиновников и приказал им взять себе за правило предоставлять властные места самым богатым и авторитетным гражданам, «так как, увидев себя обойденными, они разочаруются и перейдут к насильственным действиям». Этот совет был не таким реакционным, как это кажется на первый взгляд. Некоторые благородные венецианцы смотрели на высокие посты как на неприятную ответственность, ограничивающую их личную свободу и куда менее выгодную, чем торговля. От гражданских обязанностей – дома или за границей – без уважительных причин отказаться было нельзя. За это с 1185 года следовали суровые наказания.
За шесть лет своего правления Себастьяно Дзиани добился многого. Но в момент избрания ему уже было больше семидесяти, и в 1178 году он решил уйти от общественной жизни и удалиться, как и некоторые его предшественники, в монастырь Сан Джорджо Маджоре. Там он вскоре умер, а позже его имя увековечили на палладианском фасаде, напротив имени Трибуно Меммо. В своем завещании он распорядился распределить ренту с определенных домов в Мерчерии между базиликой и церковью Сан Джулиано, чтобы те обеспечивали едой пленников государства, и другой собственностью на той же улице. Согласно его распоряжению, каждый вторник должны были подавать хороший обед двенадцати городским нищим, а его семье, в качестве урока в смирении, устраивать трапезу, состоящую из дешевой рыбы, вина и чечевицы. Происходило это в праздник святого Стефана, перед могилой которого постоянно горела лампада.
