Они почти не ели - не хотелось, - спали на ветоши под стенами, пили воду, которую охранники приносили в двух ржавых бидонах. Иногда какой-нибудь работник не просыпался, а иногда вскакивал из-за стола, вопя и размахивая руками, - таких пристреливали. После этого обычно появлялись новые лица. Олег всякий раз удивлялся, из какого именно угла лаборатории, через какую дверь приводят жертв. Да и сами охранники - как-то ведь они просачивались в помещение, куда-то девали сумки с красными буквами 'ADIDAS', откуда-то брали воду и еду: Единственное, что приходило в голову, - путь лежит через старый вагон метро в дальнем конце лаборатории, куда не пускали никого из работников.
В одну из смен возле бывшего курьера оказался длинноволосый старикан с крупным носом и высоким лбом. В морщинах его - впрочем, как и на лицах всех остальных работников, - залегла белая пыль.
- Долго здесь, дружище? - прошептал сосед.
Олег попытался вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как двое схватили его в переулке под дверями склада, но не вспомнил.
- А вы сколько? - тихо произнес он.
- Я, конечно, точные сроки назвать не могу, но, по моим подсчетам, около двух веков.
- Не может быть! - удивился Олег
- Почему же?
- Ну: люди столько не живут.
- Это они в обычных обстоятельствах столько не живут. А здесь: - собеседник втянул носом мельчайшую пыль, и ноздри его, с торчащими из них кустиками седых, будто покрытых инеем волос, шумно раздулись. - А здесь, вы же видите, все насквозь пропиталось. Эти вещества, дружочек, - их действие так ведь до сих пор и не исследовано. Лири пытался, так его американцы тут же ать! - и в тюрьму. Да и другие, кто хотел: Не-ет, и не убеждайте меня: влияние данной категории субстанций изучены человеческой наукой еще хуже, чем, к примеру, мутационные изменения под воздействием малых доз радиации. Вас как величать, молодой человек?
Бывший курьер, за это время уже трижды забывавший свое имя и с большим трудом, с напряжением всех ментальных сил, вспоминавший его, поспешил представиться:
- Олег я. - И добавил, просительно покосившись на старика: - Вы запомните, да? А то я: Ну, в общем, если я попрошу, так вы мне потом скажите: Олег. Олег, хорошо? А вы?..
- Чайковский, - представился собеседник.
Он поведал, что служил настройщиком роялей, а еще - 'Зачем скрывать, еще и, можно сказать, композитором был: пописывал, да, и небезуспешно'. Впрочем, старикан предпочитал не рассказывать о себе ('Жизнь моя, дружочек, не изобиловала яркими событиями, поведать-то и не о чем особо - родился, учился, так и не женился: Старый холостяк одинокий, что тут занимательного?'), - больше расспрашивал Олега. А тот, обрадованный, что может вложить в чье-то сознание память о своей жизни, что теперь есть у кого спросить, кто он, кем работал, как его зовут, уточнить подробности биографии, если, овеваемые смерчами белой пыли, они сотрутся из собственной памяти, как узоры на песке под порывами суховея, - обрадованный этим, вывалил на старика все, что помнил о себе, от детского сада до работы курьером.
Как-то Чайковский сказал, с трудом попадая ложечкой в пакетик:
- Знаете, я однажды подслушал разговор охранников и понял, что подобных лабораторий несколько, и все они конкурируют друг с другом.
- Что вы говорите? - слабо удивился Олег, кладя очередной наполненный пакет слева от себя и зачерпывая из желоба. - Как конкурируют?
- Этого не ведаю, хотя часть лабораторий содержат даже инородцы, или люди иного вероисповедания, или, что совсем уж ни в какие рамки, - женщины. Некоторые, как я слышал, проводят чудовищные опыты, испытывая свои зелья на безвинных животных. И еще я вам скажу, что - хотя тут вы, конечно, вольны не поверить мне, - скажу, что даже видел кое-кого из этих, чужих, и знаю, что единственный путь из лаборатории лежит через облако.
- Облако? - переспросил Олег. - Какое облако? Я все пытаюсь высмотреть: как они новеньких приводят? И сами куда уходят? Ведь не могут они здесь постоянно: И никогда ничего не замечал! Как такое может быть, ведь должен же проход быть?
- В том-то и дело! - со значением произнес Чайковский. - Нет прохода. Облако! Оно окутывает, смею утверждать, весь наш мир, незримое для нас: а вернее, зрим-то мы только его и полагаем, что оно - весь мир и есть. Постигаете?
Нет, Олег не постигал, да и времени на раздумья в тот момент у него не осталось. Сквозь бетонную стену проникло приглушенное громыхание, закачались лампы под высоким потолком, зашатались тени, всклубилась белая пыль. Позади бывшего курьера что-то неразборчиво выкрикнул охранник-здоровяк - и сразу другие забегали, лязгая оружием, заскрипели табуреты, кто-то рявкающим голосом принялся отдавать приказы. Работников пинками отогнали под стену, бугай-охранник, присев и удерживая автомат в полуметре над полом, так, что ствол обратился параллельно оному, хриплым басом объявил:
- Всем лечь, кто бошку поднимет - отстрелю на хрен!
Все, натурально, легли, и голов никто не поднимал. Олег с Чайковским оказались рядом, бывший курьер - у самой стены, под драной мешковиной, а старик - справа от него, под ватником.
Грохот больше не звучал, суета постепенно начала стихать. Спустя непродолжительное время, когда все вокруг уже спали, да и Олег поначалу медленно, но с каждым мгновением все более стремительно скользил по белоснежной горке, состоящей из теплого крупнозернистого льда, навстречу клубящемуся облаком мелкой пыли мутному забытью, - спустя этот неопределенный промежуток времени между отходом ко сну и тем мгновением, когда сон наконец наступал, рука Чайковского проникла под мешковину, и тонкие, но сильные пальцы цепко сжали запястье Олега.
- Что? - спросил тот, с трудом разлепляя словно залитые мучным клеем веки.
- Завтра у меня юбилей, - негромко произнес Чайковский. - Завтра будет триста лет, как я нахожусь здесь. В связи с этим, дружище, в связи с этим не желаете ли вы сделать мне подарок, отдавшись:
- Что вы говорите? - вскинулся Олег, приподнимаясь и пытаясь сбросить руку старика, сжимающего его уже за локоть.
- Так что же: - начал было Чайковский, но тут пронзительная автоматная очередь забилась между бетонных стен. Охранники завопили. Закачались, поскрипывая, лампы; густые тени, будто падающие под ударом биты городки просыпались, беззвучно стуча, по всей лаборатории, и Олег увидел, как из-за вагона в другом конце помещения выскочило несколько фигур.
- Спрячьтесь за моей спиной! - Чайковский приподнялся, чтобы прикрыть сжавшегося у стены Олега, и тогда, пробороздив стол белыми фонтанчиками пылевых разрывов, в грудь старика уперся конец частого пунктира второй автоматной очереди. Вскрикнув, Чайковский повалился навзничь. Охранники уже палили в ответ, целясь по темным фигурам, лезущим из-за вагона; работники вяло голосили, часть их пыталась спрятаться под столом, другие так и остались сидеть или лежать на прежних местах. Олег, вывернувшись из-под мертвого Чайковского, на четвереньках пополз вдоль стены, наткнулся на труп и вскочил. Оцепенение, что все более плотной пеленой окутывавшее его рассудок на протяжении этих дней, или, если верить старику, лет, - мутное, болезненное оцепенение враз слетело, и лаборатория, полная мечущихся тел и визжащих пуль, вдруг предстала перед ним очень ясно и четко, зримо выявив каждую трещинку в бетоне, каждый пакетик, валяющийся на длинном столе или под ним, каждую ворсинку на разбросанной по полу ветоши, каждый кубический сантиметр смеси паров ртути и аргона в лампах дневного света. В их сиянии Олег разглядел - или, во всяком случае, ему так показалось, - разглядел узкий темный лаз там, где меньше всего ожидал увидеть: не возле вагона, а прямо за столом, прикрытый всего лишь куском треснувшего шифера. Странно, что проход вел скорее вниз, чем вверх или в сторону, - но бывшему курьеру было не до раздумий, и он рванулся к проему. В этот самый миг кто-то из нападавших швырнул гранату.
Белая пыль взметнулась клокочущим фонтаном, полетели обугленные ошметки целлофановых пакетиков и оплавленные ложки. От резиновой трубы пошел ядовитый удушливый запах, а столешница с грохотом проломилась, качнулись железные козлы, и весь длинный стол просел, заваливаясь набок. Олег этого не видел: прямо перед ним бушевало, клубясь, выстреливая протуберанцами и ревя, молочное облако порошка. Оно разрасталось, турбулентные потоки трепали его; вверху, треща, взрывались лампы, а внизу стонал, продолжая крениться, стол. Олег, уже почти падая, сделал еще шаг и нырнул в облако головой вперед. 'Чьего встал, впьерьод!' - его толкнули в затылок, и он ввалился в зал, чуть не сверзившись с двух ступенек. Из огромного котла с булькающим желтоватым варевом исходил густой сочный дым - растекался между лампами, лип к потолку.
