— Вот как? — бесстрастно осведомился маркиз.

— Да, уверяю вас, — подтвердила Сильвина. — Они правят своими высокими фаэтонами или карриклями, или каретами, запряженными четверней, и ездят верхом в Роттен Роу. Лошади у них хорошие, это правда, но я всегда думаю: как этим лошадям было бы приятно скакать по полям, чувствуя себя свободными и беззаботными, как мы сейчас.

— А что еще происходит в Лондоне?

— Иногда там холодно, и темно, и очень сыро, когда с реки поднимается туман. Улицы грязные, на них играют оборванные и голодные ребятишки — и никому до них нет дела. Знать проезжает мимо в своих роскошных каретах, а простые люди, вроде меня, чувствуют себя одинокими, потому что они там чужие.

Алтон увидел, как при этих словах опустились уголки ее рта, — и снова вдруг на ее щеках показались ямочки, и она добавила:

— Вот почему я сегодня одна пришла в лес, хоть это и значило нарушить границы частного владения.

— Вы больше их не нарушаете, — ответил он. — В будущем вы можете приходить в этот лес с полным правом — я даю вам свое разрешение на это.

— Вы говорите серьезно? — взволнованно спросила Сильвина, но глаза ее тут же погасли. — Я никогда не забуду, сэр Юстин, что вы подарили мне это право. Я буду помнить об этом, хотя больше никогда сюда не приду.

— Почему вы так говорите? — спросил маркиз. — Лес будет вас ждать.

— И я всегда буду думать о нем, — тихонько проговорила она. — Я буду вспоминать, как пришел напиться олень, как в ветвях ворковали горлицы, а я чувствовала себя в безопасности… В безопасности от того, что ждет меня за лесом.

Ее голосок замер, и маркиз понял, что задавать вопросы не следует. Вместо этого он сказал:

— Похоже, будущее видится вам весьма мрачным. Вы и вправду ясновидящая? Она улыбнулась:

— Я не цыганка, которая просит позолотить ручку, хотя и вправду встречала цыганок, которые могут предсказывать судьбу; но большинство их — шарлатанки. Да, иногда я заглядываю в будущее, если можно так выразиться. Моя мама — шотландка, седьмой ребенок седьмого ребенка (а в Шотландии такие люди считаются провидцами). Мне кажется, она передала мне часть своих способностей.

— Что вы имеете в виду? — спросил маркиз, стараясь ее разговорить.

— Иногда, встречаясь с людьми, я интуитивно ощущаю, что они из себя представляют, — объяснила Сильвина. — Конечно, это получается не со всеми, но порой это… случается.

Минуту помолчав, она сказала так тихо, что он с трудом смог расслышать ее:

— Это случилось совсем недавно. Как только я встретила его… я поняла, что он за человек.

— И что он за человек?

— Плохой, злой. Он просто негодяй! И дело не в том, что он говорил — это было достаточно мило! Но, казалось, от него исходит что-то и тянется ко мне, и я… не могу… вырваться.

Тут голос ее прервался, и маркиз снова увидел в ее глазах такой ужас, какого никогда не ожидал увидеть на лице женщины.

— Это человек… — сказал он. — Вы не можете его избегать?

Сильвина покачала головой:

— Нет, я не могу избегать… его. Маркизу очень хотелось расспросить ее подробнее, но интуиция подсказала ему, что этого делать не следует.

Постепенно, будто составляя детскую головоломку из отдельных кусочков причудливой формы, он пытался получить полную картину, зная, что Сильвина — как олень, которого испугало их присутствие: одно неосторожное слово, и она скроется под защиту своей сдержанности и ее светлая душа будет для него недосягаема.

— Скажите, как вы узнаете такие вещи? — спросил он.

Она на минуту прикрыла глаза, словно для того, чтобы забыться от преследующих ее мыслей, потом повернулась к нему.

— Хотите, я расскажу вам о вас?

— «Я»— это предмет, который все находят завораживающим, как я полагаю, — ответил маркиз.

— Тогда я расскажу вам, — отозвалась Сильвина. — Как только вы подняли Колумба, я поняла, что вы — хороший и добрый. И больше того, в вас есть что-то внушающее доверие всем — и мужчинам, и женщинам, и животным.

— И вы поэтому доверяете мне? — спросил маркиз.

— Вы — рыцарь, пришедший мне на помощь, — просто сказала девушка. — Я сразу, еще до того, как вы заговорили со мной, поняла, что вы — друг и не сделаете мне ничего дурного. Я не могу объяснить, откуда я это узнала, но эта уверенность просто была во мне, такая сильная и непоколебимая, что я пошла бы с вами куда угодно, зная наверняка, что мне нечего бояться.

— Спасибо, — сказал маркиз. — Мне кажется, я в жизни не слышал более добрых и лестных слов.

— Это не лесть, — просто сказала Сильвина, — это правда. Но если хотите, я расскажу о вас что-нибудь еще, если вы не сочтете это за дерзость.

Маркиз, улыбнувшись, ответил:

— Я готов согласиться со всем, что вы сообщите мне. Разве вы уже не сказали мне, что мы — друзья?

Взгляд Сильвины был направлен прямо на Алтона, но тому казалось, что она не видит его.

— Мне кажется, — сказала она тихо, — что в прошлом вам причинили очень сильную боль — кто-то, кому вы доверяли, кого, может быть, любили. И поскольку вы не хотели, чтобы окружающие видели вашу боль, вы словно надели броню, защищающую ваши чувства ото всех.

Она помолчала, потом медленно продолжала:

— Я не могу точно объяснить, что я имею в виду, но я чувствую, что вы отстранены от людей и не дарите им своего душевного тепла, как мне и Колумбу. Иногда вы суровы и резки, но это не настоящая ваша суть, не рыцарственный сэр Юстин, таящийся в глубине вашего сердца.

Маркиз изумленно смотрел на нее.

— Откуда вы берете все это? — спросил он. Сильвина чуть развела руками и устремила взгляд на потоки солнечных лучей, льющиеся за колоннами храма.

— А разве это не так?

— Да, это правда, — ответил маркиз. — Но я не могу понять, как вы могли узнать все это.

На мгновение ему показалось, что, возможно, это ловушка. Может быть, Сильвина — актриса, которая хочет завоевать его доверие и поймать в силки политики.

Но тут же он понял, что это не так.

Девушка с таким полным юной невинности лицом не может быть неискренней. Ее глаза, в глубине которых сменяли друг друга солнечный свет и туман, поднимающийся в темноте сумерек, говорили о душевной чистоте.

— Расскажите что-нибудь еще, — попросил Алтон.

Ее глаза снова устремились на него, и теперь лицо ее выглядело обеспокоенным.

— Нет, — ответила Сильвина, — я не хочу заглядывать дальше.

— Загляните, — властно сказал он. — Загляните и расскажите мне, что вы видите.

Маркиз не смог бы объяснить свою настойчивость, но он чувствовал, что девушка может сказать ему что-то такое, чего даже он не знает о себе.

— Там что-то есть, — сказала она, — но мне бы не хотелось рассказывать вам об этом.

— Пожалуйста, расскажите, — настаивал Алтон, и его слова звучали скорее как приказание, чем как просьба.

— Я редко делаю это. И отец не одобрял.

Но однажды таким образом я помогла людям в беде, и они были мне очень благодарны. Дайте мне что-нибудь, что вы всегда носите с собой.

Маркиз вынул из жилетного кармана часы.

На конце цепочки висел брелок. Часы хранили тепло его тела, но, вкладывая их в руку Сильвины, он почувствовал, что ее пальцы холодны как лед.

Девушка сжала часы в руке и закрыла глаза.

Маркиз сидел, неотрывно глядя на нее. Ее личико казалось ликом какого-то волшебного создания, и он без труда поверил, что она и вправду видит то, что скрыто от простых смертных.

— Вы озабочены… озабочены и, по-моему, немного… рассержены, — сказала Сильвина после минутного молчания. — Подле вас есть… женщина. Она вас не любит, но… ей что-то от вас нужно. Она нехорошая, и она… может причинить вам боль. Она откроет раны, которые казались вам зажившими и забытыми… Вы не должны иметь с ней никаких… никаких дел.

На этих последних словах голос Сильвины окреп. Она продолжала:

— Она попытается… поймать вас в ловушку, она расставит сети для вас. Эта женщина красива, очень красива, но вы должны быть осторожны, потому что в ее власти… причинить вам… боль.