Марат прижал меня к себе так крепко, что слезы, уже стоявшие в моих глазах, едва не выплеснулись наружу. Он схватил мою голову руками, прижал ее к своей груди, целуя мои волосы. Я молчу, медленно переваривая все вышесказанное. Кто бы мог подумать, что этот циник может оказаться таким тонким психологом. Он практически раскусил меня. В общем-то, он оказался почти полностью прав. Не считая вопроса о сексе, конечно. Впрочем, может быть, и это ему виднее. Разве же я могу судить о том, чего пока совсем не знаю?

– Надо же, как ты меня успел изучить, – тихо произношу я.

– Если бы, – поет он в моих волосах, – если бы я мог изучить тебя полностью. Я мечтаю об этом. Все сказанное – это лишь то, что лежит на поверхности. В остальном же ты для меня полная загадка. Я не знаю, чего от тебя ждать. Кроме того, во многом я могу ошибаться насчет тебя.

– Но в главном ты все-таки прав, – соглашаюсь я.

– Кэт, ты самая необыкновенная девушка из всех моих знакомых. Ты такая противоречивая. С тобой всегда как на вулкане: не знаешь, когда рванет. И от этого я схожу с ума по тебе еще больше.

– Ты сходишь с ума? – поднимаю голову я и улыбаюсь его лицу.

– Да. А разве это незаметно? Я же думать ни о чем не могу. Днем и ночью все мои мысли о тебе. Я хочу быть рядом с тобой и очень этого боюсь. Чем больше времени мы проводим вместе, тем сложнее мне оставаться без тебя.

– Правда? – спрашиваю я, внимательно изучая его лицо. Он стал похож на мальчишку, такой юный, с горящими глазами.

– Я боюсь тебя разочаровать, Кэт. Я не хочу оказаться одним из многих. Именно поэтому я и согласился на твои дурацкие условия. Да на что угодно я бы согласился ради возможности быть с тобой. Ты моя самая необыкновенная, Кэт. И я хочу доказать, что достоин тебя.

Я провожу рукой по его лицу, такому теплому, такому внезапно родному. Его губы шевелятся под моими пальцами, произнося эти неожиданные, проникающие прямо в сердце слова. Никто и никогда не пытался меня понять. Никто не старался быть меня достойным. А этот необычный красивый мужчина, по которому сохнет целая армия женщин, мечтает о том, чтобы меня заслужить.

– Спасибо тебе, – шепотом-поцелуем сказали мои губы, приказывая его рту замолчать. – Спасибо тебе, милый.

Мне захотелось так же искусно проникнуть в его душу, забраться в потаенные уголки мозга, исследовать глубины его сердца. Но все, до чего я могу дотянуться сейчас, это его губы. Этот рот, способный одними лишь звуками заставить петь и изнывать, ликовать и стонать мое нутро, задетое за живое и щедро политое бальзамом нежности, понимания, заботы. Я мягко вцепилась в его губы, желая через них добраться до самой глубины его естества. Он тоже стремится изучить не только мою душу, судя по тому, как уверенно и глубоко зашел его язык. От Марата пахнет морским бризом, горько-сладким дурманом и уверенностью. Я залезаю и прячусь под его куртку, совсем как цыпленок. Мне хочется остаться там навсегда, у его тепла, у его бьющегося сердца, будто бы я его сиамский близнец, не желающий разъединения. Он целует мои глаза. Боже, никто и никогда не целовал мои глаза! Я пытаюсь в ответ благодарить его губы поцелуями своих ресниц. Быть с ним… его желать… любить его… Так просто и так сложно. Так возможно и недостижимо. Так желаемо и так страшно. Возможно ли это? По моим щекам побежали длинноногие влажные струи. Деликатно закапали, медленно поползли, резво побежали, заструились неугомонным ручьем из-под моих прикрытых порхающих ресниц. Я знаю, слезы – это растаявший лед моего сердца.

– Кэт, посмотри, какой дождь, – прозвенело у меня под губами.

– Дождь? – переспросили мои губы. – Это не дождь.

Я открыла глаза и увидела мокрое лицо Марата надо мной. Его волосы были влажными, а по лицу струилось не меньше, чем у меня. Я протянула руку и дотронулась до его щеки. Крупные капли прохладной влаги растекались по его коже. Легонько поддела пальцем и поднесла к губам. Прозрачная пресная вода.

– И правда дождь, – удивленно произнесла я.

– Ну, конечно, дождь. А что же еще?

Как это – что? Да что он знает про дождь? Особенно когда ливень хлещет из моей души. Мои ручьи, в отличие от этих холодных пресных капель, теплые и соленые. Какой же это дождь? Или небо заплакало вместе со мной, будто и его растревожило, растопило трогательное и мощное нечто?

– Разве же это дождь? – весело прокричала я и вынырнула из-под его теплой куртки.

Мощные ледяные струи ударили по моим плечам, заскользили по шее, защекотали в волосах, смешались и смыли теплые потоки на щеках. А я бросила вызов этому дождю, я вышла ему навстречу, подставила смело свое лицо. Дождь и я. Кто сильнее? Кто отчаяннее умеет плакать? Чьи слезы горше и слаще, острее и теплее?

Все смешалось: капли, струи, слезы, дождь. Я танцую под ними. Я счастливая, сумасшедшая, отчаянная. Запускаю руки в волосы, разбрасываю их лихим водяным фейерверком. Я смеюсь, плачу, танцую, пою.

Марат стоит в стороне, мокрый, красивый. Он молчит и смотрит. Развратные водяные пальцы дождя проникли под его расстегнутую куртку и превратили рубашку в прозрачную ткань, обнажающую, провоцирующую. Он завороженно смотрит, околдованный моими пляшущими мокрыми волосами, наблюдает за нашим с дождем танцем. Странный, пораженный, зачарованный.

– Кэт, ты же простудишься, – невпопад бросает он и бежит ко мне.

– Не простужусь, – почти пою я и бросаюсь ему на шею.

Теперь нас трое: я, он и дождь. Наше дивное танцевальное трио. Или не трио? А как же бабочки, которые поселились у меня в животе и снова водят свои разноцветные танцы-хороводы? И океан, этот дождь-океан между нами, над нами, внутри нас. Все, как я и мечтала.

– Спасибо, – перекрикиваю я хор миллионов падающих капель.

– За что? – хохочет Марат.

– За океан и бабочек, – шепчу совсем близко я и губами собираю капли с лица этого непонятливого мужчины.

Мы вбежали в дом с горящими лицами, мокрые насквозь. Мы принесли с собой лужи, дождь и вызов. Роботы смотрели на нас с непониманием, даже с осуждением. У роботов ведь не приняты танцы под дождем. Плевать на них! Гости праздника уже стали расходиться. Кто по домам, а кто – по приготовленным хозяином комнатам. Нам тоже предложили спальню. Учитывая наш подмоченный внешний вид и слишком разгоряченное внутреннее состояние, мы согласились. Хотелось побыстрее снова спрятаться от роботов, от их осуждающих (женских) и слишком вожделенных (мужских) взглядов, и мы с Маратом наперегонки побежали по лестнице в нашу спальню.

Оказавшись по другую сторону двери, я лихо поддела пяткой задник обуви и высвободила одну ногу. Проскакав по комнате в одноногом танце и найдя наконец опору, я сняла вторую туфельку и запустила ее к потолку.

Марат закрыл дверь и сбросил с себя пиджак. Его рубашка, мокрая и прозрачная, прилипла к телу.

– Ты соблазнительный мужчина, – озвучила я свои мысли и уселась на огромное трюмо.

– Ты так считаешь? – нисколько не смутился моего комплимента Марат.

Я не ответила. Молча взяла с трюмо расческу и принялась распутывать свои слипшиеся волосы.

– Позволь мне, – прохрипел он надо мной и забрал расческу.

Марат прикасался к моим волосам нежно и бережно, мягко проводя по ним щеткой, распутывал прядку за прядкой. Мои волосы были с ним в сговоре, они послушно повиновались, превращаясь в покладистые блестящие пряди. Я наблюдала за ним в зеркало. Еще никогда Марат не казался мне таким привлекательным, как сейчас, когда стоял надо мной и расчесывал мои волосы, мокрый, в прозрачной рубашке. Я резко повернулась к нему лицом и, перехватив запястье с расческой, заглянула в глаза. Они блестели не хуже еще не растаявших капель на его шее. Такие же влажные, яркие, чистые, похожие на океан, беспокойный, безбрежный, буйный. Я провела ладонью по его рубашке, мокрой и настолько прозрачной, что мне казалось, если хорошо приглядеться, можно рассмотреть его бьющееся сердце.